– Ладно, – сказала Киззи, потеряв терпение. – Давай сюда список.
В глазах Гориана мелькнул огонек.
– Это будет дороже бутылки виски.
Киззи полезла в карман за пачкой банкнот: Демир может себе позволить любую сумму.
– Сколько?
– Только пообещай, что не разозлишься, – сказал вдруг Гориан.
– Злиться? С чего? Я знаю, как это работает, и мы с тобой старые друзья, – нахмурилась она, глядя на Гориана.
Он вел себя странно, и ей это не нравилось.
– Мне нужны не деньги, – ответил он, – а история.
– Какая еще история? – не поняла Киззи.
Гориан потер ладонью о ладонь и смерил Киззи долгим оценивающим взглядом:
– Я слышал, Малыш Монтего снова в городе, а ты теперь работаешь в отеле «Гиацинт».
Киззи помрачнела и подняла палец в знак предостережения:
– Осторожно!
– Слушай, Киззи, многие, похоже, забыли, что вы с Монтего были влюблены друг в друга до того, как он прославился. А я помню. Раз уж мне пришлось сунуть нос в дела этих «Стеклянных ножей», то я хочу получить что-нибудь посущественнее наличных. Я хочу знать, что произошло у вас с Монтего. Из-за чего вы поссорились? Почему ты охотишься за убийцами? И почему ты все еще не Киссандра Ворсьен-Монтего?
– Я сама найду список, – решительно заявила Киззи и повернулась, чтобы уйти.
От одного упоминания о Монтего волосы у нее встали дыбом. Она выскочила на улицу и пошла так быстро, что Гориан нагнал ее лишь в нескольких десятках шагов от дежурки.
– Эй, эй, – тихо сказал он, – прости, я не хотел переходить черту. Просто твоя история всегда сводила меня с ума. Ты поссорилась с человеком, который потом стал мировой знаменитостью. Это не просто история – это легенда.
– Ты хочешь, чтобы я сплетничала о себе? – спросила Киззи, повернувшись к Гориану.
– Это не сплетни. Я просто хочу знать, что случилось. И никому не скажу, клянусь. Это личное. Давнее любопытство. Смотри, членский список «Стеклянного ножа» уже у меня в кармане. Я отдам его тебе прямо сейчас, только расскажи.
Киззи задумалась. Либо она получит новых подозреваемых, либо впустую потратит сколько-то минут. Но других идей у нее пока не было, так что оставалось надеяться, что список сбережет ей время. А Гориану, напомнила она себе, всегда можно было верить. Он, конечно, продажный тип, но, как и Мадам-под-Магна, деловой человек. Если он пообещал никому говорить, то сдержит слово.
– О господи! – воскликнула она и тряхнула головой, сходя на обочину. Там она уставилась в землю, приводя в порядок мысли, вспоминая то, что долго пыталась забыть. – Я еще никому об этом не рассказывала, – произнесла она тихо.
– И я никому не расскажу, – сказал Гориан, приложив руку к сердцу.
Киззи хотела было отказаться, но подумала, что это поможет сократить время расследования на несколько дней. Слишком соблазнительно. Чем скорее она найдет убийц, тем быстрее поможет Демиру, да и отец Ворсьен обещал вернуть ей свое расположение, если она выяснит, кто стоит за смертью Адрианы. А то, что было у нее с Монтего… это ведь давнее прошлое, разве нет? И все-таки Киззи чувствовала себя странно: за столько лет ее спросили об этом в первый раз.
– Ладно. Знаешь большой дуб на Фэмили-Хилле?
– Конечно.
– Однажды Сибриал застукал под ним нас с Монтего. Мы были еще детьми, по сути, и Сибриал выволок меня оттуда за волосы, крича, что его сестрица-бастард осквернила себя, спутавшись с провинциальным недорослем. – Впервые в жизни произнеся эти слова вслух, Киззи заволновалась и заговорила быстрее. – Монтего стал меня защищать, но Сибриал стукнул его тростью так сильно, что от такого удара упала бы даже лошадь. – Киззи постучала себя по переносице. – Прямо между глаз. Говорят, у него остался шрам.
Гориан смотрел на нее во все глаза.
– И что потом?
– Монтего разозлился. Он не успел одеться, когда Сибриал напал на нас. Получилось так, что взрослый мужчина, при шпаге, опытный фехтовальщик и боксер, до полусмерти избил голого четырнадцатилетнего мальчишку. – Гориан ахнул. Киззи почувствовала удовлетворение и добавила: – Монтего сломал Сибриалу обе руки и четыре ребра, а еще три ребра раздробил. Мне пришлось умолять его, чтобы он пощадил Сибриала. Он не хотел. Он был тогда ребенком, но, если бы кто-нибудь узнал о нападении на наследника гильдии, его казнили бы. А если бы он убил Сибриала, казнили бы нас обоих. – Киззи видела все так ясно, будто все случилось вчера. – Я, можно сказать, на себе притащила Сибриала домой, и мы придумали историю о том, как на него напала уличная банда в Слаге.
– Стекло мне в ноздрю, я помню эту историю!
– Тише! – зашипела на него Киззи.
Гориан был потрясен, и Киззи испугалась, что он может не сдержать слово. Он зашептал:
– Помню. Национальная гвардия искала ту банду несколько недель.
– Да. Но не было никаких двадцати бандитов, от которых мой братец доблестно отбился мечом. Был один Монтего. Четырнадцатилетний, голый и без оружия.
– Так вот почему Сибриал так ненавидит тебя, – тихо сказал Гориан.
