Самобичевание Демира прервали новые шаги и безошибочно узнаваемый скрип деревянных колес по тесаному камню. Возле его камеры звуки стихли. Дверь открылась, Сжигательница подкатила кресло отца Ворсьена к кровати Демира. Перед ним вдруг оказалось непроницаемое старческое лицо, покрытое чешуйками годгласа. Однако глаза почтенного старца шарили по нему так, словно хотели раздеть Демира догола и выведать все его секреты.
Дверь в камеру осталась открытой, Сжигательница остановилась прямо за спиной отца Ворсьена. Немолодая женщина была гласдансером, хотя вокруг Демира не наблюдалось ровным счетом никакого стекла. Ее рука лежала на эфесе короткого меча с отделкой из форджгласа.
– Я не ждал гостей, – сказал Демир, облизнул ладони и провел ими по волосам, заглаживая их назад. – А то бы прибрался. Пожалуйста, присаживайтесь.
К его удивлению, отец Ворсьен приподнял уголок рта, хмыкнул, поерзал в своем кресле и сказал:
– Что бы ни случилось, Демир, знай: ты всегда мне нравился.
Странно льстить тому, кто полностью находится в твоей власти. Демир склонил голову набок и вгляделся в лицо отца Ворсьена, пытаясь понять, что тот задумал, – безуспешно. Даже в глубокой старости папа Ви оставался прежде всего политиком – ни годы, ни физическая немощь не лишили его хладнокровия и невозмутимости.
– Тогда зачем ты велел Каприку отдать приказ разграбить Холикан и свалить все на меня?
– Значит, сразу к делу? Жаль, что не все в этом треклятом городе так же прямолинейны. И ты… ты не боишься меня, как остальные. Наверное, поэтому ты мне и нравишься. – Он негромко вздохнул. – Я не приказывал Каприку сделать это.
– Я тебе не верю, – парировал Демир.
Пусть он далеко не так опытен, как отец Ворсьен, но все же не тупица. Старый патриарх скажет и сделает что угодно, отстаивая то, что он считает истиной.
– Веришь ты мне или нет, не важно. Я проявляю к тебе доброту, относись к этому как хочешь. Я не приказывал Каприку поступить так, как он поступил. Да, я велел ему слегка сбить с тебя спесь – сделать так, чтобы в той кампании тебя постигло небольшое унижение. В тебе было столько дерзости и высокомерия, что хватило бы на дюжину гильдейских наследников. Надо было спустить тебя с небес на землю. Но Каприк перестарался.
Демир смотрел на отца Ворсьена. Леденящий страх, испытанный им, когда старик Ворсьен оказался в его камере, прошел, на его место опять просилась ярость. Нет, надо успокоиться. Ярость загнала его в это подземелье, но она не поможет выйти отсюда.
– Хочешь сказать, – ровным голосом начал Демир, – что Каприк действовал в одиночку, когда приказал убить тысячи мужчин, детей и женщин?
– Именно.
Демир чуть не сказал во второй раз «не верю», но сдержался: какой в этом смысл?
– Почему то, что ты сообщил, есть проявление доброты?
– Надеюсь, это помешает тебе объявить войну гильдии Ворсьенов.
– И это тоже ради моего блага? – с сомнением спросил Демир.
– Ты не выиграешь, – просто ответил отец Ворсьен. – Но и проиграешь не раньше, чем причинишь существенный вред моей семье, насколько я знаю тебя. – Впервые с начала их беседы отец Ворсьен говорил, блуждая взглядом по потолку. – Тебя и твоего Монтего. Ха! Адриана точно знала, что делала, когда растила вас двоих. Смертельная комбинация. Ты знаешь, что он сидит сейчас у ворот Маерхорна в своей карете и ждет? Сжигатели ни за что не признаются в этом, – отец Ворсьен покосился на телохранительницу у себя за спиной, – но у них поджилки дрожат при одном упоминании его имени. Сжигатели! Боятся палочного бойца, бывшего чемпиона! За его экипажем прямо сейчас следят четыре стрелка и два гласдансера.
Демир прищурился. Ворсьен переиграл его, это понятно. Опустив глаза, он стал водить пальцем по форменной штанине, рисуя завитушки на сукне.
– Как долго шел спор во Внутреннем собрании? Пока вы решали, что со мной делать?
– Полночи, будь они все неладны, – сказал отец Ворсьен и зевнул. – Ты – настоящая заноза. Никого из нас не боишься, никого не уважаешь. Грегори зол на тебя за то, что твое наводнение смыло его семейный охотничий дом. Супи требует вернуть ему тысячу кусков сайтгласа, причем немедленно. А я… ты публично заставил моего сына признаться в военном преступлении.
Демир вздрогнул. Он не верил, что собрание решило его убрать, но, заметив в коридоре тени еще двух Сжигателей, вдруг испугался. Кто знает, может, от этого разговора зависит его жизнь? Надо просить отца Ворсьена о помиловании, умолять его, давать любые обещания. Так поступил бы любой здравомыслящий человек. Но отец Ворсьен поймет, что это неискренне, просто потому, что хорошо знает Демира. Он развел руками:
– И как же нам быть?
– Я сделаю предложение, выгодное для нас обоих, ты примешь его, и мы будем жить дальше.
