– Я тоже.
– Сегодня пролетал бомбардировщик, вы его видели?
– Хай. Я видела его.
– Американцы опять листовки сбросили. Один мальчик поднял одну, его забрали внутрь и больше не выпустили.
– Хорошо, что ты не так глупа, чтобы такое делать, – сказала Киёми, тут же вспомнив свое собственное неразумное поведение.
Когда они пришли домой, на западных горах лежала тонкая полоска солнечного света.
– Скорее бы в ванну, – сказала Киёми, открывая калитку. – Воняю, как дохлая рыба, гниющая на солнце.
– Мне нравится, как вы пахнете, – возразила Ай.
– Если ты так пытаешься получить добавку к ужину, может, и получится.
Увидев футоны, наброшенные на перила веранды, Киёми мысленно заворчала. Саёку лень поражала как вирус.
– Поможешь мне занести футоны?
– Почему это всегда должны делать мы?
Киёми интересовал тот же вопрос, но она считала своим долгом подготовить Ай к взрослой жизни.
– Твои дедушка и бабушка нас приютили. Они тебя любят. И не так уж трудно помочь им по хозяйству, правда?
Ай выпустила руку Киёми и подошла к ближайшему футону. Опущенные углы рта и сгорбленные плечи дали Киёми понять, что дочь понимает, чего от нее ждут, когда она подрастет.
– Сперва обувь, – сказала Киёми.
Они зашли за сёдзи и остановились у входа на глинобитный пол. Сняли гэта и аккуратно поставили возле сандалий свекра и свекрови. Потом надели домашние шлепанцы и вернулись на веранду.
Ай усмехнулась, когда Киёми помогла ей сложить первый футон.
– Можем играть, как будто футоны – это облака, и мы укладываем их спать.
– Облака? У тебя очень живое воображение.
Каждая из них внесла футон в дом. Ширмы, разделяющие комнаты, стояли открытыми. Банри сидел в гостиной на подушке, сгорбившись над своим письменным столом, и все его внимание было сосредоточено на той сутре, которую он переписывал из «Типитаки». Выпуклая голова, редеющие волосы и складки морщинистой кожи у основания шеи – он напомнил Киёми жабу гама-гаэру в саду. Саёка сидела рядом, держа в руках книжку стихов. В глазах Киёми ее свекровь была похожа на хитрую змею – с узким лицом, пронизывающими черными глазами и тонкой шеей.
– Я вернулась! – крикнула Ай, идя по татами вслед за Киёми.
Банри поднял глаза и улыбнулся:
– Ты пришла домой.
Киёми заставила себя улыбнуться. Как могут свекры сидеть весь день на одном месте? Они что, не знают, что идет война?
– Что было в школе? – спросила Саёка.
– Мы видели, как пролетал бомбардировщик. Он шумный был, как ворона.
Убрав футоны в шкаф, Киёми отвела Ай обратно на веранду – принести остальные два. Она закрыла амадо, который запечатывал дом на ночь, и деревянный ставень со щелчком встал на место. Электрические лампочки в доме не включались, ровным белым пламенем горела керосиновая лампа на столе. Еще один день без электричества. При окнах, задрапированных непрозрачными шторами, в комнатах лежали тени. Из стекла лампы вилась струйка черного дыма, и в воздухе стояла едкая вонь, вызывающая ассоциации с нежилой комнатой, покрытой пылью. Свет уходил к потолочным балкам, где свила гнездо пара ласточек. Тетя всегда говорила, что влетевшая в дом птица – к счастью. Хотелось бы, чтобы так.
Саёка подозвала Ай сесть рядом.
– Я по тебе скучала. – Она положила руку Ай на плечо, потом вернула к себе на колени. Тут она обратила внимание на Киёми: – Ты не могла бы после ужина вытереть пыль в доме? И что-нибудь сделать с этим ужасным темным рисом?
Подавив досаду, Киёми в ответ послушно кивнула.
– Хай. Я сейчас приготовлю воду для ванны.
Приготовь ванну. Свари ужин. Приберись в доме. Разотри рис. Я рабыня у безжалостных хозяев.
Саёка радостно провозгласила:
– И помни: счастье измеряется жертвой.
Подавив растущий гнев, Киёми прошла в ванную. Шарами из полусожженных углей, собранных из плиты, она растопила медную печку под ванной. Вскоре от глубокой деревянной ванны, сделанной из бочки, пошел пар. Киёми приготовила полотенца, бритвы, кастрюлю с холодной водой, вымоченные в щелочи мешки с рисовыми отрубями, заменяющие мыло. Когда все было готово, Киёми вернулась в комнаты и уведомила Банри.
Он с трудом встал, колени у него хрустнули. Из горла вырвался хриплый кашель, в груди засвистело. Повернувшись к Киёми, он поклонился.
– Аригато, Киёми-сан.
Банри всегда обращался с ней хорошо, выказывал уважение – в отличие от Саёки. Киёми боялась, что силы ее свекра убывают, а времена требуют от него быть сильным.
Выбрав книжку из сундука с пожитками, Киёми вернулась в комнату почитать Ай вслух, но увидела, что свекровь уже разговаривает с девочкой. Закипев негодованием, Киёми опустилась на ближайшую подушку. Открыв книгу, она сделала вид, что читает, а Саёка все рассказывала приключения своей молодости – что-то насчет того, как ее застиг тайфун в рыбачьей лодке соседа. Абсолютная чушь.
Когда Банри вышел из ванны, Саёка оставила Ай, обещав дорассказать потом. Ай прикрыла рот рукой и зевнула, на что Киёми не могла не улыбнуться.