– Да. Я – единственная свидетельница его величайшего унижения.
– Но он ни разу не обмолвился о Монтего.
– Если бы он это сделал, – объяснила Киззи, – то выдал бы себя. Монтего казнили бы, конечно, но Сибриал был бы не столько отомщен, сколько опозорен: дать избить себя ребенку! Я уверена, что, если бы Монтего остался никому не известным провинциалом, Сибриал, скорее всего, нашел бы способ отомстить ему. А Монтего взял и стал Малышом Монтего, самым искусным убийцей в Оссанской империи. Давай сюда список.
– Стекло мне в ноздрю, – повторил Гориан, качая головой. – Вот это история так история. На, держи.
Он сунул руку в карман, достал листок бумаги и протянул его Киззи. На листке было несколько десятков имен, написанных неряшливым почерком Гориана. Киззи пробежала их глазами: одни имена удивили ее, другие позабавили, но ни одно не вызвало подлинного ошеломления.
– Это все? – спросила она.
Гориан поморщился:
– Может, да. А может, и нет. Список неполный, он же составлен на основе слухов и наблюдений. Это неофициальный документ, выпущенный обществом.
– Мог бы сказать мне об этом раньше, – буркнула Киззи. После недавних откровений она чувствовала себя голой, ее уже начал поедать червячок раскаяния. – Помни о своем обещании. Если ты разболтаешь…
– Эй, я же дал слово. Я уважаю тебя, Киззи, и даже если бы не уважал, неужели ты думаешь, что я буду сплетничать о Сибриале или Монтего? Любой из них съест меня на завтрак и не подавится. – Его глаза слегка расширились. – Монтего может съесть и в прямом смысле.
– Не забывай об этом, – сказала Киззи. – И спасибо за список. Я зайду, если мне что-нибудь понадобится.
30
День клонился к вечеру. Идриан глядел на Медные холмы, высившиеся к западу от Оссы, и играл сам с собой в угадайку: которые из теней, скользящих по залежным полям, принадлежат облакам, а которые порождены безумием, запертым в уголке его мозга? Безумие преодолевало сдерживавшую его магию стеклянного глаза: так узник пробирается между прутьями решетки. Сколько времени оставалось до тех пор, когда глаз перестанет работать? И что тогда? Сможет ли он держать безумие в узде? Или придется все-таки признаться Тадеасу и министерству Легиона в том, что его разум деградирует очень быстро?
А вдруг ему только кажется? Ведь глаз все еще резонирует, и сильно. Магии в нем хватит на несколько лет. Может, Тадеас прав и эти видения – отклик его разума на гибель Касторы? Тогда он справится с этим, прослужит в армии до конца войны, вернет долг министерству и воспользуется каналом феникса для перезарядки глаза.
– Сэр?
Идриан очнулся от размышлений, обернулся и увидел Брейлира:
– Мм?
– Вы скривились, сэр. Что-то не так?
– Да нет, просто задумался о давно ушедших друзьях.
Это была ложь, которая давалась Идриану легко. Он много раз прибегал к ней.
– О-о-о… Вы часто о них вспоминаете?
– Чаще, чем хотелось бы.
Брейлир сел на камень рядом с Идрианом. Воцарилось дружелюбное молчание. Вдруг оружейник спросил:
– А мне уже пора горевать о потерянных друзьях, сэр?
Вопрос был не в бровь, а в глаз. Идриан привык к тому, что молодые новобранцы приходят на войну, уверенные в собственной неуязвимости. Все как один считают, что переживут любую войну. Подумаешь, получат парочку шрамов, это ведь не беда – шрамы, как известно, украшают мужчину. А потом парни сталкиваются с жестокой действительностью, которая не оставляет от их уверенности камня на камне; кого-то настигает нервный срыв, а кто-то и вовсе едет крышей.
– Давно ты с нами?
– Шесть дней, сэр.
– Познакомился с остальными в батальоне?
– Ну, так-сяк. Мне кажется, инженеров я понимаю лучше, чем солдат, сэр. Я работаю руками, и они тоже. Я вечно разбираю что-то на части, собираю заново, чиню, и они тоже. – Подумав, он добавил: – Только вот Мики я побаиваюсь.
– И правильно, – усмехнулся Идриан. – Мика такая же чокнутая, как все ветераны, плюс у нее взрывчатка в руках. Ты с кем-нибудь встречаешься? Из тех, с кем ешь или спишь бок о бок?
Брейлир опустил взгляд на свои руки.
– Вы знаете Стеф и Халиону, сэр?
Эти две сестры служили под началом Мики, обе были в звании капрала.
– Что, Стеф уже взяла тебя под свое крыло? – озадаченно спросил Идриан.
– Скорее, Халиона, – помолчав, ответил Брейлир и покраснел. – Мне кажется, я ей нравлюсь. Стеф хихикает и толкает ее в бок каждый раз, когда я оказываюсь рядом.
Идриан сделал выдох. Да, в молодости романы заводятся легко. Страх перед боем, одиночество, пребывание вдали от дома, потребность отдохнуть от вида крови и страданий… Он хорошенько продумал следующие слова, стараясь, чтобы они не прозвучали слишком сурово:
– Послушай меня, парень. Это война. Люди здесь гибли и будут гибнуть. Ты потеряешь друзей. Может, одного. Может, всех. Но это случится обязательно. Со временем вроде как привыкаешь к тому, что человека больше нет, но боль все равно остается. Так что развлекайся, радуйся жизни, пока можешь, нам без этого никак, только береги это.