было тепло, и можно совмещать приятное с полезным.
Когда я вернулась из Эрталии, у меня тряслись руки, и я не могла ни на чём сосредоточиться. Несчастный грузчик-сборщик просидел со мной весь вечер, пытаясь утешить и забыв про дырки и рубли. Я даже не заметила, как он ушёл. От слёз меня отвлекала одна лишь Анечка и забота о ней. Пришлось срочно брать отпуск за свой счёт. Длительный отпуск. Я целыми днями рыдала то от счастья, то от горя. От счастья, что наконец с дочкой, от горя… что без него.
Потом заболела Анечка, потом…
Не знаю, на что я рассчитывала. Ну вот ведь и не рассчитывала даже, честно. Всегда знала, что мы с Бертраном расстанемся. Он — сказочный персонаж. Да ещё из средневековья. Не переместится же он в «Первомир» со мной, верно? Что ему тут делать среди интернета, автомобилей и офисного планктона? Как он будет себя чувствовать в торговых центрах и супермаркетах? А в автобусах? Да в той же моей квартире! С низким-низким — два семьдесят — потолком? С моими шестнадцатью квадратами комнаты? Затоскует и сопьётся.
Но и мне оставаться в Эрталии совершенно не хотелось, несмотря ни на какую высоту потолков, пейзажи за окном, балы и колорит. Даже ради Бертрана. Слишком уж я современный человек. Да и Анечка… Ну вот как лишить своего ребёнка благ цивилизации, в том числе медицины, например? Чтобы её бронхит лечили экскрементами козы вперемешку с толчёными рубинами? Вы только представьте себе мир, в котором ещё не изобрели пенициллин! Да любая мать содрогнётся. А публичные казни… Виселицы… Чума… Нет-нет, спасибо.
И всё же, всё же…
Как же это было жестоко!
Я снова и снова вспоминала радостный возглас Бертрана: «Ты прекрасна, свет очей моих!»
Нет, я знала, что брака с Белоснежкой потребовал Румпель во исполнение сделки. Сделки с пятилетним ребёнком, чтоб его! Конечно, Кот не мог отказать. Дело чести и всё такое… Опять же, невозможно взять и нарушить сделку с Румпельштильцхеном… Я знала это, но… Он так её обнимал, и они такой прекрасной парой смотрелись на тонконогом белом жеребце… И смотрели друг на друга так нежно… Мы разрабатывали этот спектакль вместе. Он был необходим для Сказки. Ну и для простодушного, не испорченного литературой и кинематографом народа. И всё же…
Почему всё это нельзя было сделать без меня? После того, как я вернулась бы в мой мир?
Ну вот, снова плачу. Поспешно вытерла слёзы.
Да-да, принц и принцесса. Даже если у Бертрана и правда были ко мне какие-то серьёзные чувства, несомненно, он сможет переадресовать их своей жене. Со временем. Как раз ему хватит времени, пока Белоснежка подрастёт. Всё же ей всего лишь тринадцать: Румпель явно ускорил течение сказки. А Кот, думаю, не… Так что с каждым годом их чувства будут расти и укрепляться…
Закрыв ноут, я принялась глубоко дышать.
Ну нет, нет! Хватит! Нельзя так долго страдать по сказочному герою. И так накопилось долгов и кредитов, пришлось впрячься в работу, словно ломовая лошадь. А у меня — Анечка. Мне нужно время для моего собственного ребёнка, а не только для наполнения чьих-то глубоких карманов. А ещё я хочу поменять квартиру. Новая должна стать чуть просторнее. Без лоджии (я боялась за Нюту, которая слишком любила там лазать). Но главное — подальше от Нэлли Петровны.
Как же эта моя соседка истерила, когда я вернулась домой из сказочной командировки! Ещё бы, она ведь и затеяла всё это лишь ради того, чтобы самой вернуться в Эрталию! А вот… Не вышло у них с Илианой ничего. Румпель их переиграл. Ну, не только он. Например, план по спасению Чернавки от участи Злой королевы придумала я. Всё согласно сказке: свадьба, башмаки для Королевы. Мы наслоили на «Белоснежку» другую сказку — «Красную шапочку». И Бертран должен был спасти девицу из лап Волка. Два сюжета переплелись, борясь друг с другом. Конечно, Бертран не ранил отца, он лишь сделал вид. Но, похоже, для Сказки важнее видимость.
Конечно, за убийство и за попытку убийства Чернавка вполне была достойна казни, но не такой же… Да и вообще, смерть — это слишком страшно. Всё же девочка молодая, глупая…
«Не моложе тебя», — вдруг шепнул рассудок.
Да… точно. Но это ничего не значит. Всё равно, смерть — слишком жестоко.
— И что это за малютка такая, а?
Вздрогнув, я очнулась от тяжёлых мыслей. Над Анечкой нависала грузная пьяная фигура постороннего мужика. Я положила ноут и направилась к ним.
— Иди, дядя, иди, — мрачно ответила моя дочь, задрав круглое личико.
Ей шёл четвёртый год. В этом возрасте дети, как правило, становятся пугливыми. Но Аня, видимо, не догадывалась об этом. Она сидела на корточках в своём голубом комбинезончике и держала в левой руке лопатку с песком.
— Ути-пути, — незнакомец тоже присел. — Боевая какая…
— Не приставайте к моему ребёнку! — резко потребовала я.
— Чё?
Он обернулся, нагло посмотрел на меня.
— А у малютки и мама ничего… Ух, какие ножки!
— Здесь детская площадка, а вы не трезвы. И вы пугаете моего ребёнка. Уйдите, пожалуйста, — стараясь сдержать гнев, холодно повторила я.
