– Идите, – махнул рукой Дзидзо. – Обретите покой.
Киёми отвела волосы с лица Ай. Она никак не могла поверить, что обнимает дочь. В последний раз она обнимала ее безжизненное обугленное тело. Больше никогда. Теперь она ее не отпустит.
– Ты готова идти?
Ай просияла:
– Мика-сан идет с нами?
– Хай, я его попросила быть с нами вместе.
– Можно будет играть в дзянкэн. Но я все равно выиграю.
– Тебе надо бы дать мне выиграть хоть раз.
Ай хихикнула, прикрывшись ладошкой.
– Хай. Если тебе от этого будет легче.
Киёми помогла Ай встать и крепко держала ее за руку. Радость прикосновения наполняла ее ощущением чуда. Мика встал рядом, и Ай протянула ему свободную руку. Он посмотрел на эту руку, потом на Киёми. Слабая улыбка мелькнула у него на лице, и окутывающая его аура печали смутила Киёми. Когда он взял Ай за руку, она сказала:
– Не могу поверить, что наш путь почти закончен.
– Почти закончен, – прошептал он.
У входа на мост Киёми обернулась на мир, который ей сейчас предстояло покинуть, – и ливень воспоминаний захлестнул разум. Вспомнилась юность в Токио, походы по магазинам с тетей, радостное ожидание начала школы. Поплыли лица, подруги, соседи, мальчики, в которых она влюблялась. Мысли перешли к Хиросиме, к слезам от неудачного брака. Она сморгнула прочь эту скорбь, сменила болезненные образы на радостные – как они плавали с Ай в реке и как солнце грело плечи. И последнее воспоминание – как Мика обнимает ее в танце.
– Мама, что с тобой?
Киёми посмотрела на дочь в уверенности, что отныне их жизнь будет наполнена смехом и любовью.
– Надо идти дальше, да? – Она обернулась к Мике, который пристально смотрел на мост. – Мика-сан?
– Спасибо.
– За что спасибо?
– За то, что поверила в меня. За то, что впустила меня в вашу жизнь.
– Нам еще много дней предстоит провести вместе.
Он не ответил, глядя в землю.
– Мика-сан?
Его рот старался сложиться в улыбку.
– Еще много дней.
Деревянный мост потрескивал под их шагами.
– Мы идем по светлячкам? – спросила Ай.
– Мы идем по мосту, – ответила Киёми.
– Но ведь ты видела светлячков, мама? Или у тебя устали глаза оттого, что ты с меня их не сводишь?
Киёми усмехнулась:
– «Да» на оба вопроса.
– Я скучала по вам, мама.
– Тебе не страшно было совсем одной?
– Я не была одна. В пещере было много детей. А когда Дзикан оставил меня днем, со мной говорила какая-то дама с неба. И она велела мне не бояться.
– Вот как? А как звали эту женщину?
– Амэя. Ты ее знаешь?
Киёми прикусила губу.
– Хай. Это моя мать.
Они достигли середины моста и спустились к другому берегу Санзу. У основания моста поперек его полыхнула ослепительная вспышка – Киёми закрыла глаза рукой от ее яркости. Свет погас, и с неба спустилось пульсирующее лиловое облако. На лотосовых пьедесталах стояли три фигуры, сияя золотом и серебром. В том, что был в середине, Киёми узнала Амиду, а в двух других – его помощников, Кандзэон и Махастхамапрапту. Облако улеглось, и Амида глянул прямо ей в глаза. Лица будд сияли неописуемой красотой и великой мудростью. Тела их укрывали развевающиеся мантии. И еще добавляли им блеска ослепительные золотые серьги и браслеты с драгоценными камнями. Обнаженная левая рука Амиды протянулась вниз, сложив вместе большой и указательный палец, а правую руку он поднял вверх, тоже со сложенными пальцами. Киёми из поучения дяди помнила смысл этой мудры: она означает, что просветление доступно всем, а к тем, кто не смог спастись, обращено сочувствие Амиды. Киёми поклонилась.
– Закрой глаза, Киёми-сан, – велел Амида гулким, как гром, голосом, – и скажи мне, что ты видишь.
Киёми закрыла глаза:
– Я вижу тебя, великий Амида, и твоих помощников.
Она открыла глаза и увидела, что он кивает.
– Те, кто верит в меня, могут увидеть меня и с открытыми, и с закрытыми глазами. Это хорошо, что ты меня видишь. Тем не менее в момент смерти ты не обратила взор на запад и не поглядела на меня. Ты не подумала о том, чтобы возродиться в Чистых Землях.
– Это была ошибка.
– И все же твоя вера привела тебя сюда.
– Нужно обладать искренностью, верой и целеустремленностью, чтобы возродиться в Чистых Землях, – сказала Кандзэон. – Обладаешь ли ты этими качествами? Помни, ты отвечаешь не только за себя, но и за свою дочь.
Киёми поглядела на Ай, которая улыбалась буддам, будто смотрела представление в театре, и на Мику, который нервничал под взглядами будд.
– Хай, у меня эти качества есть.
Махастамапрапта поднял палец:
– Есть простая молитва, которая покажет, готова ты совершить этот переход или нет. Ты ее знаешь? Если да, произнесешь ли ее для нас?
Киёми набрала в грудь воздуху, выдохнула.
– НАМО О-МИ-ТО ФУО. Ищу убежища у Амитабы будды.
