отдохнуть, — ведь из Чиназа надо было выйти в Голодную степь. У Чиназа целый день караван наш перебирался через Сыр и, перебравшись, остановились ночевать. Ну, там и комаров было! Рано на заре вышли мы на другой день и пустились в степь. Сначала шли мы по болотинам, и донимали нас только комары, а потом, как вышли в степь, так что пол в комнатах у барыни, ни травинки ни сучка. И нельзя бы было пройти, как бы ни Божьи люди. А Божьи люди устроили по пути кирпичные здания, и кирпич такой, что нынче и не сделать. Знаешь, дома устроены точно половину арбуза или яблока на землю положить; круглые наверху, и от самой земли идут семь окон кверху, узких, как стрела.
— А высоки ли эти круглые дома? — спросил Коля.
— Сажени в две будут. Да я тебе вот что скажу: они и в землю-то идут сажени на две, как барынин погреб. Спуск в эти башни весь выложен камнем, и там внутри колодец, а над самым колодцем крыши аршина на два нет, так что небо видно. Мы называем такие башни сардабами. Но не во всех сардабах мы нашли колодцы. Воды в этой степи нет, а то не была бы она Голодной. А прежде вода была, давно-давно была, и канавки до сих пор видны. Ну, а теперь воды нет, так земля и умерла, а вот гады-то все-таки не умерли. Фаланги так и бегают на своих длинных лапках и пожирают саранчу. Скорпионов там тоже немало, так что иди да только оглядывайся, а черепахи просто надоедят, все попадаются под ноги. Птиц там не мало, а падали столько, что хоть отбавляй. Лошади и верблюды много валятся.
— А злых людей там не встречали? — спросил Коля.
— Нет, там встречали мы кочевников киргизов и узбеков, но ничего дурного от них не видали. В этой Голодной степи верст 130 будет, и мы прошли ее в неделю и рады были радешеньки, что добрались до Джизака. После Джизака сейчас начались горы Кара-Тау, и тут-то стряслась над нами беда. Гора была не крутая, отлогая, и в ущелье лесок, — так хорошо, что там бы век остаться, и остановились мы на ночлег. Развели костер, сварили поужинать и легли. Заснули ли сторожевые или нет, но только вдруг мы сразу все подняли головы. Небо уж не было черное, как ночью, а бурое, а снизу кругом серое, и вот мы увидали, что вокруг нас стоят туркмены, а другие скачут на караван со всех сторон. Надо думать, что в караване были какие-нибудь изменники, и я даже уверен в этом, потому что в Джизаке к нам присоединились два человека верхом, и я сам видел, как эти люди первые бросились на начальника каравана и связали его. Страшное это было дело, тюря, весь караван сдался разбойникам, и все мы попали в плен. Связали нас по два и взвалили на лошадей, стариков перебили. Из каравана взяли, что кому нравилось, и часа через два все было готово. Каждый туркмен держал в поводу лошадь с двумя связанными пленниками, и «айда!» вся шайка тронулась в путь. Я был связан с молодым парнем, и только часа два прострадал, а там уж ничего не помню, что было. Ночью стало похолоднее, и я очнулся. Мы лежали уже на земле, а не на лошади. Парень стонал, а меня томила жажда, а неподалеку было что-то в роде арыка. Утром шайка поднялась с места и, как скотов, напоила нас всех. Три человека оказались покойниками, и это, конечно, разбойникам было невыгодно, потому что ведь нас везли, как товар, на продажу.
Теперь нас связанных не положили на лошадей, а посадили по два, и привязали к лошадям. «Айда!» — все мы опять пустились вскачь. Не помню уж, на какой день мы подъехали к аулу. Весь аул вышел нам навстречу. Женщины-то как радовались, что мужья привезли такую добычу! И муллы громко благодарили Аллаха, что злодеи сделали из нас, людей, животных. С этого дня мы превратились в животных. На нас возили воду, мы убирали лошадей, мы пахали и землю, мы работали до того, что к вечеру зачастую падали оттого, что шевельнуться не могли. Били нас все.
— Зачем же вы не бежали? Ведь вы не были же связаны? — спросил Коля.
— Куда бежать? На чем?
— Украли бы лошадей.
— А силы-то где бы взяли? Нет, тюря, если бы можно было бежать, так бежали бы. А кто решался бежать, того ловили и убивали, как собаку. На ночь нам надевали цепи.
— Как же ты освободился? Ведь теперь ты не раб?
— Нет, не раб. Ну, слушай дальше. Сколько лет прошло, я не знаю, но только в ауле нас, рабов, лишних, совсем лишних, оказалось сотни две, и нас погнали в Бухару. Шли мы ранней весною, по прохладе. Луга были, зеленые, не спаленные. Как рано утром выйдешь по холодку, так, бывало, и хорошо. Мне все думалось, авось, продадут меня какому-нибудь доброму человеку, не будет так бить, как бьют теперь. Вот привели нас в Бухару, в цепях заперли в какую-то темную саклю, и пролежали мы там весь вечер и всю ночь, а на утро повели нас на продажу в караван-сарай. В этом караван-сарае всегда продавали людей. Это, тюря, был такой дом и в нем было комнат тридцать или тридцать пять. Людей в Бухаре продавали богатым купцам оптом, а те уже перепродавали по мелочам. Там с нами были и дети, и старики, и женщины, и не только сарты и киргизы, а и всякие другие народы. Ну, вот привели нас на двор и каждого стали осматривать поочередно, а туркмены-то наши рассыпаются: и сильный-то он, и здоровый-то, и крепкий. Я как про себя послушал, так только удивился, за что это меня они так били? Ну, кричали, кричали и, наконец, ударили по рукам, и свели нас по комнатам караван-сарая для перепродажи. Тут мы, по крайней мере, не голодали. Купцы хотели взять за нас подороже.
