Мастер Переньи покачал головой:
— Это не аргументы, товарищ! Все зависит от договоров и от организации работ. Это — вопрос программирования!
Однако самое смешное было в том, что я не очень-то искренне отбрыкивался, скорее так, из упрямства. Потому что, если честно говорить, я как раз любил, когда нас бросали на внешние работы: поездки, новые знакомства, какое-то разнообразие, неожиданности, распоряжаешься временем, как тебе нравится. Словом, все то, что дает человеку командировка. Я ездил в них еще в бытность мастера Канижаи, хотя систематически мы тогда этим не занимались. Но ведь не всегда делаешь то, что тебе по душе, подчас делаешь и то, что заставляют делать. Поймут ли они меня, если я скажу им это?
— Я не хочу агитировать, но, честное слово, у меня сейчас такое паршивое семейное положение, что не могу я часто выезжать в командировки. И дело не в том, что мне это стеснительно или что у меня нет к ним доверия, просто факт есть факт. Я ведь после рабочего дня должен еще как-то деньги зарабатывать. Вам понятно это, товарищ Беренаш? Дело не в моей недисциплинированности. Но не могу же я отказать господину Яноши только потому, что мои поездки сделают меня участником движения «Лучше знать свою родину»…
Я никогда еще не видел Беренаша таким разъяренным:
— У господина Яноши?! Это еще кто такой?
— Ремесленник по производству надгробий. Частник, ну и что?!
— Ум за разум заходит! Выходит, и вас уже одолела проклятая жадность до денег?
— Только, пожалуйста, не пытайтесь доказать, товарищ председатель профкома, что на ту зарплату, которую я получаю за работу на заводе, можно ходить гоголем!
Рыжий Лис только улыбался, слушая наши пререкания.
— Я даже не знал, что вы такой упрямый парень, — сказал он. — Коли и со своими людьми вы будете таким же твердым, то за вас можно не беспокоиться.
— С моими людьми?
— Мне нужен бригадир, дружище! Может, вы думаете, что мы пришли сюда только для того, чтобы сообщить вам: товарищ Богар, отныне вы теперь будете работать в цехе гарантийного монтажа? Отнюдь! Вы теперь будете возглавлять бригаду.
— Но ведь у нас есть бригадир, товарищ Ишпански!
— Товарищ Мадараш получит другое назначение.
— Не обмишурился же он?
— Мы переводим его по его собственной просьбе.
Мне вдруг стало очень жалко бедного Мадараша. Хороший человек, доброжелательный и все прочее, только слишком холодный и жесткий. И в конце концов наше же идиотское поведение парализовало его. Потому что мы вставляли ему палки в колеса где только могли. А почему? Может быть, мы хотели таким способом отомстить ему за нашего батю, ушедшего бригадира — папашу Канижаи? А может, не могли примириться с потерянной славой? Пытались показать свою силу?
Только постепенно до меня начало доходить, что говорил Рыжий Лис. Но тут же в мозгу застучало: «Не вздумай взяться за это, Богар, завалишься!»
И я вдруг почувствовал себя несчастным: почему именно меня накололи?! На этот пост можно найти столько кандидатов, сколько душе угодно. Более подходящих, чем я, более покладистых. Взять хотя бы сборочный цех, да я там, по крайней мере, дюжину хватких парней могу назвать, которых прямо-таки разбирает зуд самоутверждения. Они готовы из кожи вон вылезти, лишь бы стать шишкой. Пусть хоть самым маленьким, но начальником. А я не хочу быть бригадиром. Я отлично знаю, как трудна и неблагодарна эта должность. Видел я достаточно бригадиров.
— Боюсь я этой должности, шеф.
— Вы же не начинающий новичок.
— А почему бы мне не остаться обыкновенным простым слесарем?
— Вы все равно согласитесь!
— Думаете, у меня нет другого выбора?
— Нет, не поэтому. Вы — умный человек.
— Вот моя голова и подсказывает мне: не кидайся в омут, если ты никудышный пловец.
— Вы станете хорошим пловцом.
Словом, моя судьба была уже решена, так что нечего было и рыпаться.
— Ваша беда, товарищ Богар, состоит в том, что вы смотрите на все лишь со своей колокольни, — нравоучительно бросил мне с высоты своего роста старший мастер Переньи. — Вам не хватает кругозора, вы не видите взаимосвязей, не можете правильно соотнести вопросы. И поэтому вы не можете оценить должным образом интересы дела, не можете соотнести свои интересы с интересами всего предприятия. Отсюда вы и свою собственную роль не можете правильно оценить, выказать на должном уровне отношение к существующим проблемам.
— Товарищ Богар всему этому научится, — возразил Беренаш.
— Давайте заканчивать, — проговорил Рыжий Лис и положил передо мной листок с напечатанным текстом. — Послушайте, дружище. Наше предприятие еще в этом году предоставит квартиры двенадцати работникам. Здание уже готово, идет техническая приемка. Но в списке претендентов пока одиннадцать человек, потому что Геза Хорняк, мастер из гаража, отказался. Таким образом, в списке есть одно место. На него вполне можете претендовать вы. — И Ишпански снял ладонь с листа бумаги.
Это было назначением меня бригадиром.