Снова кивнул Амида.
– Тебе и твоей дочери позволено войти в Чистые Земли. – Он, – показал он на Мику, – с вами войти не может.
Ай дернула Киёми за рубашку:
– Мама?
Мир потемнел, будто все тени, рожденные во все времена, вдруг собрались здесь и сейчас вокруг нее. Вернулась та пульсирующая боль в костях, что мучила ее после взрыва атомной бомбы.
Это ошибка. Это не может не быть ошибкой.
Мика обернулся к ней, и в глазах его была уверенность отчаяния. Она отказалась признать его капитуляцию и обернулась к Амиде:
– Почему ему нельзя перейти? Потому что он не буддист?
– Нет, его вера в Бога неопровержима.
– Так в чем же дело? Мика хороший человек.
– Киёми, не надо!
– Но это правда, – возразила она, обернувшись к нему. – Будь ты плохим человеком, ты бы не мог увидеть этот мост. А увидел бы гору из игл.
Амида разжал пальцы на поднятой руке, привлекая внимание Киёми.
– Чтобы вошел человек в Чистые Земли, его ум должен быть свободен от постороннего. Сей же обременен виной в тех грехах, которые он за собой числит.
Киёми ухватил Мику за руку:
– И что это за грехи?
Ответом было молчание, и лицо Мики стало мучительной маской. Киёми заморгала, уставилась ему в глаза, пытаясь определить причину этих страданий, но тут у нее возникла идея:
– Ты сражался за свою страну, за родных и близких. И делал то, что должен был делать. Это была война, и не ты ее начал.
– Я тоже так думал, – прошептал он, – но после того, что я видел, мне стала ясна моя роль в этом безумном насилии, и простить себя я не могу.
Киёми вспомнила молитвы, которые переписывал Банри. Там говорилось, что нужно сдуть прочь все грехи и отнести их на дно морское. Вспомнить бы сейчас эти слова.
Киёми сложила перед собой ладони:
– Молю тебя, о мудрый Будда! Разве не видишь ты, что сердце его чисто? Зачем наказывать его за грехи, которых он не совершал?
Мика придвинулся ближе.
– Киёми, веди Ай в Чистые Земли. И обрети покой.
– Нет. Ты должен освободиться от вины и пойти с нами.
– Я пытался, но не могу. Это мое бремя, не твое.
Мика взял ее за руки, всмотрелся в лицо. Она пыталась сообразить, как уговорить его передумать, но ничего не сказала.
Он сжал ее руки – и отпустил. Киёми тут же ощутила его отсутствие, а он повернулся и начал спускаться с моста.
Вот наше вакарэ. Наша разлука.
Ай дернула ее за руку и захныкала:
– Мама, разве ты не видишь? Мама! Не отпускай его, пожалуйста, уговори его остаться!
Глава сорок третья
Мика сошел с моста, пошатнулся и обернулся оглянуться – но мост исчез в тонком тумане. Мика вспомнил желание, которое загадал над камнем Дзидзо, и порадовался тому, что Киёми и Ай уже в безопасности, в Чистых Землях, как и должно быть. Все равно его сердце рвалось быть с ними, но это было невозможно. Он мог освободить себя от вины не более, чем приливная волна – освободиться от лунного притяжения.
Тепло и любовь, пережитые им на мосту, не перенеслись в удел Дацуэ-бы и Кэнэо. Карга уже пришла бы за ним, если бы он не был под защитой Дзидзо. Его бы раздели, отдали на суд Кэнэо, а ветви кипариса треснули бы под тяжестью его грехов. Вспомнилось, как Киёми умоляла Амиду разрешить ему пройти. Она так и осталась в убеждении, что ему не в чем чувствовать себя виноватым. Как могла она так думать после того, что случилось в Хиросиме? Она знала, что он участвовал в точно таком же зле, что на нем ответственность за смерть ее тетки и дяди и многих, многих других.
Он двинулся поперек прибрежной полосы, мимо призраков-детей, лихорадочно складывавших камни, мимо демонов, стремящихся лишить этих детей шанса на лучшую жизнь. Разбросанные камни, разбитые мечты. И непрекращающаяся боль потери.
Мика шел с опущенной головой, время от времени оглядываясь на Дацуэ-бу. К его удивлению, она не обращала на него внимания, будто демонстрируя презрение к человеку, который свой шанс попасть на Небеса выбросил на помойку. Входя в лес, Мика осознал всю тяжесть своего покаянного пути. Он будет одинок, тревожен, никем не любим. В мыслях все время звучали слова Киёми: «Ты сражался за свою страну, за родных и близких. И делал то, что должен был делать. Это была война, и не ты ее начал».
Почему он не может ей поверить? Да, это была война, да, он выполнял приказы, но разве это оправдывает то, что он делал?
Он остановился посмотреть в темнеющее небо. Лунные лучи пробивались сквозь кроны деревьев, и можно было представить себе лестницу Иакова, поднимающуюся к небу в световом колодце. Но даже если бы она существовала, он бы остался внизу. Если он не смог войти в Чистые Земли вместе с Киёми, значит, не заслужил он вечного покоя.
Он продолжал идти, и черный лес смыкался вокруг него. Топали мимо светящиеся духи, безразличные к его беде, направляясь к Сандзу. Красномордые гоблины следили за каждым его шагом, издевательски хохоча, но он знал, что они не станут тратить время на того, кто и так уже в аду.