Старика отца, который незаметно бродил между ними, стараясь никому не помешать, сразу, как ни странно, всем вдруг стало недоставать. Хатенка, по-прежнему переполненная, словно бы раздвинула свои стены, из нее повеяло необычной пустотой и унынием, которое угнетало их дольше, чем ожидали посторонние.
В начале осени того года, что умер отец, Штефану удалось то, чего он давно добивался.
Как-то воскресным утром, едва дети, одевшись, выбежали во двор, Штефан обратился к Имро:
— Есть у тебя время? Поговорить надо.
Сперва Имро насторожился, предположив, что между женщинами опять нелады, но, увидев отличное настроение Штефана, с нетерпением стал ждать, чем его порадует шурин.
— Ну что, есть время? — с усмешкой повторил Штефан.
— Есть, конечно.
— Садись, поговорим спокойно, — указал Штефан на лавку. — Или, знаешь что, позови и Марию.
— Марию? Зачем?
— Дело серьезное, пускай и она будет с нами. А я схожу за Иоланой. — И он вышел в комнату за женой.
Когда все они вчетвером уселись в кухне за стол, Штефан начал:
— Дальше так жить невозможно. Со временем и вас станет больше, опять же, глядишь, и у нас прибавление состоится, вот и надо думать наперед. — Он посмотрел на Имро, искоса взглянул на Марию и, видя, что они слушают его внимательно, продолжал: — Тут места — для одной семьи, либо вашей, либо нашей, иначе толку не будет…
— Опять начинаете. — Мария вскочила, от сдерживаемого плача у нее скривился рот.
— Знаю, знаю, — утишил ее Штефан. — Вам деваться некуда, но я думал и про вас, — выговорил он наконец. — Вам никуда не придется уходить. Уйдем мы.
Мария с мужем переглянулись и разом воскликнули:
— Куда же?
Иолана усмехнулась, улыбнулся и муж и нарочно помолчал, оттягивая ответ, а насладившись изумлением молодой пары, пояснил:
— Мы переселяемся в имение, я получил место батрака от нового управляющего.
— Нам дадут комнату и кухню, будем за свиноматками ходить, — перебила его Иолана.
— Мне повезло, желающих было много, уж и не знаю, кого благодарить за такое счастье, — чистосердечно признался Штефан.
— Желаю тебе счастья, вправду желаю! — воскликнул Имрих.
— И я рада, что вам повезло, — открыто улыбнулась Мария.
— Какая бы ни была плата, все ж лучше, чем ничего. А главное — получаешь ее постоянно, это мне больше всего нравится, — радостно сообщила Иолана.
— И то правда, у меня постоянного заработка сроду не было, думаю, теперь мы лучше заживем, — сказал Штефан.
Все умолкли. Со двора на кухню доносился крик детей. Младшая девочка жалобно плакала.
Иолана встала, подошла к дверям и прикрикнула на сына:
— Чего она орет? Смотри, чтоб куда не залезла, и поиграй с ней.
— Только нам и о другом надо договориться, — продолжал Штефан, как только Иолана снова села на лавку. — Надо нам оформить имущественные права на эту хату.
— Как это оформить? — спросил Имрих.
— Вам останется хата и огород, мы тут жить не будем, — сказал Штефан.
— Теперь нам это ни к чему, — веско произнесла Иолана.
— Все пускай остается вам, Иоланину долго перепишем у нотара[5] на вас, вы нам за нее выплатите, — пояснил наконец Штефан.
— Выплатим? Чем же? — стиснул Имрих поднятые ладони.
— Деньгами, — пояснила ему сестра. — Наличными, все как следует, у нотара.
— Где ж мы их возьмем?
— Не притворяйся, будто у тебя ничего нет. Ты на сахарозаводе заработал до женитьбы и отложил, у Речного прирабатывал, да и теперь когда-никогда ходишь ему подсоблять.
— Думаешь, этого невесть сколько наберется?
— Сколько-нисколько будет, — протянула Иолана. — Остальное разделим, понадобится нам в имении и утварь и так кое-что, — улыбнулась она.
— Дашь, сколько у тебя есть, — предложил Штефан. — Я не пес какой, много не прошу, мне не надо, чтоб ты шел выпрашивать у еврея под проценты.
— У меня ничего не останется, как мы жить сможем? Мало ли что случится — неурожай, болезнь, с голоду помрем! — разозлился Имро.
— У вас будет дом и земля, — стоял на своем Штефан.
— Хату чинить надо, крыша на голову валится. Материалу без денег не дадут ведь. Покамест чего снова накоплю, стены нас привалят.
— Не хнычь, Имро, какие надо дыры — сам зачинишь. А что за материал ты собираешься покупать? Кирпичей наделаешь в ямах, тебе ни гроша стоить не будут, — убеждал Штефан шурина.
Тут Мария, все это время молча слушавшая их, тихо сказала:
— Ладно, будь по-вашему, — и улыбнулась мужу, который посмотрел на нее с удивлением. — Заживем спокойно и выкрутимся как-нибудь, — добавила она, мечтательно уставившись в окно.
— Ну вот и договорились! — обрадовался Штефан.
Когда они с Иоланой отошли от стола, Мария ненадолго осталась с мужем одна. Не успел он на нее накинуться с упреками — чего, мол, она лезет в его дела, следующая ее фраза заставила его замолчать:
— Угомонись, нам понадобится больше места, скоро к нам аист залетит.