Продажа ребенка. С карт. В. В. Верещагина.
— Как же ты освободился-то? Верно бежал? — с нетерпением спрашивал Коля.
— Нет, не бежал. А вот пришел такой день, пришли к нам бухарцы, сердитые-пресердитые, сняли цепи, исколотили нас, да и говорят: «Пошли на все четыре стороны!» Освободили нас русские, и они прислали такую бумагу: «Не смейте продавать людей, как скотину!» Ну, вот нас и отпустили. Как нас отпустили, так мы услыхали, что русские взяли и Ташкент и Самарканд. Я и подумал, что бояться нам их нечего, а надо идти скорее домой. А вот, вместо-то дома, попал в Верный к барыне, да и живу у нее вот уж четыре года.
— Коля, иди ужинать, — кричит тетя Вера.
— Ну, прощай, завтра расскажи мне еще что-нибудь, — говорил Коля.
— Приходи, расскажу, отчего не рассказать? — ответил сарт.
Глава VОТЪЕЗД
Решение поехать. — Покупка коня. — Землетрясение. — Возвращение верного коня. — Отъезд.
ерез четыре года Коля кончил курс в прогимназии, и диплому его радовалась не только тетя Вера, но и вся ее прислуга.
— Что же ты теперь, Коля, будешь делать? — спросила его сильно устаревшая тетя Вера.
— Я боюсь вам сказать, тетя, что мне хотелось бы сделать, — сказал Коля, встав со своего места и подходя к старушке.
Он наклонился к ней и нежно заглянул ей в глаза.
— Что же ты, мальчик мой, боишься? Разве тебе хочется что-нибудь дурное? — ласково спросила Вера Александровна.
— Тетя, мне хочется узнать, кто я такой? Меня это так мучит, что я покоя не знаю. Позвольте мне поехать по Туркестану. Ведь вы сами говорили мне, что за вещи Марьи Ивановны можно выручить больше тысячи рублей. Ну, вот на них-то я и снаряжусь.
Коля крепко поцеловал свою старушку.
— Желание твое я вполне считаю законным, дружок мой, и хотя мне тяжело расстаться с тобой, но я помогу тебе исполнить твою задачу.
Тетя Вера не заплакала, а только крепко сжала руку Коли.
— Знаете, тетя, я оденусь, как киргиз, и поеду о двуконь.
— Теперь уж поздно выезжать, или думаешь теперь же ехать?
— Нет, я поеду будущей весной, а теперь хочу поучиться и арабскому и персидскому языкам. Это мне пригодится.
Вера Александровна совсем успокоилась, узнав, что Коля пробудет с нею всю зиму.
— Знаешь, Радвай. — в тот же вечер говорил Коля своему другу сарту, — я еду искать своей родины.
— Что ты?
— Да, и поеду о двуконь.
— Так надо коней покупать?
— Да.
— Знаешь, тюря, тут приехали с гор киргизы, и у них молодая есть лошадка, что твой огонь. Настоящая искра. Хочешь, схожу и узнаю, не продаст ли?
Разговор этот имел тот результат, что через неделю во дворе Веры Александровны стояла небольшая буланая лошадка, названная Искрой.
Коля сам чистил свою Искру, сам кормил и холил ее. Искра, воспитанная в киргизской юрте вместе с детьми, была кроткая и ручная, как собака, и, попав к Коле, не только не одичала, но стала еще послушнее. Она понимала даже интонацию голоса своего господина, но, видимо, была недовольна своим новым именем, вследствие чего Коля стал ее называть ее старым именем Богун.
— Ничего, — говорил он, — я мало-помалу переделаю Богуна в Бегуна, и Бегун мой не заметит.
В лето своего выхода из гимназии Коля возмужал и сильно вырос. Он не был высокого роста, но не был и мал. Вообще он представлял из себя симпатичного юношу. Ему уже минуло восемнадцать лет, когда с городом, который он считал своим городом, так как настоящей своей родины он не знал, случилось нечто весьма тяжелое.
Верный — главный город Семиреченской области. Прежде он назывался Алматы, по имени соседней горы, которая поднимается к югу от города в виде высокой пирамидальной массы и снега которой питают реку Алматику. Верный сделался русским городом всего с 1867 года. Он состоял из отдельных кварталов, которые мало-помалу сливаются между собою. По внешнему виду это скорее сибирский, нем туркестанский город. Улицы в нем широкие, обстроенные низенькими деревянными или кирпичными домами, с русскими вывесками на лавках. Но население Верного не исключительно русское: на улицах встречаются представители почти всех рас северной и средней Азии, встречаются сарты, киргизы, таджики и даже афганцы, есть там и переселенцы мордвины, чуваши и черемисы. Чернорабочие там по преимуществу калмыки, отличающиеся длинной косой и обычаем ездить верхом на быках или на коровах. Из торговцев очень много китайцев. Китайцы — старинные посетители Верного, куда они приезжали покупать у звероловов драгоценное вещество, находящееся в начале лета в рогах оленя. Но оленей в горах Тянь-Шаня поубавилось, и потому китайцам пришлось заняться другой торговлей. Русские же купцы везут в Верный металлические изделия, которые и расходятся по всей средней Азии до границ самого Тибета.