— Идёт. Спасибо…
Дверь отворилась и в кабинет вошёл мужчина в форменном кителе и с краской повязкой дежурного на рукаве.
— Муталиб Алиевич, — обратился к нему начальник вокзала, — надо помочь товарищам. Отстали от поезда, понимаешь?
— Понимаю. Что надо?
— Отправишь их в том вагоне, откуда сняли больного сопровождающего. Так?
— Так.
— И найди им что-нибудь надеть.
— Посмотрим. Найдём.
— Ну, вот так, дорогой. Только это можем, — сказал Селезнёву начальник вокзала.
— Спасибо, Муса Магомедович, — поблагодарил Селезнёв.
— Э-э-э, о чём говоришь. Помочь в беде человеку — древний кавказский обычай. Будем считать, что мы ничего выдающегося не сделали. На Кавказе так поступит каждый. Верно, Муталиб?
— Верно, товарищ Мантаев.
— Да… — начальник вокзала достал из кармана и протянул Селезнёву деньги. — Вот вам немного денег.
— Что вы, что вы… — начал отказываться Сергей Иваныч.
— Это так, на всякий случай.
— Ну, Муса Магомедович, не знаю как вас и благодарить.
— Э-э, не стоит, дорогой.
Селезнёв подошел к столу и, взяв лист бумаги, что-то написал на нём.
— Вот, Муса Магомедович, мой адрес. Деньги мы вышлем, как только догоним свой поезд.
— Обижаешь, Сергей Иванович, я и так верю.
— А этот адрес на всякий случай. Вдруг в наших краях будешь. Милости просим.
— Спасибо, дорогой. Спасибо — начальник вокзала попрощался с каждым. — Счастливого пути.
Вдоль одного из путей товарной станции идут друг за другом четверо. Впереди дежурный по вокзалу с красной повязкой на рукаве. За ним Селезнёв в своих спортивных брюках и в форменном кителе с чужого плеча. Китель Сергею Иванычу явно мал: и рукава коротки и на животе полы не сходятся. За Селезнёвым шагает Рожков. На нём только брюки, а на ногах старые кеды. Замыкает шествие Колька. На нём, наоборот, только китель и большие рабочие ботинки. Колька несёт в руках картонную коробку.
Все четверо остановились у одного из вагонов. Дверь его была отодвинута наполовину. Дежурный постучал по ней кулаком. В проёме, перегороженном нешироким, но толстим брусом, показался немолодой мужчина в тёмно-синего цвета рабочем халате с закатанными по локти рукавами, в сдвинутой на затылок помятой кепке и с ведром в руке.
— Чего? — оперся он локтями о поперечину.
— Как дела, дорогой? — спросил дежурный.
— Да какие дела, начальник? — развёл мужик руками. — Сам видишь, один кручусь на два вагона. Хоть плачь.
— Плакать не будешь. Мы о тебе думали. Вот и помощников нашли. Возьмёшь?
Мужик оглядел всех остальных.
— Так ведь… я ничего… это… один доеду. Тут недалеко осталось… до Тбилиси-то.
— Одному плохо, — возразил дежурный. — А они как раз тоже до Тбилиси едут. Отстали от поезда. Хорошие ребята.
— А мне что, пусть едут. Разве жалко.
— Ну всё в порядке. Жалеть не будешь. Залезай, мужики.
Селезнёв, Рожков и Колька стали прощаться с дежурным.
— Спасибо, Муталиб Алиевич.
— Поклон Мусе Магомедовичу.
— До свидания. Может, где и встретимся.
— Может. В жизни всё может.
— Спасибо от всей души.
— Э-э, о чём говоришь! Счастливого путешествия, ребята!
Дежурный помахал рукой и пошёл вдоль состава.
— Ну, что ж, — сказал проводник, — давайте знакомиться… Иван.
Он каждому пожал руку.
— Нам-то куда? — спросил Селезнёв.
