В смысле, Белоснежка⁈
Глава 1Вот так попала!
Чёрт… Как трещит голова! Кто же так напивается на Новый год? Зачем мешать водку с шампанским? А-а-а!
— Она дохлая, Ваше Величество, — чей-то бодрый, неприятный голос вонзается мне в уши.
Я стоню… стонаю… сто… Чёрт! Не до правил русского языка сейчас. Короче, издаю протяжный жалобный звук, свидетельствующий об обратном, и открываю глаза.
Небо. Ярко-голубое. Без электропроводов. Дрожащие под тяжестью снега еловые лапы. И коростель, с любопытством взирающий на меня чёрным глазом.
Коростель? Я что знаю, как выглядит коростель?
Кряхчу и приподнимаюсь. Где я вообще? Откуда толстенные ели? Где шум мчащихся автомобилей?
— Ты не прав, Бертран, — раздаётся насмешливый, низкий, вибрирующий мужской голос. Из тех, от чьих низких частот так млеют девичьи сердца. — Она, по-видимому, жива. Ну, если, конечно, не умертвие.
— Может всё-таки умертвие? И её того… колом? — сомневается первый. Неприятный.
— Кого колом? — спрашиваю, не узнавая свой голос: сиплый, как при ангине. — Не надо меня колом…
— Вот! Я же говорю: умертвие. Голос явно неженский…
А я даже возразить не могу. Потому что… Нет, что тут вообще происходит за нахрен⁈
Во-первых, лес. А для меня даже Парголово — дикий и непознанный край. Мурино, Девяткино — вообще за краем земли. Работа на дому позволяет практически не покидать уютную квартиру на Васильевском острове. Да я и в магазины-то последние пару лет почти не хожу! Не скажу, что вот прям не люблю природу. Люблю. В Альпах, например. Но больше во фьордах Скандинавии. Нет, я патриот так-то, но предпочитаю любить родину за глаза. Лицом к лицу, как говорится, лица не увидать…
Тогда… почему я в лесу? Ну ладно, напилась на праздник, вышла из дома, села в электричку и поехала куда глаза глядят — с кем не бывает. Положим. Но… не со мной.
Я не пью. Вот совсем не пью. Ненавижу алкоголь. И тому есть причины.
Во-вторых… Лошади. Разноцветные. Фыркающие густым паром. Встряхивающие огромными башками, покрытыми длинными гривами. Они скалят зубы с таким видом, как будто считают себя хищниками, а не травоядными. Мамочки… Я, конечно, в курсе, что лошади не кошки. То есть, они выше, и в целом габаритнее. Но… Вот это — оно, что ли? Зверюги какие… рослые!
А на милых лошадках верхом — мужики. Много-много мужиков. В камзолах, в коротких, подбитых мехом, плащах. В беретах, сверкающих пряжками и перьями. В коротких, пухлых штанишках, похожих на пышные шортики, надетые поверх лосин. И… и со шпагами! Точно! Вот у этого, что стоит от меня в двух шагах, единственного не конного, определённо на боку торчит шпага. А у других ещё и арбалеты в руках. Я узнаю́ оружие, потому что люблю романтичные фильмы. «Три орешка для Золушки» и вот это всё…
Так, понятно. Я сплю.
— Бертран, — возражает тот, второй, — не неси чушь.
Теперь я вижу и его. Он высок и статен. Темноволос. Красив. Той смазливо-мужественной красотой, которую я так ненавижу в представителях противоположного пола. Лет за тридцать ему точно, скорее под сорок… не знаю. Наряд сверкает вышивкой, а на голове… корона.
Так-так, Майя, я всё поняла. Всё это просто сон. Ну конечно!
— Не пугайтесь нас, милая девушка, — говорит «король» (ведь король же, да? Раз на голове — зубчатый золотой обруч?). — Вы, может, попали в беду, и вам нужна помощь?
— Да нет, — отвечаю, — я сейчас проснусь, и всё будет хорошо.
Но отчего так зябко? Меня прям трясёт от холода…
Оглядываю себя и вижу: я — в платье. В красивом таком голубом платьишке. С декольте, из которого виднеется приподнятая корсетом грудь. Аппетитная и… Брр. Ну и… всё. Весь моя «зимний» наряд. Поднимаю подол длинного средневекового платья и потрясённо смотрю на шёлковые туфельки-лодочки.
Капец… Приплыли. Ноги цвета голеней советских куриц… Сама не видела, но бабушка живописно рассказывала. И мурашки такие огромные, что их скорее таракашками можно назвать…
Майя, просыпайся! Так замерзать даже во сне вредно для здоровья!
Поднимаю платье повыше и щипаю себя за бедро.
Больно.
Невольно вскрикнув, поднимаю глаза и сталкиваюсь со взглядом голубых королевских глаз. Ошалевшим и потрясённым таким взглядом. Мужчина не отводит его от моих коленок и шумно сглатывает. Смущаюсь, скромно опускаю подол и взгляд.
Здесь все женщины, что ли, вымерли, если такая реакция на синюшные ножки?
— Ничё так, — произносит тот, другой, с неприятным сиплым голосом. — Ваше Величество, может, всё-таки колом?
Я оглядываюсь на него. Наглое лицо под шапкой кудрявых, как у овечки, волос. Рыжих, такого тёмного, почти коричнево-красного оттенка, который заставил меня вспомнить про услуги стилиста. Парень что, красит их? Зелёные, немного раскосые, смеющие глаза. Нахалу лет двадцать пять или около того, наверное. Высокий, широкоплечий, в винно-красном камзоле и буром плаще под цвет «шортиков». Смотрит прямо, взгляд жаркий, пошлый. Поймав мой, подмигивает.