Насупленная Анечка не выглядела напуганной. Она задрала верхнюю губку и злобным ёжиком прицеливалась к мужчине.
— А то что?
Он нагло рассмеялся, и, видимо, это стало окончательным триггером для Ани. Девочка махнула совочком, песок полетел обидчику в лицо.
— Аня… — растерялась я.
— Тварь! — заорал мужчина, заморгав. Песок попал ему в глаза.
Я подхватила дочь на руки. Надо бежать. Но на скамейке — ноут. Ноут это работа. Работа — жизнь.
Подбежав к скамейке, я левой рукой схватила компьютер, запихнула под мышку.
— Мам, давай его убьём?
— Нельзя никого убивать, заяц.
— Его можно. Он — злой.
Я поспешным шагом направилась прочь. Бежать было нельзя — ноут мог выпасть. Да и не настолько ж этот ненормальный идиот? Поняла, что ошиблась, когда крепкие пальцы больно схватили за предплечье.
— Не так быстро! — прорычал мужчина, обдав запахом какой-то спиртяги.
Резко обернувшись, я ударила его ногой по ноге. Он взвыл, выпустил мою руку, но перехватил за шею. Аня впилась в жилистое запястье острыми зубками.
— Тварь! — заорал мужик и вдруг, выпустив меня, кулем свалился на землю.
— Упс.
Я уставилась на защитника. Высокий, мужественный… Рыжеволосый. Даже красноволосый. Волосы — словно овечья шапка. Весёлые, немного злые зелёные глаза в желтоватую крапинку под тёмными широкими бровями. Задорная усмешка пухлых малиновых губ… Я заморгала.
Он засунул руки в карманы джинсов, наклонил голову набок и подмигнул нам с Аней:
— Ну, привет!
— Это не ты, — прошептала я.
Ноут выпал, но Бертран успел его перехватить почти у самой земли. Реакция у него всегда была… кошачьей. Взглянул на меня с любопытством.
— А кто тогда?
— Мам, это что за дядя? — решительно потребовала ответа Анечка.
— Это Кот.
— Значит, всё же я?
— Но он — дядя?
— Это дядя-Кот.
Аня выскользнула из моих рук и недоверчиво уставилась на Бертрана. Тот снова усмехнулся.
— Такой же, как Тан? — недоверчиво уточнила дочка.
— Почти…
Мужик заворочался и начал подниматься. Бертран заботливо помог ему встать.
— Так, «дядя», — велел весело, — ты вот перед этими двумя сударынями извиняешься, и, если они тебя простят, то я отпущу тебя живым и даже целым. Сегодня я добрый.
— Ты ваще кто такой? Не по-пацански бить сзади!
— Так а я уже давно и не пацан, — рассмеялся Бертран.
Пьяный попытался показать, как бить правильно, махнул кулаком, целясь противнику в лицо, и в тот же миг взвыл, скрючившись: Кот заломил ему руку за спину.
— Странный у вас мир, — заметил грустно, — шпаг нельзя, стилетов нельзя… Коней — нет. Ничего нельзя и ничего нет. Да ещё и убивать нельзя. Как вы живёте с вот такими?
— Примерно так же, как вы с Анри.
Я выдохнула. Всё ещё не могла осознать, что это он. Он! Но — как? Снова подхватив охваченную любопытством Аню на руки, я направилась домой.
— Мы его прощаем, — заявила громко. — Отпусти его, Кот. И… ты есть хочешь?
Мой голос звучал на удивление ровно, но в душе вихрился смерч, и я старалась не думать о том, что происходит. Руки дрожали. В голове билось лишь одно слово: «Он!» — на разные лады.
— Я не просяю! — сердито возразила Аня.
— Живи, мужик, — Бертран выпустил несчастного из железной хватки и бросился за нами. — Кашу? С тыквой?
— У нас котлеты есть. И сосиски, если ты ешь сосиски.
— Звучит аппетитно. Давай сюда твоего бойца.
— Она не пойдёт к чужому на руки.
— Пойду. Это Кот же, мам.
Я хлопотала на кухне, а Бертран красноволосый и Бертран рыжешёрстный подозрительно наблюдали друг за другом, сидя на табуретках по разные стороны от стола. Да, после возвращения из Эрталии я завела себе собственного кота. Над именем долго не размышляла.
— Как твоя жена? — поинтересовалась я, отступив от плиты. На всякий случай. Чтобы что-нибудь на себя не пролить.
— Мы не поженились. Я сбежал из-под венца.
Обернулась к нему, чувствуя, как снова ускоряется сердце.
— Но ты же… но договор же…
— Ну… в условиях договора не было пункта держать его в тайне. Я рассказал Белоснежке, и сестрёнка дала мне от ворот поворот. Естественно. Буквально перед алтарём.
— А свадьба…
— Не состоялась, ко всенародному разочарованию.
— А Румпель?
— После того, как я его «убил», он рано поутру уехал. А с Белоснежкой мы расстались ближе к вечеру…
Я отвернулась, пытаясь скрыть смятение на лице. Кот встал, шагнул ко мне и обнял.
— Ты мне так и не ответила, — прошептал на ухо, — ты выйдешь за меня?
— А как же твоя сделка?
— Разберусь.
Я молчала, не в силах что-либо сказать. Бертран в Петербурге… Он здесь, он… Кот неверно понял значение моего молчания.
— Прости, что раньше не смог. Мы с Мари долго искали способ попасть в Первомир. Зеркало было разрушено. А завершение сказки могло вернуть лишь тебя, а не нас.