— Вот в эту теплушку и залезайте.
— А правда, что ты тут коров везёшь? — поинтересовался Колька.
– Точно. Везу холмогорских тёлок к кавказским бычкам. А что?
— Да я ничего, просто так. А что у них своих-то тёлок нет?
— Свои-то есть, да наши, видно, лучше.
— Чем?
— Поупитаннее и молока больше дают.
— Наверно новую породу выводить будут?
— Само собой. Наши телушки племенные, знаменитые. Я их с плембазы по всему сэсээру вожу.
Рожков и Селезнёв уже забрались тем временем в вагон. За ними полезли и Колька с Иваном.
— Здорово, родные, — приветствовал тёлок Колька.
Они стояли в правой части вагона за невысокой загородкой. В левой части вагона лежало сено. У стены — светлые молочные фляги, какие-то мешки.
— Расскажи-ка нам, Иван, что тут к чему, — попросил Селезнёв.
— А всё просто. Каждый день надо тёлочек кормить, поить, обихаживать.
— Это понятно. А доить когда?
— Доить их нельзя. Они, так сказать, ещё девочки.
— Ну вот и похлебали молока, — расстроился Колька.
— Сено — вот оно. В мешках комбикорма. Во флягах вода для них.
— А для нас?
— Для вас набрать сегодня не успел. Да там вон во фляге немного есть.
— Но она холодная, — потрогал флягу Колька.
— За кипятком на станцию бегать придётся. Вот с этим чайником.
— Заранее предупреждаю, — оглядел друзей Колька, — что один из вагона не выйду. Хоть за водой, хоть за чем другим.
— Это почему?
— А отставать, так уж всем вместе.
— Не отстанешь, — сказал Иван. — Поезд не курьерский. Если остановится, то стоит долго. Куда угодно сходить успеешь. Да тут и до Тбилиси-то суток двое-трое.
— Ничего себе — успокоил.
— Так, дальше… — продолжал Иван. — Хлеб, сахар, чай я вам дам. Консервы тоже.
— Спать где?
— Вот вам сено, брезент, матрац, фуфайка и даже подушка. Постель большая, все уместитесь.
— Что и говорить — полный комфорт, — заключил знакомство с вагоном Рожков.
— Иваныч? — обратился Колька к Селезнёву.
— А?
— И зачем это мы в том поезде ехали. Надо бы сразу в этом.
— Болтун ты, Колька, неисправимый.
— А я чо? Я просто так.
— Давайте-ка, братцы, лучше пообедаем, — предложил Рожков.
— Это верно, — согласился Селезнёв. — Как говорится, и тощий живот без еды не живёт.
— Ха-ха-ха-ха — засмеялся Колька, — смотрите, как Иваныч-то отощал. Даже пуговицы на брюхе не сходятся.
— Ладно, шутник, давай стол сооружай.
— Я сейчас вам еду принесу, — сказал Иван.
— Да проживём, Иван, — остановил, было, его Селезнёв.
— Я мигом.
Иван спрыгнул на землю, сбегал в свой вагон и принёс в сумке хлеб, какие-то консервы, сахар и пачку чая.
— Вот, братцы, это вам.
— Спасибо, Ваня, но это назавтра, — сказал Селезнёв.
— Как хотите.
— Сегодня вот добрые люди гостинцев дали. Да сами закупили кой-чего.
Вместо стола Колька поставил какой-то ящик.
— Давай, Иван, садись с нами обедать.
— Да я уже обедал.
— Ну и что?
— Да, вроде, неудобно.
— Чего неудобно — не понял Колька.
— Отказываться-то.
— Давно бы так… Коровы-то сыты?
— Сыты, вы вечером только в поилку воды налейте.
— Нальём, нальём. Это мы умеем.
Колька раскрыл картонную коробку и достал оттуда фрукты, прочую еду и даже бутылку вина.
— Садись, Иван. В честь нашего знакомства и взаимовыгодного сотрудничества проведём обед в теплой и дружеской обстановке. Ты не против?