Она села на освободившееся место рядом с дочерью.
– Правда, захватывающая история? Рев бури, огромные волны, демоны из глубин.
– Какие глупости! – хихикнула Ай.
– Я для нас книжку выбрала.
Киёми показала Ай обложку. У девочки сделались большие глаза:
– «Приключения Тома Сойера», Марк Твен. А это хорошо – читать американскую книжку?
– А что такого? Я до войны читала много американских писателей и осталась японкой.
Ай хихикнула еще раз и устроилась поудобнее под боком Киёми.
Когда вернулась Саёка, Киёми как раз дочитала до того места, где Том красит забор. Она тут же сунула книгу под мышку, зная, что Саёка ее выбор не одобрит. Когда сисобу изымал все западное, Киёми спрятала книги на чердаке, но Саёка выдала полиции мысли ее коллекцию пластинок джаза и свинга. Этого Киёми ей простить не могла.
Она изящно поднялась с пола, подошла к сундуку с одеждой и подсунула книгу под свое свадебное платье.
– Я быстренько мыться, – сказала она дочери.
– Если из-за меня, то можно не торопиться, – ответила Ай.
В ванной Киёми побрила щеки и шею опасной бритвой, потом сбросила одежду и полила из ковша на голову и на тело. Помывшись с мылом и смыв его, она попробовала ногой воду, от которой шел пар, но вытащила ногу из воды, ощутив плечами дуновение холодного воздуха, от которого поежилась. Решительно вдохнув, она вошла в ванну и села. Обжигающая вода охватила ее. Подтянув колени к груди, Киёми закрыла глаза. Около головы держался холодный воздух, от которого волосы топорщились в ямке на шее. Что это значит? К ее душе прицепился юрэй? Это Дзикан или Ютака вернулись с войны в Китае? В детстве мать Киёми, Амэя, водила ее с братьями и сестрами в общественную баню. Их учили, что нагота – естественное состояние и совершенно не причина для смущения. Ты приучаешь себя ее не осознавать. Но сейчас все было как-то странно. Одна, но и не одна, под наблюдением невидимого гостя, Киёми почему-то все время помнила, что она голая.
Она встала, ощутив всем телом холод воздуха, и поспешила вытереться влажным полотенцем. Надела обратно юкату, быстро натянула простое хлопковое кимоно.
И позвала к себе Ай. Девочка любила купаться и радостно вошла в ванную, но ее оживление угасло, когда она увидела Киёми.
– Мама, что-то случилось?
Как ей объяснить свою озабоченность так, чтобы не напугать?
– Давай сегодня помоемся быстро?
– Хай, мама.
Холодок воздуха пропал, и Киёми поняла, что преследующий ее призрак не останется в ванной комнате, пока будет купаться Ай. Отчего это духу неловко смотреть на тело ребенка?
Ай положила ладонь на тугой живот:
– Мама, у меня живот болит.
– Знаю, – ответила Киёми, намыливая волосы дочери. – У меня тоже. Но мы должны стойко переносить тяготы, потому что этого от нас требует Император.
– А в ближайшее время у нас не будет больше еды?
– Не знаю. Но мы должны делать все, что в наших силах.
Голод поселился в городе, но слезы Хиросимы были скрыты за тысячами запертых дверей.
Закончив с купанием Ай, Киёми вышла в кухню, где по глинобитному полу бегал таракан.
Подавив отвращение, она приготовила нукапан из жареной пшеничной муки и рисовых отрубей. На вкус нукапан был горек и пах как лошадиный навоз, но он поддержит в них жизнь.
Она подала ужин на лаковом подносе в гостиной. Семья сидела полукругом на подушках. Перед тем, как взяться за палочки для еды, все произнесли итадакимасу.
Ели ужин, как обычно, в молчании, но Банри включил радио – послушать информацию правительства о войне. Когда диктор объявил, что силы империи убили на Окинаве восемьдесят тысяч американских офицеров, Банри хмыкнул:
– Если американцы могут переварить такие потери и продолжать драться, как нам защитить родину от вторжения? Даже наши храбрые камикадзе не могут остановить продвижение врага. Не спасет Японию ветер богов.
Саёка застыла с открытым ртом, палочки для еды остановились возле него. Ай переводила глаза с одного на другого, ища правды. Киёми представила себе послевоенную Японию, оккупированную американскими солдатами. Да разве это возможно? Разве не клялось правительство воевать до последнего человека, прежде чем допустить такое?
– Мне выдали талоны на пиво от Промышленной ассоциации, – сказал Банри. – Может быть, завтра встану в очередь в пивной зал.
Киёми поджала губы, чтобы скрыть неудовольствие. У нас есть нечего, а он будет стоять в очереди за пивом. Типичный мужчина.
Когда все поели, Киёми и Ай отнесли тарелки в кухню. Когда ставили посуду в раковину, Ай толкнула мать локтем в бок.
– Мама, это правда? То, что одзиисан сказал о войне? Япония проиграет?
После падения Сингапура возможное поражение Японии казалось дальше далеких звезд. Японская армия была непобедимой. Но война шла, и удача отвернулась от Японии. Ложь правительства считалась правдой, выдуманные победы воспринимались как факт, пока не выползала из темноты истина, и отрицания не начинали отдавать ложью. Сейчас правительство говорило, что японцы встанут на смерть все как один в последнем противостоянии варварскому агрессору, но ведь не останется кому вставать, если все они перемрут от голода еще до начала вторжения.