Тютиков налился багрянцем. Леська была его первая любовь.
«Юноша, — начал менторским тоном человек в круглых очках и с крысиной мордочкой, — нам такие не нужны. У нас своих балбесов хватает. Вот если бы вы ремесло какое разумели — другое дело».
Шла вторая неделя, как Тютиков пытался устроиться на работу. Тяжёлые же нынче времена!
Поссорился с Бобом. Друг детства, гражданская его рожа, начал учить жизни. Кого! Его, самого Тютикова! Наквакались и давай спорить. Боб, не буди во мне зверя!
«Ты с собой казарму принёс. Да, не служил я в армии. Ну и что? Зато здесь пожил. Здесь не проще, чем за колючкой. Там тебе думать не надо, там командиры есть. А попробуй выплыть!»
Боб говорил увлечённо и сам не заметил, как довёл Тютикова. Последний решил вопрос по-военному — бац по носу дружка. Кровь, вопли и взаимные оскорбления.
Возвращался поздно. Из кустов какое-то «чувырло» вылезло.
— Мужик, хочешь за нос укушу? — алкоголик еле стоял на ногах, в лицо Тютикову ударил резкий запах перебродившей карамели. — Не уходи, парень. Давай выпьем.
— Иди к чёрту!
— Да я по-отцовски, свинья неблагодарная!
Тютиков совсем упал духом. На душе лежал камень. Что будет дальше? Зачем всё это?
Когда он открыл дверь, мать уже спала. Тихо прокрался в свою спальню и забрался на окно.
— Президент Ельцин, — крикнул в ночь Тютиков, — посетил с дружественным визитом Эфиопию…
Сколько можно нас доить?!
Оду пою вам, дальнобойщики! Трудяги! Герои пыльных направлений, нескончаемых дорог. Среди профессиональных водителей я, автолюбитель, владелец маленького переполненного неизлечимыми «сверчками» седана, уважаю только вас. Ни дерзких шашечников-таксистов, красноречиво водрузивших на крышах гребни, ни автобусников, объезжающих ряды по обочинам. Только вас, большегрузы, я считаю настоящей правдой наших дорог. Тех, кто на просторах матушки России всегда сдвинется в сторону, чтобы пропустить резвых малышей. Кто моргнёт левым поворотом, предостерегая от опасного обгона стремительную легковушку. Кто обязательно поблагодарит и поможет.
Спасибо вам за тысячи километров, которые я и такие, как я, проехали автостопом во времена студенческой юности. Вы просто выручили огромную часть страны по части высшего образования!
Вы, кто пережил рэкет девяностых, те, кого не успели закопать в придорожных посадках бритоголовые братки той эпохи.
Вы, кто продолжает калечиться на бездорожьях. В холоде под Питером сутками в нескончаемой пробке, на которую не хватает солярки.
Вы, кто истекает ручьями пота в портах Новороссийска, ожидая отправки зерна.
Вы, кто не спрашивает за свою судьбу, когда везёт гуманитарный груз братским народам.
— Солярка подорожала, запчасти подорожали в два раза, — рассказывают водители фуры Олег и Александр, приехавшие на пикет вдоль объездной дороги Оренбурга. — Транспортный налог каждый год увеличивается. Страховка растёт. Теперь ещё и за дороги придётся платить… Сколько можно нас доить?
— Получается, что сегодня вы выброшены на улицу без возможности что-то вообще зарабатывать?
— Мы купили эту машину, сами себе создали рабочие места, — продолжает Александр, — ни у кого и ничего не просили. А теперь нас просто лишили работы и средств к существованию. Никто не помог, чтобы купить транспорт. Я собрал все мыслимые и немыслимые сборы и поборы, страховки, утилизационные сборы. Плачу транспортный налог 44 тысячи в год. Плачу единый налог. Сколько можно с нас тянуть-то? Мы не просим помощи. Не мешайте! Дайте нам работать! Просто жить и зарабатывать на кусок хлеба. Больше ничего не прошу.
— Ходит слух, что кого-то из дальнобойщиков сейчас оштрафовали на 10 тысяч за то, что приехал на пикет.
— Нет, мы ничего не нарушили. Просто стоим на обочине. Инспектора всё понимают, вопросов не задают.
— Вы по «Платону» ещё не успели поездить, ведь его запустили только 15 ноября 2015 года. Что это за система, которая всех перепугала, но почему-то при этом её отменить нельзя?
— Эта система принята государством, — подключается к беседе напарник Олег, — там предполагается собирать большие деньги. Эти предполагаемые деньги сосчитали в бюджет. Естественно, они не хотят сейчас отменять этот «Платон». А нам-то как быть?
— Мы не можем так работать, — подтверждает тезис Александр. — Нам говорят: «Вы там регистрируйтесь и езжайте». Мы и так работаем на гране убытков. Я же объясняю — запчасти выросли запредельно.
— Я понимаю, у вас иномарка, под новый курс доллара любая железка золотая!
— Вот напротив стоит КамАЗ, — Александр указывает на фуру. — Они и на КамАЗ задрали запчасть. Может быть, не время сейчас вводить «Платон»? Вот мы сюда и приехали, чтобы нас услышали. Но нас никто не видит и не слышит.
