Киззи добралась до конца парапета и спрыгнула на землю. Монтего, которому тоже очень хотелось произвести впечатление на девочку, шел быстрее, чем мог: его пошатывало после недавних упражнений. Но он все же вскарабкался на парапет и, пользуясь бабушкиной палкой как балансиром, дошел до места, где стояла Киззи, не упав и не разбившись. Над ними шумела оживленная улица, под ними текла река, а прямо на уровне их глаз из трубы ливневой канализации с ревом вырывалась вода, которая низвергалась во взбаламученные грязные воды.
Киззи наклонилась и крикнула Монтего прямо в ухо:
– Не принимай это на свой счет! Демиру сейчас никто не нравится.
– Сейчас? – эхом отозвался Монтего.
– Да. Раньше он был веселее всех в городе. Часто прогуливал уроки, тайком бродил ночами по городу. А один раз… – Она ненадолго умолкла, ее лицо осветилось от воспоминания, и она, смеясь, продолжила: – Один раз он устроил набег на кондитерскую старого Кристофа Пейджа, рядом с Уотерсайд-парком. Он собрал банду из двадцати ребятишек, и мы штурмовали кондитерскую, как провинциальную крепость. Одни вошли внутрь через двери, другие – через окна, кое-кто даже залез на крышу. Средь бела дня мы вынесли из кондитерской все дочиста, и никого из нас не поймали.
– Не может быть, – недоверчиво сказал Монтего. Сам он никогда не крал, но знал рыбаков, которые в межсезонье промышляли карманными кражами в больших городах, а то и разбоем на дорогах. Они всегда говорили, что нельзя доверять никому, кроме себя, и что чем больше людей в банде, тем больше вероятность, что солдаты провинциальной армии постучатся в твою дверь. Неужели из двадцати детей никто не похвастался, никто никого не выдал? – Я не верю.
– Это правда! – заявила Киззи. Она огляделась, убеждаясь, что они одни, и заговорщицки добавила: – Самое приятное, что устроить это ему помог сам старина Кристоф. Дети думали, что участвуют в настоящем ограблении, а на самом деле все было оплачено заранее. Вот такой веселый розыгрыш. Об этом до сих пор знаем только я и Кристоф, а ты, – она сильно ткнула Монтего в живот, – лучше держи язык за зубами. Демир, может, и стал угрюмым, но он все еще хороший парень, хотя и наглец. Я не хочу портить ему репутацию.
– Я никому не скажу, – пообещал Монтего. – Но откуда ты знаешь?
Киззи уверенно обошла по парапету маленькую смотровую площадку, раскинув в стороны руки для равновесия.
– Потому что я была его правой рукой. Надо же кому-то доверять, а? Эй, смотри!
У Монтего была еще дюжина вопросов, но он забыл о них, глядя туда, куда показывала Киззи: вперед и вниз, на второй ряд водосливных труб, примерно в сотне ярдов от них. Вода из этих труб текла не так бурно, поскольку падала не с такой большой высоты, а еще путь потоку преграждали валуны, установленные там, казалось, именно для этой цели. В водовороте за одним из валунов подпрыгивало что-то яркое.
– Пошли, – скомандовала Киззи и двинулась вперед по неширокой полосе парапета, нырявшего под трубы водостоков.
Монтего сначала думал, что не уместится на нем, но скоро уже шел вперед, огибая препятствия в виде выступающих камней и балансируя на краю обрыва. Стараясь не оплошать перед девочкой, он не вспомнил об осторожности, даже когда поток воды загрохотал всего в нескольких дюймах от его уха. Киззи уже выбралась на открытое пространство с другой стороны и стала спускаться по шаткой лесенке, прикрепленной к стене, иногда перепрыгивая между полусгнившими деревянными ступеньками, которые чудом выдержали вес Монтего. Так они спустились на илистый берег, где нашли мостки из досок, частично затопленные паводковыми водами. Видимо, их положили мусорщики или ловцы мидий. Дети без труда добрались до нужного места.
Яркий клочок в водовороте оказался плащом, под которым было тело. Монтего заметил бледную кожу, над которой плясала пена. Киззи выхватила из воды проносившуюся мимо палку и решила потыкать мертвеца, но он был слишком далеко. Монтего взял у нее палку и тоже попробовал дотянуться – его руки были длиннее. Но не достал.
– А когда ты видел труп? – спросила Киззи.
Монтего стало неловко. Он привык считать столицу сказочной страной – безопасной, теплой и удобной, где люди не знают тягот провинциальной жизни. Так его приучили думать взрослые. И вот он в столице, прямо перед ним лежит мертвое человеческое тело, над которым ходят и ездят люди, и никому нет до него дела.
– Когда мне было восемь лет, я видел, как во время шторма утонул старый ловец жемчуга, – задумчиво ответил Монтего. Он знал, что это случилось, но память, смилостивившись над ним, не сохранила ничего, кроме самого факта. – Видел, как убивали палочных бойцов на арене. Иногда море выбрасывает утопленников на пляж. Я видел папу, когда его забрала чума, но я был тогда совсем маленьким. И еще бабушку.
– Чума? – удивленно повторила за ним Киззи. – А я думала, что от чумы легко вылечиться, надо только взять курглас.