Бах! Все, что я говорил или думал до сих пор, все это теряло сейчас всякое значение. И что бы ни пришло мне в голову, тоже уже не имело значения. Все равно как если в часах не срабатывает вдруг тормозное устройство зубчатых колесиков, сила пружины мгновенно высвобождается и стрелки начинают в бешеном темпе вращаться по кругу, пока не остановится весь механизм, — так и во мне все стремительно завертелось, а потом — щелчок, и — стоп! — все затормозилось.
— Большое спасибо, товарищ директор. Я согласен.
— Скажите спасибо товарищу Беренашу — это он отстаивал вашу кандидатуру.
— Нужно омолаживать кадры, — проговорил дядюшка Лайош, смягчившись, и тоже положил мне на кровать бумагу — бланк заявления об улучшении жилищных условий и договор в нескольких экземплярах. При этом он взял с меня слово, что я сразу же заполню все документы, а он около полудня подошлет за ними кого-нибудь; всякие же дополнительные справки он сам возьмет в заводоуправлении. У меня же пусть голова ни о чем не болит — разве что только о том, чтобы поскорее выздороветь и подготовиться к выполнению новых обязанностей. А для этого он тоже подошлет все, что нужно: специальную литературу, инструкции, памятки и прочие умные вещи.
На прощание Ишпански на минуту задержался. Дружески улыбнувшись, он заявил, что верит в меня и надеется, что я буду работать хорошо, с душой. Мне, мол, не повредит, если у меня будет поддержка. А для него важно знать, что творится «внизу». В первую очередь ему необходимо, конечно, сразу же, без промедлений узнавать огорчительные новости, что же касается приятной информации, то в ней особой срочности нет.
Уже стоя в дверях, он обернулся, чтобы дать мне добрый совет: не сто́ит пока трезвонить о моем назначении и о выделении мне квартиры.
— Плод нужно съедать тогда, когда он полностью дозрел, — добавил он.
Около полудня ко мне в палату зашла сестра и сказала, что какой-то тип с невообразимой фамилией только что звонил по телефону и просил передать мне, чтобы я тотчас же спустился вниз, к проходной, мол, это в интересах государства. Сообщив это, сестра тут же строго напомнила, чтобы ровно в два часа я лежал в постели, так как это уже в моих интересах.
— Вы сами разговаривали с ним, сестрица? — спросил я.
— Ах, какой-то полоумный! Только я сняла трубку, он сразу же: «Скажите, девушка, что вам приходит в голову при имени Диоген?» Я уже хотела было бросить трубку, может, он думает, что у меня есть время разгадывать кроссворды? А он твердит себе, известно ли мне что-нибудь о бочке Диогена? Нет! А о его фонаре? Нет! «Ну, тогда, любезная сестрица, скажите, пожалуйста, вашему больному по фамилии Иштван Богар, что с ним хочет поговорить именно этот самый Диоген».
Все ясно: это пришел Мики Франер.
Мы с ним вместе начинали когда-то трудиться. В те времена за ним закрепилось прозвище Фарамуки. Он тоже ходил в школу слесарей, вернее, его направили туда из его учреждения. Этот сирота-бедняга был тогда еще малым воробышком. Он был брошен родителями и рос за счет государства, которое его одевало и кормило.
Сделав несколько ловких пируэтов, он скоро выпорхнул из школы, расставшись с тисками и напильником. Походя, с легкостью получил аттестат зрелости и поступил в университет — ему хотелось стать преподавателем истории. Но на полпути это наскучило ему, и он устроился преподавателем в техникум по подготовке учителей в Фельшёмуче. А потом, четыре года тому назад, поступил к нам по объявлению — водителем автомашины.
— Лучше я буду разъездным шофером — то туда, то сюда, — чем замшелым учителем, — объяснил он мне тогда. — Знаешь, Богар, с тех пор, как я начал подводить под свое существование философские основы, я со всем смирился.
— А с каких это пор, Фарамуки, ты подвел под свое существование философскую основу?
— Во-первых, соблаговоли называть меня Миклошем Франером… А во-вторых, отвечаю на твой вопрос: уже две недели.
Не прошло и несколько месяцев, как Фарамуки стал восходящей звездой у нас на заводе. Он влезал во все дела. Он завоевал своеобразный авторитет, особенно в кругах заводской интеллигенции. Он, конечно, был личностью. Заправский дипломат: вежливый, деликатный, и только меня выделял доверием и непосредственностью отношений.
— Давай поспорим, Богарчик, что у тебя нет даже отдаленного представления о том, кем я стал, как вырос! — похвастался он мне как-то, еще на начальном этапе своей «карьеры». Он тогда уже был водителем шикарной легковой машины дирекции и тем не менее всегда, когда мог, садился в столовой за один стол со мной. — Я, брат, стал Диогеном, цивилизованным и моторизованным Диогеном. Правда, в отличие от того старого, доброго, наивного грека, у меня три «бочки»: одна — заводская черная «Волга», вторая — моя жилая комната, которую я получил от предприятия, и третья — подвальный клуб Коммунистического союза молодежи, где я душа клуба и правомочный его член. Коллега Диоген был потому гениален, что догадался, что укрыться от