– Я предлагаю отложить это дело на неделю ила на две, – сказал Мейер Гольдфарб.
– Вот еще! Зачем откладывать?
– Когда надо платить, Мейер всегда рад отложить. .
– Да платить-то тут – кот наплакал!
– Мистер председатель, – снова заговорил Эл Бекер. – Я поддерживаю предложение Мейера отложить это дело до будущего воскресенья. Мы всегда так делали: когда предстоял новый расход, мы всегда откладывали решение по крайней мере на неделю. А тут расход, по-моему, довольно немалый. Пятьсот долларов – это не какой-нибудь пустяк, а годовая зарплата в десять тысяч долларов – и вовсе не пустяк. У нас тут даже кворума не наберется сегодня. Я считаю, что для решения такого важного вопроса необходимо гораздо более представительное собрание членов правления. Поэтому я предлагаю, чтобы Ленни написал и разослал всем членам правления специальное приглашение на будущее воскресенье, подчеркнув, что на повестке дня стоит важный вопрос.
– Но ведь уже есть одно предложение.
– Точно, в совершенно том же духе. Ладно, я вношу не предложение, а только дополнение.
– Будем обсуждать дополнение?– спросил Вассерман – Одну минуточку, председатель, – крикнул Мейер Гольдфарб. – Ведь то, что внес Эл, это дополнение ж моему предложению. Таким образом, если я его принимаю, то и обсуждать не надо. Я просто заново сформулирую свое предложение.
– Что ж, давай формулируй.
– Я предлагаю, чтобы предложение о продлении договора с раввином…
– Минуточку, Мейер, такого предложения не было.
– Как же не было? Джейкоб разве не предложил?
– Джейкоб никакого предложения не внес. Он просто высказал мысль. Кроме того, он ведь председатель
– Джентльмены, – перебил их Вассерман, постучав линейкой. – не будем отвлекаться этой формалистикой: предложения, дополнения к предложениям, дополнения к дополнениям… Никакого предложения я не вносил. Или вносил? Как бы то ни было, а насколько я понял, правление считает, что вопрос о продлении контракта с раввином должен быть отложен 4 до следующего заседания. Я правильно понял?
“ Д“Да.
– Конечно! Почему бы и не отложить? Раввин не волк, в лес не убежит.
– Даже из одного уважения к раввину, нас должно быть больше членов на заседании.
– В таком случае ладно, – сказал Вассерман. Поговорим на будущей неделе. И если больше вопросов нет, – он выжидательно взглянул на остальных, – то заседание будем считать закрытым.
4
В четверг выдалась чудная погода. Элспет Блич и ее подруга Силия Сондерс, которая работала у Хаскинсов, живших рядом, повели своих детей в парк – запущенную лужайку неподалеку от синагоги. Самое важное в этих прогулках было – не дать детям разбредаться. Дети бегали впереди, но так как Джонни Серафино был еще очень маленькийу Элспет всегда брала с собой легкую колясочку. Мальчик то ходил с нянями, держась за бок или за хромированную ручку коляски, а то залезал в коляску и требовал, чтобы его толкали.
Пройдя шагов двадцать, девушки обычно останавливались, чтобы собрать детей. Если они отстали, их подзывали; нередко приходилось подбежать к ним и разнимать, либо же, если они что-нибудь подняли с земли или достали из мусорной урны, заставить их тут же бросить.
Силия уговаривала подругу провести их общий выходной вместе, в Салеме.
– Там сегодня будет распродажа у Эйдельсонов, а мне нужно подобрать себе новый купальник. Могли бы поехать на автобусе, который отправляется ровно в час…
– Я собираюсь поехать в Линн, – сказала Элспет.
– Почему вдруг в Линн?
– Знаешь, последнее время я чувствую себя неважно Vi мне хочется зайти к врачу. Может, он даст мне какие-нибудь таблетки.
– Тебе никаких таблеток не нужно, Элси. Тебе нужно развлечься и хорошенько отдохнуть. Лучше послушайся меня: мы поедем в Салем, походим по магазинам, затем сходим в кино. Потом мы где-нибудь перекусим и пойдем поиграть в кегли. По четвергам там бывают чудные парни, и мы прекрасно проведем время. Никаких, конечно, вольностей, а просто посмеемся, вот и все.
– Гм… Все это звучит довольно заманчиво, но только сегодня мне не до этого, Сили. Днем я чувствую какую-то усталость во всем теле, а по утрам, когда я встаю, у меня почему-то кружится голова.
– О, я даже знаю, почему это у тебя, – уверенно сказала Силия.
– В самом деле?
– Ты просто не высыпаешься, вот и все. Ты же ведь ложишься только в два, а то и в три, и я просто удивляюсь, как ты вообще еще держишься -на ногах. Шутка ли – шесть дней в неделю! Я не знаю другой девушки, у которой бы не было выходного в воскресенье. Эти Серафино просто эксплуатируют тебя, доводят до изнеможения.
– О, я сплю достаточно. Никто меня не заставляет ждать, пока они вернутся домой. Просто, когда я остаюсь одна с детьми, мне что-то не хочется раздеться и забраться в постель. Все равно я лежу себе на диване и частенько даже засыпаю. Днем я тоже сплю часок-другой, так что сна у меня достаточно.
– А по воскресеньям…
– Что ж по воскресеньям? Это единственный день в неделю, когда они могут бывать у своих друзей. И мне нисколько не трудно. Еще когда я к ним поступила, миссис Серафино сказала, что если мне захочется выйти когдатнибудь в воскресенье, она не станет возражать и что-нибудь придумает. Они очень хорошо ко мне относятся. Мистер Серафино даже сказал как-то, что если мне нужно в церковь, он с удовольствием меня подбросит – сама знаешь, как идут автобусы по воскресеньям.