— А чего мне возражать-то? Мне, как говорится, сам Бог вас послал, — сказал Иван.
— Ну, тогда держи бокал, — протянул ему Колька помятую алюминиевую кружку. — На, Иваныч… А ты, Никанорыч, опять, что ли не будешь?
— Нет, — замотал головой Рожков.
— Понимаю, но ты терпи. Первые три года всегда трудно, а потом привыкнешь.
— Я уже привык, — сказал Рожков и отошёл к двери.
— Эх, да… А мы, грешные, поужинаем. Да и ты хоть поешь, Никанорыч.
— Успею.
В это время поезд тронулся. Вагон тряхнуло.
— Кажется, поехали.
— Слава тебе, Господи, тронулись.
— А как вы в таком виде-то здесь оказались? — поинтересовался Иван.
— Да вот эти два туриста, — …кивнул на друзей Селезнёв.
— …И примкнувший к ним вот этот, — перебив, добавил Колька.
— …Решили в море на остановке пополоскаться. Да русалка их каспийская заманила далеко от берега…
— На котором стоял и вдаль глядел Сергей Иваныч.
— Я на вас, бабников, смотрел.
— И не увидел, как недалеко от него из-под самого носа ушёл поезд. Вот так мы и отстали.
— Так, так… Все, конечно, виноваты кроме тебя.
— А я никого не виню и ни о чём не жалею. Мне, может, нравится это наше приключение. Ну скажи: кто из нас ещё вчера мог подумать, что сегодня мы сделаем пересадку в товарный поезд? Это же чистое кино!
— Ну да, кино. Там всего навыдумывают, так только держись, а тут вся правда.
— И сидим как в вагоне-ресторане. Расскажи кому — не поверят.
— Тебе поверят, — сказал Селезнёв.
— Почему это?
— Потому что у тебя и дома ни один день без приключений не обходится.
— Ну, это ты уж загнул, Иваныч.
— Нечего и загибать. Вот, к примеру, рассказал бы мужикам, как ты недавно домой ночью явился. Ешё до юбилея Максимова. Никанорыч, иди сюда.
Никанорыч подошёл и сел вместе со всеми.
— Я такого не слыхал. Так что рассказывай, Коля, как дело было.
— Ну как, — не спеша начал Колька — пришёл я поздно, свет не зажигал, сразу на диван. Жена напротив с кровати, слышу, шмыг и ушла. Ну, думаю, семь бед — один ответ, утром разберёмся… Да… Проснулся рано, в зеркало смотрю и сам себя не узнаю: глаза заплыли, рожа помятая. Даже испугался. Но это ещё ладно. Главное-то, гляжу: зеркало не на месте висит и не моё. Огляделся — и кровать не моя и картины над кроватью у меня отродясь не бывало… Ничего себе, думаю, так ведь я в чужой квартире нахожусь…
— У кого? — смеясь, спросил Рожков.
— У соседки. Оказалось, что я двери перепутал, а замки у нас одинаковые.
— А соседка где ночевала?
— У нас. Когда я вошёл, она к моей жене подалась.
— Ну, ты, Коля, и артист.
— Бывает…
— У него ещё не то бывало, — сказал Селезнёв. — Вспомни, как тебя уволили из дедов-морозов.
— Ну, нашёл чего вспоминать. Тот случай ещё раньше был.
— Зато интересный. А дело было так… Назначили Кольку дедом Морозом в наш клуб. Пришли однажды ребятишки на свою ёлку. Встретил их дедушка Мороз, повеселил немного и передал затейникам. А сам отдохнуть пошёл. Да….настало время подарки ребятам раздавать, а деда Мороза нет. Не выходит что-то дедушка. Стали детишки хором кричать: где ты, дедушка Мороз! Где ты, дедушка Мороз! Нету дедушки, как в воду канул. Стали искать. И что ты думаешь?