– Ты действительно думаешь, что сможешь сокрушить всю ее семью? У нее сотни бойцов.
Монтего на мгновение задумался и нахмурился:
– Я блефовал, конечно, но попробовать можно.
Киззи покачала головой. Кровь ее все еще бурлила: она была счастлива, ведь они провернули такой опасный трюк, и ей, возможно, ничего не будет. Гнев Элии был направлен только против Монтего. Не то чтобы Киззи хотела этого, но Монтего не имел возражений. Она спрашивала себя, действительно ли он рискнет в одиночку сразиться с сотнями вооруженных бойцов и членов гильдии. Хотя вряд ли они вышли бы против него все сразу. Монтего был слишком хитер, чтобы довести дело до этого. У него могло получиться.
Вдруг Монтего взял ее за руку:
– Ты дрожишь.
– Я только что участвовала в нападении на члена Внутреннего собрания, – фыркнула она и хотела было убрать руку, но обнаружила, что ей нравится, как нежно ее держат мозолистые пальцы Монтего. – Особняк Зорлианов может оказаться ловушкой, – предупредила она.
– Мы будем готовы.
Киззи чувствовала, что этот проклятый заговор вот-вот будет раскрыт. После нескольких недель расследования, за время которого ей пришлось терпеть побои, обманывать и быть обманутой и даже видеть гибель друзей, она наконец встретится лицом к лицу с истинным убийцей Адрианы.
52
Было уже поздно, когда Идриан наконец нашел Мику. Она была далеко за лагерем – заняла со своими людьми небольшую деревушку милях в трех восточнее лагеря главных сил. Ее инженеры хлопотали возле какого-то здания и массивной конической печи в саду за домом. Идриан оглядел испачканные глиной рабочие места, затем подошел и похлопал Мику по плечу.
– В чем дело, большой человек? Я занята.
– Чем?
Она громко цыкнула зубом.
– Стенки потоньше, – скомандовала она кому-то из инженеров, – а днище потолще, оно должно держать вес. И не забудь, эти штуки должны летать! – Она взглянула на Идриана. – Долбаный Демир Граппо велел мне разработать новую гранату. Она должна быть настолько маленькой, чтобы входить в наши метательные пращи, настолько легкой, чтобы улетать на тысячу ярдов, и настолько крепкой, чтобы пробивать броню.
Идриан усмехнулся:
– И когда он дал тебе это задание?
– Часов восемь назад.
– Ну и как?
– Взяла новую пороховую смесь, с которой экспериментировала раньше, и вот что я тебе скажу, Идриан: я – потрясающая. В моем деле мне нет равных. Помни об этом, когда враг скопирует мою разработку и запустит ею в тебя.
– Хочешь сказать, что рано или поздно ты станешь косвенной причиной моей смерти?
– Точно.
– Отлично. Надеюсь, твои помощники справятся без тебя?
– Конечно. А что?
– А то, что Демир разрешил мне одолжить тебя на несколько дней.
– На несколько дней? – рассеянно повторила Мика, зорко следя за своими инженерами. – Пискля! – крикнула она вдруг. – А ну, прекращай играть с глиной! Работай давай! – И продолжила, обращаясь к Идриану: – Говорят, что Керите и грентцы скоро вернутся, чтобы отомстить. Так куда же мы попремся так надолго?
Идриан мотнул головой, зовя Мику на улицу, подальше от ее шумной походной мастерской.
– Помнишь, как мы познакомились в Марне? Нас тогда послали выслеживать гласдансера, который убивал наш скот, чтобы оставить нас без мяса.
– Еще бы! Непростое было дельце. У меня до сих пор на заднице шрам, и он ноет всякий раз, стоит мне увидеть гласдансера.
– Мы с Тадеасом рассказали Демиру о крылатом гласдансере на крыше Аламеды. Мы считаем, что это он уничтожает нашу разведку. Демир разрешил мне отправиться на охоту за ним. Мы замаскируемся под группу разведчиков, а когда он нападет на наш след, убьем его.
– Думаешь, получится?
– Не знаю, но ничего лучше я пока не придумал. В первый раз эта тварь уничтожила весь штаб генерала Ставри. Во второй едва не прикончила всех нас. Я не хочу давать ей третий шанс. Я хочу заманить ее в ловушку и убить. – Он сделал паузу, глядя на Мику, но та, прикусив щеку, смотрела куда-то в темноту. Идриан продолжил: – Если тебе нужно остаться здесь, чтобы наблюдать за работой, дай мне пару инженеров. И гранаты против летучей твари.
– Идриан, – заговорила Мика негромко, – я не сплю как следует с тех пор, как увидела этого гада на крыше. Не знаю, что он такое – ожившее чудище из сказки или результат эксперимента с годгласом, но я то и дело вижу его во сне. И хочу взорвать его своими руками. Когда мы отправляемся?
Идриан с облегчением вздохнул. Он был согласен на любого из ее инженеров, но Мика, знал он, в одиночку справится лучше троих.
– На рассвете. Будем днем бродить по окрестностям, притворяясь разведчиками, а вечером возвращаться в лагерь. Далеко не пойдем – если начнется сражение, сразу вернемся к нашим.
– Я пойду. – Мика задумчиво наклонила голову. – Я уже знаю, какие гранаты взять.
– Писклю тоже возьми. Я попросил Вэлиента одолжить мне Фенни и нескольких лучших пехотинцев. Джорфакс даст своего гласдансера.
– Договорились.