9
Имрих шел вдоль штакетника, а дойдя до дощатых ворот, которые год назад помогал Речному навешивать, остановился. Остановился и заглянул поверх них. Все спали, в глубине двора неясно вырисовывались в темноте стены хлева.
Значит, и пес дремлет, подумал Имрих, не видя и не слыша его. Но он зря возводил напраслину, потому что Гектор тут же подошел к ограде, вертя хвостом, и стал прохаживаться по другую сторону ее, с любопытством оглядывая человека, который посреди ночи пялится на имущество его хозяина.
Узнал меня, даже не ворчит, подумал Имро и тихонько окликнул собаку.
Гектор заскулил, высунул язык и, передними лапами опершись на ограду, глядел, словно ожидая подачки.
— Ничего у меня нет, принесу в другой раз, — пообещал ему Имрих, и собака, словно поняв, опустилась на землю и отбежала к хлеву.
Имрих пошел дальше.
Короткая остановка перед хутором Речного навела его на мысли, весьма удаленные от нынешних дней.
События декабрьской ночи много лет назад всплыли в памяти, наполнив душу Имро грустью. Давно, казалось, забытое отозвалось тихой болью.
В начале лета, вскоре после того как они оформили у нотара дела с отцовским наследством, сестра Иолана с детьми и мужем уехала из родительского дома.
Имро вместе с партией баб и мужиков работал на жатве и молотьбе у Млейнека, в поселении неподалеку от железнодорожной станции. Мужики спали у хозяина на сеновале и только на воскресенье ходили домой, но Имро с ними не ночевал. Мария боялась оставаться дома одна, и он не мог допустить, чтобы в эти, самые счастливые для женщины, дни ожидания Мария замирала от страха и одиночества.
Поэтому он еще затемно отправлялся в путь и быстрым шагом проходил эти три километра напрямик через поля. Тем же путем возвращался он поздним вечером к Марии, которая в нетерпении ждала его с горячим ужином на столе.
Лето прошло; в начале осени работник Млейнека развозил заработанное поденщиками в с граду по деревням и хуторам. Остановился он и в Имриховом дворе. Сгрузил с телеги мешки со свежей мукой, с отрубями и центнер ячменя; выпил две стопки житной, которую поднес ему хозяин дома, сел на телегу и поехал к следующему.
Мария должна была родить где-то около рождества, но за месяц до этого, еще перед святой Катариной, у нее начались такие боли, что ничего не оставалось, как отправиться в Ольшаны к доктору.
Осмотрев, расспросив Марию, он отпустил ее и позвал в кабинет Имро.
Доктор покашливал, заглядывал в бумажки, вертелся на табуретке, наконец сказал:
— Понимаете, пан Бенё, вашей жене лучше всего было бы оставшееся до родов время провести в больнице. Не пугайтесь, это на всякий случай. Роды, по-видимому, предстоят сложные, и ей лучше будет находиться под присмотром врача.
— Пан доктор, возле нас в деревне есть повивальная бабка, она обычно и помогает при родах, — проговорил в смятении Имрих.
— Знаю, знаю, как же, у меня нет оснований не доверять ей, тем не менее доктор — это доктор, дорогой мой. Ваша жена вообще нуждается в постоянном наблюдении. Вот эти порошки пусть принимает регулярно по два раза в день. Позаботьтесь, чтобы она их действительно принимала, — и врач протянул Имриху рецепт.
Имрих кивнул, попрощался и вышел.
— Пан Бенё, подумайте о больнице, — повторил доктор напоследок.
Имро долго колебался — передавать ли услышанное от доктора жене, наконец на третий вечер не выдержал и повторил все, о чем доктор говорил с ним тогда.
— Ой, что ты, ведь за каждый день в больнице надо платить бог знает какую кучу денег! В долги залезем, нечего мне туда ходить! Моя мать всех нас дома родила, не всегда и повитуха-то была рядом. Я и вправду никуда не пойду, — решила Мария.
— Как знаешь, — тихо вздохнул Имро, но ему было не по себе оттого, что он так легко согласился с женой, и недоброе предчувствие не давало ему спать по ночам.
Мария регулярно принимала порошки, когда же за неделю до сочельника у нее начались боли, она поняла, что время пришло.
Был уже поздний вечер, когда она сказала Имро:
— Ступай за бабой, вроде пора…
Имро, как был, в тонком свитере, без шапки, побежал через рощу, мимо хутора Речного, криницы, выскочил на шоссе и бегом вбежал в поселок.
Повитуха уже спала, он тормошил ее, ему казалось, что она одевается целую вечность.
— Сейчас, сейчас, — ворчала она, поглядывая на перепуганного Имро.
Имро лишь по пути назад заметил, что идет снег. Тонкий слой его лежал на дороге и не таял.
— Ишь ты, до утра будет санный путь, — усмехнувшись, сказала бабка.
Когда они вошли в хату, Мария лежала в постели, тихо постанывая.
— Я поставила воды на плиту, — сказала она только и потом, уже лишь стискивая зубы, стонала и изредка вскрикивала.
Бабка осмотрела ее, покачала головой и крикнула Имро:
— Подкладывай в плиту, мне надо будет много воды, — и, повернувшись к Марии, успокаивала ее.