— Спасибо. Я не голодна.
— А это вы просто моих пряничков не пробовали, — засмеялась торговка, налила из дымящейся кастрюльки чай в глиняную кружку и протянула мне. — Возьми, красавица. От чистого сердца же!
А ведь я не завтракала. И не обедала. Желудок забурчал. И не ужинала, между прочим!
— Бери-бери, — добродушно подмигнула мне женщина.
И всё-таки даже этот ужасный мир не без добрых людей. Вздохнув, я взяла в руки теплую кружку.
— Спасибо!
М-м… а запах! Неужели, имбирь?
— И пряничек, пряничек. У меня — самые лучшие в городе! — горделиво сообщила торговка.
Я откусила. Действительно превосходно! Никогда таких не ела! Я снова посмотрела на добрую женщину и прошептала:
— Спасибо!
— Ну, — она прищурилась, — спасибо в карман не положишь. С вас, милая, двадцать медяков.
Я поперхнулась.
— Но… вы же сказали: «от чистого сердца». Вы же ничего не говорили, что я должна их купить… я думала…
— От чистого, конечно, — неприятно рассмеялась та, ощерив морщинистое лицо. — А как иначе? У меня весь товар от чистого сердца.
— Надо было так и сказать, что продаёте! — рассердилась я.
— А как иначе? Не бесплатно ж отдаю. Я бедная женщина! Я не могу каждую нищенку бесплатно кормить. А ты, голубушка, и не нищенка вовсе. Плати!
Как же я попала! Вот, дурочка! Я беспомощно огляделась. Вокруг начинала собираться толпа зевак.
— Люди добрые! Да что ж это делается-то! — захныкала торговка. — Кажный норовит обокрасть старую женщину. А ещё приличная с виду!
Что же делать? Денег то у меня нет… Я попятилась, но женщина цепко ухватила меня за рукав узловатыми пальцами. Прищурила маленькие серые глазки:
— Не так быстро, милая. Плати, или я стражу позову!
— Заплачу, конечно, — зашипела я. — Мой кошелёк у мужа. Отпустите меня, сейчас найду его, и он заплатит.
— А почём мне знать, что ты не удерёшь? Оставь в залог колечко-то!
Так вот что ей нужно! Я мысленно отругала себя за неосторожность. Видимо, торговка заметила перстень, когда я на него смотрела, размышляя можно ли продать безделушку.
— Он стоит намного больше, чем все твои пряники вместе взятые!
— Так, а я и не прошу его насовсем отдать. Лишь в залог.
Вот же… Но другого выхода у меня не было. Женщина явно собиралась позвать стражников, если я не соглашусь. И не то, чтобы мне было жалко кольца. Нет. Но отдать такую дорогую вещь в обмен на пряник… А что потом? Как я буду жить дальше? Мне же понадобится крыша над головой, еда нормальная, одежда, а ничего другого ценного у меня больше нет.
— Так что, милая? Нет? Эй, стража! Стража!
Я вздрогнула.
— Хорошо, — прошипела, снимая кольцо. — Перестаньте кричать!
Она ухмыльнулась и замолчала. Протянула руку… И тут вдруг меня обняли сзади и прижали к широкой груди.
— А я везде тебя ищу, любовь моя! — раздался над головой жизнерадостный голос. — Ты чего тут забыла? И зачем моё колечко сняла?
Кот! Не передать словами охватившее меня счастье.
— Да вот… женщина угостила меня пряником, а потом потребовала деньги. А у меня с собой, ты же знаешь, и гроша нет.
Я обернулась к нему. Бертран выразительно приподнял бровь, сузил глаза и в упор взглянул на торговку.
— Развлекаемся, милая? — прошипел он.
Я тоже посмотрела на неё. Та побледнела и сжалась. Серые глазки забегали.
торговка пряниками
Глава 10Коса
В объятьях Кота оказалось как-то надёжно и уютно. Меня впервые не накрывала паника в кольце мужских рук. Наоборот, я расслабилась.
— В-ваша м-милость, это в-ваша жена? — пролепетала торговка пряниками.
— Нет, ведьма. Это — моя дочь, — рассмеялся Бертран. — Сколько там Аглаюшка тебе задолжала?
— Д-десять медяков.
Ну надо же! Цена в два раза упала.
— Да ну? Милая, ты у неё что, весь пряничный домик скушать изволила?
— Один пряник и стакан чая, — честно призналась я.
Старуха побледнела и мелко затряслась от ужаса.
— Я… я настоечки в чай добавила. Для сугреву…
— На десять медяков? Ведро что ли? — каким-то странным голосом прошептал Бертран.
Это был очень-очень нехороший шёпот. Я обернулась. Если парень и был сейчас похож на кота, то на хищника, увидевшего мышь. Глаза прищурены, улыбка змеится.
— Пошутила я! — взвизгнула старуха. — Три! Три медяка.
Вот что такое — настоящий ценопад, а не то, что рекламируют по чёрным пятницам!
— Два. И мне тоже чай и пряник. И я, так и быть, закрою глаза на то, что ты пыталась облапошить мою женушку.
Торговка всхлипнула, но молча. Пытаясь сохранить остатки достоинства, налила чай, протянула чашку и пряник. Бертран забрал, бросил на прилавок пару довольно крупных жёлто-коричневых монет и увлёк меня прочь.
— А чашки⁈ — взвыла несчастная.
— Входят в счёт, — отозвался Бертран.
Я снова посмотрела на него: он довольно улыбался.
— Ты жесток.