— Мы сегодня смотрим новости, — дополняет Олег, — как будто нас нет. Всё хорошо.
— Нет, — не соглашаюсь я, — я же об акции прочитал, специально приехал поговорить.
— Мы тут с интернетом, — говорит Александр. — Ночью прошла информация, что наши представители ездили вечером к губернатору Юрию Бергу. Вернулись и решили, что будем стоять, пока каких-то решений не примут. Рассказали, что губернатор бумаг не подписал, президенту не позвонил.
— Он обещал поговорить с федеральным министром транспорта, — не соглашаюсь я.
— У нас веры мало, — продолжает Александр, — мы решили постоять. Это не конкретное решение, что он обещал.
— Если мы будем дома сидеть, — подключается Олег, — точно ничего не добьёмся.
— А как вы смогли так согласованно собраться?
— Сарафанное радио, как ещё, — отвечает Александр. — Профсоюза у нас нет. Созвонились. Мы же, водители, общаемся между собой. У нас один организатор — дорога. Есть рация, своя частота. В общем, по-цыгански, сарафанным радио.
— Едут мимо, — дополняет Олег, — спрашивают, чего стоим. Мы отвечаем, что протестуем против «Платона». «О, я с вами!». Присоединяются, останавливаются, у кого есть возможность.
— Акция вышла всероссийская, — говорю, — в средствах массовой информации подтверждают, что как минимум в 24 городах дальнобойщики протестуют.
— Мы много ездим, — кивает Олег. — Я звонил сейчас в Пермь, Челябинск. Те же самые акции и там.
— Мне вспоминается история с обязательной страховкой, которую вводили на невыгодных условиях, — говорю. — Помню протестную волну от «синих ведёрок».
— Нет, по обязательной страховке никто из дальнобойщиков против не был, — отвечает Александр. — Мы разумные люди.
— Другое дело, что дороговато, — продолжает Олег. — А механизм правильный. Это частники были недовольны. Но мы, профессионалы, понимали, что на дороге может происходить что угодно. Кто виноват — пойди, разберись. А машины восстанавливать каким-либо образом надо.
— Я успел на своей маленькой машинке проехать по дорогам, которые перегородили шлагбаумами. Под Воронежем штуки четыре платных участка на трассе «Дон», под Москвой заплатил, под Питером. Коммерсанты стригут купоны по рублю с легковушки за каждый километр. Ничего приятного в этих трассах я не ощутил, кроме того, что меня просто дурят в очередной раз. Поэтому и примчался сюда к вам для поддержки.
— Я считаю, что ситуация с «Платоном» касается экономики всей страны, — заключил Александр. — Перевозка потащит за собой увеличение цен на всё.
— Да, я понимаю, — киваю, — вся логистика строится на этом колесе. По большому счёту вырастет цена и хлеба, и масла, и всего остального. С железной дорогой уже обманулись, дотируя пассажирскую перевозку из баланса грузовой. Всё.
— По идее, правильно, — соглашается Олег, — ведь и к железной дороге мы же подвозим.
— Да, — кивает Александр, — поезд к каждому магазину не протянешь. И на картофельное поле, как и на арбузное, он не поедет. Так что наше мнение: законодатели опоздали с «Платоном» года на три. Надо было его вводить тогда, когда доллар стоил 29 рублей, запчасти были по карману, солярка была дешевле и ситуация была другая в стране. А сейчас уже не время всё это делать. Вот за этим мы сюда и приехали.
«День возмездия настал»
Михаил Иванович относился к тем мальчикам, которые вырастали непосредственно из «тюльпанов», всё детство терзающих скрипки под пристальными взорами репетиторов. Сначала эти эстеты осваивали несколько способов завязывания галстука, а затем уже делали первые детские шаги. Жизнь у мимоз проистекала гладко, но сопровождалась самобичеванием.
После окончания школы такие мальчики блестяще кончали институты и были в авангарде.
Первая сигарета и первая бутылка портвейна под бобинное треньканье «Пинк Флойда» давали им право считать себя взрослыми. Их память хранила кучу правдоподобных историй из студенческой молодости, а также несколько забавных запилов из Аполлинера для представительниц глупого пола.
Интеллигентная морда Михаила Ивановича выдавала эстетские манеры поведения, нередко приторные, но всё же милые. Подчёркнуто вежливый, он любил называть всех подряд на «вы» и никогда не вытирал сопливый палец о стену подъезда, в котором жил.
В холодное время, кутаясь в полы бесконечно длинного пальто, Михаил Иванович напоминал собой декабриста, идущего на каторгу. Его смешная кепка смотрелась на просветлённой голове не хуже цилиндра. Он шёл, олицетворяя собой эпоху. Шаг за шагом.
В один из дней, вышагивая к подъезду, Михаил Иванович ощутил в сердце тревогу. Что-то более конкретное, чем боль, за всё отечество разом, но всё же неосязаемое. Он остановился и огляделся по сторонам. В самом дальнем конце двора копошились в снегу какие-то невнятные фигуры. По тональности долетавшего до ушей Михаила Ивановича мата наш герой понял, что в дальнем конце двора копошатся дети.
— Люся! — громко крикнул Михаил Иванович, надеясь, что дочь всё-таки проводит время дома.