– Да, если он есть. В нашей деревне кургласа ни у кого не было, и даже когда о вспышке чумы сообщили в город, люди ждали еще недели две, когда приедет врач с лекарствами и хорошим лечебным стеклом. – Монтего пожал плечами. Это произошло у него на глазах, но, как и смерть матери, событие было настолько давним, что он едва помнил подробности. – Папа ушел раньше, чем до нас добрался врач. А ты часто видишь трупы?
– То и дело. Обычно в реке. Они раздутые и мерзкие. Их вылавливают у границы с Грентом. Иногда они застревают на берегу, и гвардия не убирает их по нескольку дней. Они воняют. – Киззи сморщила нос и бросила палку в воду. – А однажды я видела, как один из моих братьев убил парня. На дуэли. Тому парню ничего не светило. А ты смог бы убить кого-нибудь?
Монтего искоса взглянул на нее и обнаружил, что она наблюдает за ним. Он пожал плечами:
– Не знаю. Может быть.
– Я – да. Мой отец говорит, что когда-нибудь мне придется убивать. Он говорит мне: «Наслаждайся невинностью», а что это значит, никогда не объясняет, стекло меня дери.
Монтего проследил за ее взглядом. На тротуаре над ними стояла молодая женщина, которая смотрела вниз, размахивала руками и кричала что-то непонятное. Ее голос тонул в реве воды. На ней была светло-голубая туника, как у Киззи, только из дешевой ткани.
– Одна из наших служанок, – вздохнула Киззи, после чего помахала женщине и полезла наверх.
Монтего проводил ее до улицы.
– Хочешь, погуляем еще как-нибудь? – сказал он ей вслед.
Она взглянула на него через плечо:
– Да. В эти выходные. Я сама тебя найду.
6
Монтего ждал возле углового номера в отеле, слушая жаркий спор Демира с наставницей. Они спорили уже давно и так громко, что голоса были слышны через два зала, а по ухмылкам сновавших мимо коридорных и горничных Монтего понял, что это уже не в первый раз. Никто не мешал им и не ругал Монтего за то, что он подслушивает, поэтому он прислонился к стене, сунул руки в карманы и стал ждать, когда все кончится.
– Но при надлежащем политическом давлении военная сила не понадобится! – горячился Демир.
– Это идеализм, ты прекрасно знаешь. Иногда военное вмешательство необходимо. Точка, – последовал сдавленный ответ.
Судя по голосу, наставнице было уже немало лет и она была на грани бешенства.
– Я отказываюсь в это верить. Вы говорите о первом ударе – вторжении без предупреждения. Такая война – первое, к чему прибегают дураки и демоны.
– Не цитируй мне насуудских философов шестого века, юноша! Остилия попробовал решить дело миром и потерял голову, которую отрубил его же военачальник, строивший козни прямо у него под носом. А вот если бы Остилия направил верные ему войска против военачальника, то, возможно, остался бы жив. Твои слова лишь подтверждают мою правоту.
– Остилия мог быть правым и одновременно поступить глупо. Он не применил собственное же правило к близким ему людям. Не стоило начинать гражданскую войну. Военачальника можно было подкупить, отправить в изгнание, шантажировать, посадить в тюрьму или даже втайне умертвить. Война несет неимоверные страдания. Политические решения, даже самые жестокие, всегда предпочтительнее открытых боевых действий.
Они так долго ходили по кругу, что Монтего уже потерял нить спора. Женщина была кем-то вроде офицера. У него сложилось впечатление, что она и Демир хорошо знают друг друга.
– Ты, – бросила она, – такой же глупец, как и твой Остилия. Сегодня твой оптимизм для меня просто невыносим. К завтрашнему утру, будь любезен, заучи все сведения о командирах провинциальных армий и бригад с восемнадцатой по пятьдесят третью.
Дверь открылась, и на пороге появилась темнокожая женщина в черной форме Иностранного легиона: на пару дюймов ниже Монтего, плотная, но не толстая. Когда она проходила мимо него, мальчик машинально отпрянул. Странно. С чего бы ему пугаться? Причина явно была не в ее телосложении. Может быть, в осанке или в глазах – жестких, темно-карих и блестящих, как панцирь черепахи галло. Женщина бросила на Монтего долгий, холодный взгляд. Посмотрела не мимо него, как большинство взрослых, а прямо внутрь его. Так, будто читала его мысли.
– Любопытно, – сказала она и пошла прочь.
Из комнаты вышел Демир, и оба посмотрели вслед женщине. Губы Демира были поджаты, щеки раскраснелись, точно он дрался на дуэли с достойным противником.
– Это генерал-майор Мадолок, – сказал он. – Об этом мало кто знает, но она уже стала одним из самых опасных людей в империи. Когда-нибудь Ассамблея назначит ее фельдмаршалом. Не знаю, что моя мать накопала на нее, но она согласилась обучать меня. И ненавидит меня до глубины души. С самого начала. – Демир вздохнул и добавил: – Зато дочери у нее славные. Они куда добрее, чем их мать.
Монтего сморщил нос, глядя в ту сторону, где скрылась генеральша:
– С чего бы ей тебя ненавидеть? Ты всего лишь ребенок.
– Я бросаю ей вызов, не соглашаюсь с ней. Она считает меня легкомысленным, думает, что я собираюсь тратить свою жизнь на политику и помощь людям. Предлагает мне свое покровительство. Готовиться к высшему военному руководству под ее опекой. Я… не хочу этого.