[3].
— Там-то не раздашься!
— Да нам что Новгород! Пусть его ширится. Мы здесь в лесу сидим, земли много, зверя в чаще видимо-невидимо, Ильмень-кормилец близко совсем.
В это время громкий женский крик прервал беседу. Ну лугу разом оборвались песни, смех, веселье.
— Что там ещё? — спросил Володислав, нахмурив седые брови.
На лугу, между тем, отчаянно отбивалась от старейшинского сына молодая красивая девушка.
— Нет, Вадим, нет. Ни за что! Пусти меня! — говорила она, стараясь вырваться из объятий юноши...
— Не пущу, Любуша. Поцелуй! — приставал тот.
— Оставь, не тебе меня целовать, — упиралась ему в грудь она.
— Вот поцелую, — настаивал Вадим и протянул было губы к раскрасневшемуся лицу девушки.
Как раз в это время она с силой рванулась из его объятий, оттолкнув при этом.
Толчок был слишком неожиданный. Невольно Вадим выпустил девушку и, не удержавшись на ногах, упал.
Кругом раздался смех. Вадима, как известно, недолюбливали, потому не только подруги Любуши, но и сверстники Вадима только порадовались его поражению.
— Хорош молодец... девка повалила! — слышались насмешки.
С искажённым от злобы лицом вскочил Вадим на ноги и кинулся к Любуше, но в это время между ним и ею сплошной стеной стали юноши и девушки.
— Оставь, княжич! Ты в гневе необуздан! — заговорили кругом. — Что тебе в ней?
— Да и я не для тебя! — раздался звонкий смех девушки. — Не для тебя, нет, не для тебя!..
И девушка опрометью бросилась к селению.
Все в роду знали, что Володислав хоть и строг, но справедлив, и не допустит никакой обиды — даже если обидчиком будет его родной сын.
Любуша и не думала жаловаться на Вадима, но тот, зная, как строг его отец, во избежание неприятности, кинулся со всех ног прочь, сопровождаемый громким смехом.
Такое тоже было в его характере.
Отбежав довольно далеко, он остановился и сжал кулаки.
— Не для меня. Не для меня, — повторял он. — Знаю, для кого... Ох знаю! И не сносить ему головы. Клянусь в том Перуном.
Красивое лицо юноши было искажено злобой, глаза метали молнии, а лоб избороздили не свойственные его возрасту морщины.
В то время на лугу всё успокоилось, только прежнее веселье стало как-то тише, а беседа между стариками — оживлённее.
Толковали про Новгород, который всегда был бельмом на глазу у всех приильменских славян. Разговор от Гостомысла и намерений мудрого посадника перешёл к этой столице северной славянщины.
— Ох, посмотрите, не сносить нам от него, от Новгорода, головы, — толковали оживлённо старики. — Нельзя ему такой силы давать.
— Чего там! Много нас ведь на Ильмене. Да и не один Новгород срублен мужиками славянскими. Забыли, что ли, кроме Новгорода, ещё Киев, Смоленск, Чернигов есть, а кто из них сильнее?
Долго ещё продолжался спор между стариками на эту тему.
2. Первая искра
Русь сильна единодержавною властью.
особенным почтением все в кругу, даже сам Володислав, слушали древнего, высохшего от пережитых лет старика.
Это был Радбор, самый старый человек в роде Володислава. Долго жили тогда люди: никто из родичей не знал, сколько ему лет. Все, даже старики, помнили его седым и сгорбленным.
Несмотря на ветхость и древность, память Радбор сохранил крепкую. Он живо помнил старину и любил рассказывать про неё. Как только выдавался тёплый денёк, выползал Радбор на солнышко подставлять своё высохшее тело под ласковые его лучи, грелся и нежился, а вокруг него в это время собирались родичи, знавшие, что у Радбора всегда есть в запасе интересные рассказы про седую старину.
Так и теперь, когда повелась общая беседа, взоры всех обратились к Радбору. Все ждали, что он скажет, и всем интересно было знать, каково будет его мнение об ожидающихся событиях.
Когда в беседу вмешался Радбор, спор шёл о могуществе славян.