Я вздрогнула. Ненавижу такие взгляды и таких дерзких мужчин!
— Заткнись, Бертран, — чуть не плюётся король. — Как вас зовут, прекрасная дева?
— Майя, — отвечаю, неловко делая реверанс и чуть не заваливаясь в сугроб.
Получается «М-м-ма-айя», потому что зубы клацают, как у голодного волка. Меня трясёт от холода.
Король подъезжает ко мне, спрыгивает, снимает с руки отороченную мехом грубую рукавицу. Голубые глаза встревоженно заглядывают в моё лицо.
— Как вы прекрасны! — шепчет он, и мороз сворачивает слова паром.
— И почти мертвы, — ворчит Бертран, — что тоже прекрасно.
— Разрешите, мы проводим вас? — не обращая внимания на нахала, интересуется король. — Где вы живёте?
— Й-а? Я не з-з-знаю…
Дурацкий ответ, но мне кажется, что даже мысли мои смёрзлись.
— Ещё пара вопросов и кол не понадобится, — замечает Бертран, ни на кого не глядя.
Однако король его услышал, видимо. Он спешился, скинул плащ, обернул меня, посадил на скакуна, а затем запрыгнул позади и прижал к себе.
— Возвращаемся! — повелел зычным голосом.
Жмусь к нему. Потому что боюсь храпящего зверюгу. И потому что мужчина такой тёплый…
— Мы же только выехали! — бесится Бертран. — Ваше Величество, может, вашей спутнице понравится охота? Согреется заодно…
Но бесится он уже где-то позади: король властно и уверенно скачет вперёд. Или назад. Это как посмотреть.
«Это бред! Это бред! — вопит мой рассудок. — Какое, нахрен, величество? Какая охота?» Но моё сознание заталкивает разум в дальний чулан, закрывает дверцу и, злорадно хихикая, вешает пудовый замок. Иначе я свихнусь с ума. «Я подумаю об этом завтра», — решаю я.
В плаще с меховой подкладкой становится тепло, а затем жарко. Мне кажется, я таю. Истома наползает, и я проваливаюсь в сон.
— Она полезет на верхнюю полку, и шкаф непременно рухнет! — сурово отчитываю я сборщика мебели. — Вы должны его закрепить.
Тот чешет щетину и мрачно смотрит на меня.
— Тариф такого не предусматривает. И вообще, в инструкции…
— Мне плевать на ваши инструкции! — шиплю. — Давайте я вам заплачу. Просто две дырки в стене…
— В бетонной стене, — замечает он.
— Две дырки, что разве так сложно? А я вам хороший отзыв напишу. Вас как зовут?
— Максим.
— Ну вот, Максим. Я пять звёздочек поставлю и отзыв напишу. И сто рублей сверху.
— Пятьсот.
— Что⁈ Да вы… вы вообще охренели⁈ За две дырки пятьсот рублей!
— Точно. Их же две. Тысячу.
Мы спорим до хрипоты, но шёпотом. Потому что в соседней комнате спит Анечка.
— За сто рублей пусть муж делает, — издевается Максим.
— Муж в командировке, — злобно отвечаю я, не краснея — давно привыкла.
Сборщик снова ухмыляется. Блин, надо хоть мужские тапочки положить для правдоподобности… Хотя… кому какое дело⁈ Я ещё только перед грузчиками не оправдывалась!
— Мы можем другие варианты оплаты рассмотреть, — парень, воодушевлённый собственным открытием и переходом на личные темы, упирается локтем в проём двери. Широкоплечий, нахальный… красивый, зараза. Тот самый мужской типаж, который я ненавижу лютой ненавистью. Наглый и уверенный в собственной неотразимости.
Я сглатываю. Ноги леденеют от ужаса.
Четыре года терапии, а толку — ноль.
— Пятьсот. И ни рубля больше, — цежу сквозь зубы. — А будете намекать на мерзость всякую, и я такой отзыв накатаю! Вам не понравится.
Он откровенно ржёт:
— Да что вы, дамочка! Ни на что я не намекал. Я имел в виду, что можно не только рублями расплатиться. Ну там… долларами, например, если у вас рублей нет.
Я сумрачно молчу. Не то, чтобы мне так было жаль пятьсот рублей, но… Две дырки! Две… маленьких дырочки…
Через полчаса его работы я уже злорадно улыбаюсь. Бетонная стена оказывается на редкость прочной, и мужик весь краснеет. Всей своей могучей шеей, сейчас напряжённой и багровой. И ушами, пламенеющими, как фонари проституток.
Ну, теперь я согласна и на пятьсот, ладно…
Покачивающее меня движение вдруг замерло, и я открыла глаза, не сразу разобравшись, где нахожусь.
Передо мной высился старинный замок, диснеевский какой-то, нереальный. Ну или из того бреда баварского короля, который вообще не был предназначен для обороны и защиты, но очень украшает теперь открытки… Подо мной с копыта на копыто переступает лошадь…
Стоп-стоп-стоп! Подождите! Как же так⁈ У меня дочка дома! Ей три годика, она… Нет-нет-нет! Верните меня обратно!
Я задыхаюсь от ужаса. В прямом смысле задыхаюсь. Рука шарит по бедру в поисках кармана или косметички, в которой я ношу лекарство на этот случай. Но ничего нет… Я кашляю, пытаюсь выпихнуть из горла невидимый ком, мешающий вдохнуть.
— Папа! — вдруг звонкий, словно колокольчик, голосок прорезает конское ржание и звяканье шпаг и шпор. — Папочка!