Женщина конфузливо закивала, бережно составив банку со стула, присела, стала быстро распутывать веревку на корзинке.
Поползли по изолятору вязкие запахи: смолы, сушеной ромашки, укропа, меда, полыни. Затеснились на тумбочке Катьки: туесок с калеными орехами, ведерко из лыка с брусникой, коренастые горшочки, криночки, ушастый узелок с леденцами, деревянный сундучок-малышка с медовыми пряниками.
— Брусника тута моченая. Орехи, вот, Витька насобирал, — поясняла женщина. — А это от Стеши гостинец — пряники. Стешу-то помнишь?
— Нет!
— Ну как же, Стешу-то, кривенькую? — огорчилась пришелица.
— Не помню! — угрюмо огрызнулась Катька.
— Ну ладно, Кать. Будет… Бог с ней, со Стешей, — смирилась женщина. — А петухов леденцовых Груша тебе шлет. Ишь, выглядывают как, — подсовывала она Катьке темно-красных стеклянных петухов на палочках, торопясь загладить осечку со Стешей.
— Ты оружие принесла? — нетерпеливо покусывая губы, в упор спросила Катька.
Еще не успела погаснуть улыбка на губах, и руки пришелицы еще раскладывали, любовно сортировали припасы, а в уголках глаз уже что-то дрогнуло, губы сомкнулись, насторожились, напряглись серые скулы.
— Оружие привезла?.. Наган? Саблю? — распаляясь, выспрашивала Катька.
Женщина попыталась выдавить последние крохи пригаснувшей улыбки и вдруг нежданно забилась в сухом осколочном кашле. Заспешили по коричневым бороздам-морщинам невольные слезы.
Но она пересилила, загнала внутрь кашель, стерла слезы, запустила в корзинку руку по локоть, вынесла на свет куклу в голубом сарафане.
— Гляди какая!
Катька отшвырнула надкусанный пряник, отвернулась к стене.
— Что ты, Кать? — опять потерялась женщина. — Кать… Кать… Чего ты, а?..
В коридоре, за рубчатым стеклом двери зажегся свет.
— Мне оружие надо! — не поворачиваясь, сквозь зубы выдавила Катька. — Знала бы, сколько здесь у всех оружия!.. А у меня кинжал только сломанный, Вовкин… И то не насовсем… А раз нет оружия, я и остаюсь кукушкой белофинской или японским шпионом… Ты шпионом хоть раз была?.. Думаешь, приятно?
— Ну, Кать… Я же не знала… Не ведала, как у вас тут теперь.
— Наган с пистонной лентой хотя бы! Или пулемет ручной, как у Вальки!.. А ты что привезла? Ты зачем приехала?! Зачем?
Вторя Катьке, загундосила, заурчала водопроводная труба.
Заглянула в дверь нянька Ксения.
— Кончать свидание просят. Через десять минут звонок с мертвого часа.
— Это, как положено, как положено, — вскинулась, подхватилась пришелица. — Ну, Кать… Ты уж прости меня, Христа ради… Вот по весне соберусь, так непременно ружье тебе привезу. И меду опять.
— Не ружье, а пулемет ручной! Или зенитный лучше! — приподнялась на локтях Катька.
— Ладнось, ладнось. Разузнаю я… Вот те крест святой!.. Дай поцелую хоть…
Уже у самой двери женщина обернулась, перекрестила Катьку, поклонилась ей в пояс и юркнула в полуприкрытую дверь.
Катька сумрачно смотрела ей вслед, все стирала, стирала с лица никчемный поцелуй, сглатывала непрошеные слезы.
Уж исчезли, растворились в коридоре шаги, а Катька все еще зло вздрагивала, ворчала, не желая униматься.
— Банку на место поставить не могла…
Как только нянька Ксения зажгла в изоляторе свет и, уныло ворча, удалилась, подхватив треснувшую утку Сергея, к ним ворвалась возбужденная Татьяна Юрьевна. Не глядя, сунула Сергею градусник и объявила Катьке:
— За грубость останешься здесь на всю ночь… И скажи спасибо, что я свидание разрешила.
— Подумаешь, я и так бы обошлась! — огрызнулась Катька.
— Ах, вот как ты заговорила, — промолчав, с ласковой раздумчивостью резюмировала Татьяна Юрьевна. — Очень хорошо… Я постараюсь не забыть твою «благодарность».
Искривившись в ухмылке, Татьяна вышла.
Помусолив в зубах пододеяльник, Катька мрачно спросила у Сергея:
— Ты знаешь, почему она волосы красным стрептоцидом красит?
— Нет, — поперхнулся от неожиданности Сергей.
— Маскируется, — великодушно пояснила Катька и выпятила нижнюю губу.
Потомив обалдевшего собеседника, задала новый вопрос.
— Зубы ты у нее видел? Какие они, запомнил?
— Нет… — окончательно смешался Сергей, стараясь незаметно вытереть вспотевшие от страха ладони.
— Ты знаешь, что она акулья щука? — резко понизив голос и для чего-то говоря в нос, спросила Катька.
— Щука?! — не поверил Сергей.
— Т-ссс!.. Тихо! — грозно насупилась Катька. — Не просто щука, — уточнила она, хмурясь. — Акулья щука… Из Фиолетового озера.
— Акулья… — только и смог повторить Сергей.
— Фиолетовое озеро знаешь?
— Нет.
Катька долго чесала нос, морщилась, сумрачно глядела на Сергея, как Василиса Премудрая на нерадивого Иванушку, преждевременно спалившего ее лягушачью шкуру. Наконец снизошла до объяснения:
— В Зубастых горах есть Фиолетовое озеро… По ночам из него волшебные голоса слышатся.