Силия остановилась и как-то странно посмотрела на свою подругу.
– Скажи правду, Элспет, он тебе не надоедает?
– Надоедает?
– Я хочу сказать, не пытается приставать к тебе, когда хозяйки нету дома?
– Да ты что!– поспешно ответила Элспет. – Как это тебе пришло в голову?
– Я не доверяю этим типам из ночных кабаретов. И мне не нравится, как он пялит глаза на девушек.
– Глупости. Он со мной почти не разговаривает.
– В самом деле? Так вот, я тебе что-то скажу. Глэйдис – девушка, которая была у них до тебя, – ее твоя хозяйка оттого и выгнала, что застала ее с мужем – не за молитвой, конечно. А в сравнении с тобой, та была дурнушкой.
❖
Стэнли Добль был типичным жителем Барнардз-Кроссинга. Если взять определенный слой населения Старого города, то можно даже сказать, что Стэнли был его прототипом. Это был плотный крепыш лет сорока, с рыжеватой головой, начинающей уже седеть. Его загорелое, точно дубленное, лицо говорило о том, что подавляющую часть своего времени он проводил на воздухе. Он умел построить лодку, умел отремонтировать, а то и установить, водопровод или электрическую сеть, мог целыми часами ухаживать за газоном на солнцепеке – подкашивать, подрезывать, убирать граблями. Он мог отремонтировать автомобиль или двигатель моторной лодки прямо на волнах и в бурю. Этим он в разное время и зарабатывал себе на жизнь, а также ловлей рыбы и крабов. Без работы он никогда не сидел, но и . работал он лишь ровно столько, сколько нужно было для самого необходимого. Так продолжалось до тех пор, пока он не устроился работать в синагоге. Начал он еще тогда, когда община приобрела старое здание, которое было потом переоборудовано под школу, общинный центр и синагогу. В то время на его плечах лежало решительно все, потому что без него здание бы просто развалилось. Он обслуживал котельную, ухаживал за водопроводом и за электросетью, ремонтировал крышу, а летом все время что-нибудь красил. Когда была построена новая синагога, круг его обязанностей сильно, конечно, сузился. Теперь ремонтировать почти ничего не приходилось, зато он по-прежнему наводил порядок всюду, ухаживал за газоном, следил зимой за отоплением, а когда становилось тепло – за кондиционером.
В этот солнечный четверг он убирал граблями газон. Он уже нагреб приличную кучу листьев, сорняков и скошенных трав, и хотя убрал он лишь одну сторону, меньшую, все же он решил сделать перерыв и позавтракать. Потом, после завтрака, он успеет, если захочет, убрать и вторую сторону, а то оставит на завтра. Спешить некуда.
На кухне у него стояла в холодильнике бутылка молока, там же у него лежало немного сыра. Определенные мясные продукты, собственно, любое мясо, кроме купленного в специальных магазинах, которые он называл 7ШЭ – так читал он выведенное на вывесках еврейское слово (кошер) – ему не разрешалось держать в холодильнике. Молоко зато и сыр – сколько угодно: их ведь резать было не надо, значит, ничего трефного в них быть не может. А не поехать ли и выпить бокал пива?– подумал он. Его машина, ветхий Форд 47-го года с откидным верхом – вернее, совсем без верха, – и окрашенный в желтый цвет остатками его последнего малярства, стоял перед синагогой. Он запросто смог бы махнуть в "Каюту" и вернуться через часок. Никто его, конечно, не контролировал, но миссис Шварц что-то говорила, будто он ей будет нужен, чтобы помочь украсить зал для какого-то женского собрания, так что никуда он, пожалуй, не поедет. А то еще встрянешь, чего доброго, в один из этих нескончаемых споров о том, скажем, что лучше для кровли прибрежного дома: гонт или тес, или – есть ли у "Кельтов" шансы выиграть первенство; и тогда и впрямь вернешься Бог знает когда.
Он помыл руки, достал из холодильника молоко и сыр и понес все это в свой личный уголок в подвале, где у него стояли шаткий столик, койка и даже мягкое кресло, которое он нашел во время очередной экскурсии на свалку – излюбленное времяпрепровождение определенной прослойки Барнардз-Кроссингского общества. Он уселся за стол, сделал себе бутерброды и принялся медленно жевать, запивая еду большими глотками прямо из картона и выглядывая в узкое окошко подвала, чтобы полюбоваться ногами прохожих: мужскими – в штанах, и стройными женскими – в прохладных нейлоновых чулках. Когда в его поле зрения попадала какая-нибудь особо ему понравившаяся пара женских ног, он изгибался, чтобы лучше рассмотреть их, одобрительно кивал и бормотал: "Красота!"
Он выпил свой литр молока и вытер рот тыльной стороной своей узловатой и волосатой руки. Встав с кресла, он сладко потянулся, затем снова сел, но уже на койку, почесал грудь и затылок своими сильными толстыми пальцами. Наконец он растянулся на койке, поудобнее примостил голову на подушке и принялся разглядывать кабели и трубы, тянувшиеся по потолку, словно артерии и вены на анатомической карте. Затем его взгляд остановился на "Художественной выставке" на стене напротив: вырезанные из журналов фотографии женщин во всевозможных стадиях раздевания. Все они были красивые, аппетитные, соблазнительные; он с удовольствием разглядывал то одну, то другую, и его губы распустились в довольную улыбку.