— Да. С теми, кто объявил войну моей женщине — ещё как. Она бы тебя как липку раздела бы, сожрала и косточки бы облизала.
В каком смысле «моей женщине»? Но уточнять я не стала.
Мы шли мимо рядов. Вокруг галдел и кричал народ. Продавали пирожки, ленточки, леденцы, свистульки… Бертран накупил мне кучу всякой ерунды, до серёжек и бусиков включительно, уверяя меня, что всё это очень необходимые вещи. Я смеялась, поддразнивала его и ощущала себя девочкой лет пятнадцати. Видимо, постсрессовое состояние… Иначе не могу себе объяснить происходящее.
В вещевых рядах Кот принудил меня выбрать мужскую одежду. Шепнул, что выбирать надо на глазок — мерить нельзя, чтобы не привлечь лишнего внимания.
— Потом объясню, — буркнул и отвёл взгляд.
А потом потащил меня в оружейные ряды. И мне купили… шпагу. Настоящую. Острую. И кинжал.
— Какой ножичек! — прошептала я, любуясь эфесом в виде змеи с изумрудными глазками.
Кот покосился на меня и проворчал:
— Стилет.
Это был совсем небольшой кинжал, сантиметров двадцать-двадцать пять, с четырёхгранным лезвием. На этом наши покупки закончились. Ну почти. Кот не выдержал и подарил мне глиняную расписную свистульку.
— Вдруг понадобится, — и снова отвёл глаза.
Похоже, ему нравилось всё это покупать, дарить и радоваться.
— Спасибо.
Я остановилась и неожиданно для себя обняла его, прижалась, уткнулась лбом в плечо. На глазах выступили слёзы.
— Майя?
В его голосе чувствовалась тревога. Я всхлипнула. С тех пор, как умер папа, мне никто ничего не дарил с такой искренностью. Да, коллеги на работе, да, на день рождения, но… Вот чтобы просто так…
— Темнеет, — шепнул Кот, обняв меня и прижав к себе. — Нам пора уходить.
Действительно солнце садилось за крыши, на востоке собирались розовые облака. Скоро закат, и, может быть, отсутствие узницы уже обнаружили.
Бертран увлёк меня вдоль набережной узкой извилистой речушки. Мы перешли по горбатому мостику, свернули в проулок, затем в другой. Потом в тупик. Бертран открыл маленьким ключиком почти незаметную калитку в стене, и мы оказались на немощённой улочке. Вряд ли она хоть как-то называлась: просто земляная полоска, ведущая мимо задних дворов.
Солнце уже село, и воздух наливался густым лиловым настоем ночи. Стало зябко. Лениво тявкали собаки. Они явно не желали вылезать из будок. Лишь в одном дворе — видимо, молодая и неопытная — лохматая собаченция выскочила и звонко, визгливо, долго нас провожала.
— Как ты сам сбежал?
— По крышам, — Кот беспечно пожал плечами. — Меня ж не в первый раз туда заключают. Нет, нет, не смотри на меня с таким упрёком. Ты бы не смогла. Ещё свалилась бы.
— Ну хорошо, а потом, мимо стражников?
— Я знаю, где кто дежурит. Кто мне должен, кому я должен… Однажды я выбрался через канализационный туннель, но мне не понравилось. В другой раз через калитку, через которую ходят слуги. В этот раз даже не понадобилось что-либо придумывать. Стражники на меня уже давно махнули рукой.
Котяра и есть котяра.
— Куда мы идём?
— Да есть у меня тут… знакомая.
Бертран покосился на меня и застенчиво отвёл глаза. Мы что, к его бывшей идём? Я отпустила его руку, вспомнив, что мы не друзья и уж тем более не…
Знакомая Кота жила на самой окраине города. В башне. В башне из тёмного, немного отполированного камня, без двери и только с одним окошком под самой крышей.
— Рапунцель, — прошептала я.
Бертран молча покосился на меня, затем, встав под окном, трижды прокрякал уточкой. Из окна вылетела… коса. Золотая, переплетённая не так, как мы это обычно себе представляем, а скорее щучьим хвостом.
— Ничего себе!
Нет, на самом деле, башня не была прям сильно высокой. По размеру — скорее двухэтажный дом, просто круглая. И всё равно, коса такой длины… Девочки поймут.
Бертран быстро и ловко вскарабкался наверх, заскочил в окно, выглянул наружу. Посмотрел на меня. Я развела руками. Он вздохнул, спустился по косе вниз, обвязал меня вокруг талии, прислонил лицом к стене, очень быстро, подтянувшись на руках, прямо по мне взобрался на верёвку, в окно, а затем, обдирая мне коленки, подтянул наверх. Перехватил и втянул внутрь на руках.
— И кто это, Кот? Только не говори, что очередная сестра, — раздался резкий, немного хрипловатый женский голос.
Внутри помещение оказалось полукруглым, с камином, полками, заваленными различными склянками, банками, кувшинами, свёртками, карандашами, кипами бумаг, книгами, засушенными цветами и различными мелкими механизмами. Над точно так же заваленным столом склонилась высокая худая девушка в льняном платье, поверх которого был надет кожаный фартук. Девушка с коротко стриженными золотистыми волосами. За одно ухо её была заправлена отвёртка, за другое — засушенный цветок шиповника. В зубах она держала огрызок карандаша. Голубые глаза смотрели на меня раздражённо и зло.
— Невеста, — «честно» признался Кот.
Я оглянулась и увидела, что коса, по которой мы взобрались, тянется из глиняной вазы, похожей на большой горшок, затем обматывает железный крюк у окна. Девушка проследила взглядом мой взгляд.