— Какие голоса?
— Заколдованные, — поправилась Катька.
— Это сказка? — ухватился за мелькнувшую надежду Сергей.
— Ты дурак, — угрюмо осадила его Катька. — Слушай и молчи… На дне Фиолетового озера вместо водорослей скелеты растут. Это они и воют. А Зубастые горы их вой в манящие голоса превращают… Подойдет человек к Фиолетовому озеру, сядет в лодку, чтобы увидеть, кто это так замечательно поет — и все…
— Что все? — не выдержал Сергей.
— Только оттолкнется от берега, глядь, а уже он на самой середине. Это щуки акульи снизу лодку носами подхватывают и на самую середину волокут. Там раскачают лодку, перевернут и в клочья человека… Еще один скелет на дне выть начинает, — обещающе посмотрела на Сергея Катька и, задумавшись, отвернулась.
— А они? Щуки эти? Большие? — шепотом спросил Сергей.
— Самая маленькая с наш изолятор, — не поворачиваясь к нему, холодно, но внятно ответила Катька.
Кто-то, гремя суднами, прошел мимо двери изолятора.
— Как же? Как же тогда Татьяна Юрьевна? — сделал еще одну отчаянную попытку выпрыгнуть из безысходности Сергей.
— Она нарочно уменьшилась, когда в человека превращалась, — моментально отреагировала Катька, как будто только и ждала этого вопроса.
— А зачем?.. Зачем превращалась? — спросил Сергей.
— Плаксивых и слюнявых лопать… В озере-то голодно… Ты по ночам ревешь?
Сергей не закричал только потому, что в изолятор вернулась нянька Ксения, стала отбирать у них градусники. Когда нянька вышла, Катька с непредвиденным великодушием несколько отодвинула угрозу от Сергея.
— Тебя скоро в палату к нам переведут, В палате она не лопает. Только в изоляторе, ночью. Не изревешься раньше времени, доживешь до палаты…
От внезапно привалившего счастья Сергей долго не мог придумать, как отблагодарить Катьку. Он страшно устал в мучительном ожидании развязки и отважился снова заговорить с Катькой только после того, как Ксения принесла им на полдник кефир. Высосав одним духом весь стакан, Сергей признался:
— Я днем не спал, когда ты со своей бабушкой разговаривала.
— Она мне не бабушка, а мать, — небрежно поправила его Катька.
— Разве мамы такими старыми бывают? — удивился Сергей.
— Бывают.
— А почему?
— Не знаю, — грубо отрезала Катька. — Ты игрушку Гуруму сдавал? — подозрительно оглядев тумбочку Сергея, перевела девчонка разговор на новую тему.
— Какому Гуруму? — не понял Сергей.
— Мамлиеву. Он в заразном изоляторе с корью лежит, — укорила Сергея Катька. — Знаешь, какая там скучища?
— Нет, — признался Сергей.
— У Гурума, правда, карантин скоро кончится. Но все равно… Каждый из нашей палаты ему игрушку посылал, — не унималась Катька. — Когда Гурум выздоровеет, игрушки все сожгут, потому что они заразные… Какую тебе для него не жалко?
Сергею стало жалко сразу все игрушки из тех, что стояли у него на тумбочке. Даже те, что остались дома, в сравнительной безопасности, и то было жалко…
— Я не знаю… Может быть, у Гурума все такие игрушки уже есть…
— Хорошую давай, — озлилась девчонка. — К Гуруму никто не ходит. Где ему игрушек взять? А болеть скучно… Одна Маша ему игрушки носит. Покупает… И мы все дали…
— Ну ладно, — тяжко вздохнул Сергей. — Я вот эту пожарную машину отдам… Хорошо?
— Давай, — смилостивилась Катька.
— А кто ему мою машину отнесет?
— Маша, конечно.
— Какая Маша?
— Ты, что?! Псих??? — Других слов у Катьки для Сергея не нашлось. — Машу не знает, — От возмущения Катька даже руками замахала…
И еще долго негодующе смотрела на Сергея, задыхаясь от бессилия сформулировать, высказать свое презрение в адрес такого невежества.
«ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА…»
Когда досыта накурившись, Сергей вернулся из тамбура в вагон, он увидел притулившихся рядом с девчонкой Вовку и Катьку. Уронив головы, оба забылись, ушли в сон, убаюканные ритмичным перестуком колес.
Опустив на пол спортивную сумку Вовки, Сергей уселся рядом с Ленкой.
— Когда же отец к вам перебраться успел?
— Только вы курить ушли, рядом с тетей Катей место освободилось, — охотно зашептала Ленка. — Вы, наверное, целую пачку за это время выкурили?
— Меньше гораздо, — усмехнулся Сергей.
— Папа раньше по две пачки в день курил, — косясь на Вовку, сообщила девчонка, — это когда мама от нас ушла. А год назад совершенно бросил. Вы знаете, ему так очень полезно спать. Он сам при мне говорил, что по-настоящему высыпается только в самолетах и поездах.
— Много в этом году он по командировкам мотался? — спросил Сергей, глядя на полуоткрытый рот Вовки.
— Три раза, — подсчитала Ленка. — Зимой в Туркмению. Потом на Курильские острова… Там целый месяц был. А в июне на Памир… Узнаете, это кто? — заговорщически улыбнувшись, протянула Ленка Сергею лист почтовой бумаги.
С рисунка глянула на Сергея развеселая кудрявая голова чернобровой тетки с зелеными сережками в ушах. В половину лица размахнулась ухарская, красногубая улыбка.