– Тогда до встречи в моей палатке на рассвете.
Идриан хлопнул Мику по плечу, повернулся и зашагал назад, в лагерь. Путь был долгим, Идриан шел один, – правда, навстречу ему то и дело попадались солдаты и люди из вспомогательных частей. Он сосредоточенно прокручивал в голове свой план, уже почти жалея, что вообще придумал его. Лучше было бы отдохнуть перед боем – выпить, поиграть в карты, может быть, разделить с кем-нибудь постель. А он напросился поохотиться на огромный крылатый кусок дерьма, который вполне мог убить его вместе с товарищами. Мысль была до того неприятной, что отдаленный детский смех вернулся и всю дорогу преследовал его в темноте.
Он уже поднимался на холм, к лагерю железнорогих, проходя мимо палаток другого батальона, со знаком волчьей головы, когда кто-то пристроился рядом с ним. Идриан обернулся: она шагала твердо, идеально держа осанку, подняв голову так, словно постоянно осматривала горизонт в поисках угроз. Хотя шел уже одиннадцатый час вечера, из ее гладкой прически не выбился ни один волосок и форма не была помята.
– Полковник Джорфакс, – приветствовал ее Идриан.
– Не надо, Идриан.
Он оглянулся и глубоко вздохнул.
– Тилли, – сказал он.
В армии мало кто знал ее имя – оно было глупым даже по сравнению с прозвищами, которые давали друг другу военные; от того, что это было имя, данное ей при рождении, легче не становилось. Идриан часто задумывался: напускала бы Тилли на себя холодный и суровый вид, если бы родители дали ей не такое сладенькое имя?
– Как дела?
– Вся на нервах. До лагеря Керите отсюда меньше шести миль, подкрепления из Грента расположились прямо за ней, а наш командир – непостоянный, наполовину сломленный кусок…
– Осторожно! – оборвал ее Идриан. – Ты говоришь о племяннике Тэда.
– Вот именно. Он – племянник Тэда, а мои люди гибнут из-за его плана.
– Мы – солдаты. Погибать – наша работа. Его план действовал, пока не появился огромный крылатый зверь и не начал убирать наши разведгруппы.
Идриан перевел дух. Присутствие Джорфакс не было ему неприятно, просто с ней было… сложно. Джорфакс была одной из немногих в армии, кто знал Идриана прежде, чем он стал пробивником, – и даже была знакома с его отцом. Именно эта связь с прошлым и заставляла его нервничать. От волнения вернулось безумие, и на плечах Джорфакс заплясали маленькие тени.
– Мне нужен гласдансер для выполнения моего плана.
– Чтобы использовать в качестве приманки, – без обиняков заявила она.
– Приманкой будет вся группа, в том числе я сам. Присутствие гласдансера сделает наш обман совершенным. Кроме того, он даст нам знать, когда этот крылатый урод приблизится. Не дави на меня, Тилли. Кто-то наверняка погибнет. Может, я. Может, гласдансер. А может, кто-то из друзей, которых я поведу с собой. И не рассказывай мне, что один гласдансер стоит сотни солдат. Я убивал гласдансеров. Знаешь, внутри они такие же липкие, как все, и умирают так же страшно, как самые простые оссанские солдаты.
Они были знакомы больше тридцати лет, но Идриан все равно не понимал, почему Джорфакс позволяет ему так говорить с ней. Точно не из-за их общего прошлого: она бросила своих близких друзей, чтобы завоевать себе место в мире. И не потому, что он был пробивником: однажды она пришила пробивнику ноги к земле осколками за то, что он лапал ее за задницу. Так или иначе, она ни разу в жизни не упрекнула его и не посмотрела на него холодно. Идриан развел руками, ожидая от нее наконец чего-нибудь подобного.
Но Джорфакс лишь фыркнула:
– Знаешь, я тебе завидую.
– Вот только не надо покровительственного тона, – парировал Идриан.
Кровь его вскипела, а еще ему хотелось спать. Он прижал ладонь к стеклянному глазу, вслушиваясь в далекий детский смех. Или это был не смех? Или детский голос произносил какие-то слова? Он попытался прогнать и галлюцинацию, и страх, который пришел вместе с ней.
Джорфакс остановилась. Идриану пришлось повернуться к ней лицом. Она покачала головой:
– Я никогда не умела соединять любовь к людям и убийство. Если я люблю, то не могу убивать. Если убиваю, то не могу любить. Твоя работа – убивать, и все же у тебя есть сотни друзей. Для своего батальона ты как отец родной. Я уважаю своих людей – своих гласдансеров – и делаю все возможное, чтобы сохранить им жизнь, но я их не люблю и, если понадобится, без жалости выброшу, как выбрасывают размокшие банкноты. А ты готов прикрыть своим могучим щитом, самим собой тех, кого даже не знаешь.
– И ты уважаешь меня за это? – с сомнением спросил Идриан.
– Ну да. Мне кажется, это позорная слабость для пробивника, и все равно не могу не уважать тебя именно за это.
– Боюсь, как бы этот разговор не отразился плохо на нас обоих.
– Я хочу понять, как это у тебя получается. Ты смотришь на них, – она обвела рукой лагерь вокруг них, – видишь, какие они ничтожные, словно муравьи, и не презираешь их? Находишь в себе силы о них заботиться? Они же не такие, как мы. У них нет ни магии, ни брони, ни устойчивости к гласроту. Только эти штучки из годгласа, за которые они цепляются так, словно те делают их лучше.