Демир ждал. Он не верил, что предложение отца Ворсьена действительно будет выгодным для них обоих, – уж очень не по-оссански это выглядело. Он вспомнил о солдатах, которые, наверное, заждались его в Аламеде. Когда Тадеас начнет беспокоиться о нем? Когда Керите и ее наниматели-грентцы перегруппируются и нападут снова? Единственное преимущество Демира состояло в том, что Внутреннему собранию по-прежнему некого было поставить во главе Иностранного легиона.
– И каково твое предложение? – спросил он.
Отец Ворсьен опустил взгляд на свои руки, сложенные на коленях:
– Забудь о кровной вражде с Каприком и женись на Киссандре.
– На Киззи? – вырвалось у Демира. Он уже давно понял, что отец Ворсьен держит его за яйца, но теперь ему показалось, что они говорят совсем о разных вещах. – Ты шутишь. Она моя подруга и к тому же бастард.
– Мой бастард. Я годами ищу повода сделать ее законной наследницей, не взбесив при этом Сибриала.
Демир ухмыльнулся, потом расхохотался:
– Не думал, что у тебя есть сердце!
– Оно есть, хотя и иссушено стеклянной пылью, – ответил отец Ворсьен.
Он смотрел на Демира не мигая, в его взгляде читалась непринужденная сила человека, который всегда получает то, чего хочет.
«Знает ли он о канале?» – вдруг подумал Демир. Элия Дорлани может прибегнуть к такому грубому приему, как кража со взломом, но отец Ворсьен, зная, что у Демира есть нечто нужное ему, будет действовать куда осмотрительнее и тоньше. Например, вот так. А ведь это уже второе подобное предложение от него: первое передал Каприк, когда Демир вернулся в Оссу после смерти матери. Если отец Ворсьен знает о канале, на что он пойдет, чтобы заполучить его? Будет ли этот путь самым простым для них обоих?
– А если я скажу «нет»? – спросил Демир.
Отец Ворсьен развел руками:
– Если ты скажешь «нет», я буду считать, что ты продолжаешь вершить кровную месть. Во-первых, ты останешься в этом подземелье на… – он пожал плечами, – неопределенно долгий срок. Не навсегда, конечно, ты ведь не убил Каприка, но достаточно, чтобы мои люди успели уничтожить остатки твоей репутации. Во-вторых, я внесу в свой черный список твой отель и всех его клиентов и сотрудников. Никто больше не будет снабжать их, покупать у них что-либо, работать на них или нанимать их на работу. В-третьих, я прикажу Киззи продолжить расследование смерти твоей матери, но не сообщу тебе результатов.
Третий пункт был еще одним оскорблением, и оба это знали. Демир усмехнулся. Никаких угроз ему лично, да и зачем? План отца Ворсьена был куда коварнее, чем простое убийство. Да, старик отлично понимал Демира: для молодого Граппо погубить тех, кто ему доверился, было страшнее, чем погибнуть самому.
– Если ты согласишься, – продолжил отец Ворсьен, – наши гильдии окажутся связаны кровными узами. Ты будешь самым богатым патриархом своей семьи на протяжении нескольких поколений. И к тому же приобретешь не просто жену, но друга, чем может похвастаться не всякий патриарх. Ты станешь Ворсьеном во всем, кроме имени, и получишь настоящую власть. Твои возможности будут безграничными.
– Но я не смогу даже пальцем шевельнуть без Ворсьенов.
– Ты не думаешь, что мы с тобой могли бы работать вместе?
– Ты действительно способен уничтожить меня, – ответил Демир смело, – и у нас с твоим сыном действительно есть кровная вражда. Но меня больше беспокоит другое: ты умрешь и Сибриал станет патриархом. Думаешь, я буду кланяться этому людоеду и раболепствовать перед ним?
Демира замутило при мысли об этом, но он постарался отогнать ее от себя. Прежний Демир – к которому надо было прислушаться при получении депеши – снова боролся за власть над его разумом. В мозгу у него будто завертелись шестеренки. Одни планы тянули за собой другие планы, а те порождали третьи.
– Я верю, – медленно произнес отец Ворсьен, – что ты сможешь справиться с Сибриалом.
– И ты смиришься с тем, что я стану вертеть твоим наследником после того, как ты умрешь?
– Я буду мертв, а Сибриалу понадобится тот, кто станет направлять его действия, оказывая на него благотворное влияние. Я не дурак, Демир. Я знаю, кто такой Сибриал. Но ты отвлекся. Мне нужен ответ.
– Прямо сейчас?
– Да.
Демир лег на кишевшую блохами кровать, погрузился в себя и прислушался к скрежету шестеренок в своем мозгу. Ему не нравилось предложение отца Ворсьена – при всех ее очевидных преимуществах женитьба на Киззи повела бы к большим осложнениям в личной жизни. Киззи была ему почти как сестра и к тому же состояла в отношениях с его лучшим другом. Мысль о том, чтобы спать с Киззи до тех пор, пока они не произведут наследника, вызывала у него тошноту. Он не сомневался, что и сама Киззи чувствовала бы то же самое. Хуже того, этот брак сделал бы еще более запутанными его отношения с Тессой, и без того предельно непростые.
Демир представил себе зеркало, из которого смотрел он сам, только молодой – круглолицый, самоуверенный, заносчивый. «Выполни свой долг, – заявил он. – Это Осса, здесь все сложно, но решение всегда найдется. Женись на Киззи для видимости и сделай Тессу своей любовницей. Ты получишь богатство и громкое имя Ворсьенов, а Каприка сотрешь в порошок позже, когда умрет папа Ви. Вот тогда ты воз