— Сколько нас по лицу земли рассеялось! — горячился высокий старик, подстарейшина в роде Володислава. — Разве по одному только Ильменю сидят роды наши? Куда ни пойди, от моря Варяжского и до Сурожского, и до Хвалынского морей, везде однородцы наши есть, всюду речь славянскую услышишь, везде одним богам кланяются.
— Так, так!
— Верно говорит! Много нас, сильны мы, — послышались одобрительные восклицания.
— Что и говорить! Вот хотя бы наши города взять! Чем не велик наш Новгород? Во всех странах, за всеми морями известен.
— Точно, везде известен! Мало, что ли, гостей[4] с разных стран сюда собирается торговать!
— А Киев-то!
— И Киев тоже! Родной он Новгороду.
— Да один ли Киев да Новгород в славянщине?
А Изборск у кривичей, а Смоленск. Сильнее-то народа славянского и нет нигде!
— Сильны мы, очень сильны! Что и говорить! — раздался слабый, дрожащий голос. — А всякий нас и обидит, и под пяту, коли захочет, положить может.
Это говорил Радбор.
Все в кругу с любопытством обратились в его сторону.
— Что же, отец? — послышались вопросы. — Скажи нам, почему это так?
— Да, отец, объясни нам, научи нас! Многое ты на своём веку повидал, мудрость твоя известна всему Ильменю, так поведай нам, почему ты говоришь, что при всей силе нашей слабы мы, однако, и всякий, кто ни захочет, может нас покорить.
— Нас вот на Ильмени никто не покорял.
— Так на то вы и ильменские! Сюда и птица не всякая залетает, и зверь не всякий заходит, кто же вас сюда в полон брать придёт? Разбежитесь по дубравам — и нет вас. А вот кто посильнее, придут и заберут всех, и данью обложат всех вас — все роды.
— Так мы прогоним их!
— Что ж, что прогоните! Сегодня прогнали, а завтра они опять придут и опять завладеют вами. А потому, что слабы вы, даже и на Ильмени, как все остальные.
Радбор, видимо, устал и замолчал, чтобы перевести дыхание.
— Вот живём мы, а как в самом деле живём-то? — снова заговорил он. — Правда, много нас на земле живёт, и все мы по одному говорим и одним богам кланяемся, а только беда наша в том, что нет между нами никакого согласия... Не живут в мире постоянном не только племена, но и роды даже. Всегда между нами бой смертельный идёт. Древляне с окольными полян, что по Днепру живут, обижают, вятичи до радимичей идут, дреговичи кривичей воюют, и всегда где-нибудь бой идёт, кровь льётся. И какая кровь-то? Братская! Ведь и древляне, и бужане, и полочане, и дреговичи, и лутичи, и мы, ильменские, — все родные братья, все от одного корня происходим, а вот от раздоров этих и беды на нас разные идут.
Старик снова замолчал.
Его слушали с затаённым дыханием, так как правдивость его слов была очевидна.
— Какие же беды, отец? — послышался робкий вопрос.
— Вот хотя бы с дулебами.
— Что такое с дулебами? Расскажи!
— Давно уже это было, так давно, что много поколений сменилось, а память, между тем, всё ещё свежа.
— Расскажи, расскажи, отец, что случилось в старинные времена с дулебами, мы же послушаем да поучимся. Опыт разуму учит!
— Слушайте же, если знать хотите... Пусть рассказ мой в прок идёт. Жили дулебы на своём Буге-реке, жили тихо, смирно, по зверя в леса ходили, рыбу ловили, никого они не трогали, только их самих иногда древляне дикие обижали. Братья-то Кий, Щёк и Хорив только что с Дуная пришли и на Днепровских горах у полян сели. Никто и подумать не мог тогда, что будет здесь город великий и нашему Новгороду равный... Это он уже потом, спустя много-много времени так вырос!
— А расскажи отец, как Киев-город построился, — раздался чей-то вопрос.
— Киев-то? Да много слышал я о Киеве разного. Чему и верить, не знаю. Каждый о Киеве по-своему толкует!
— А вот ты сейчас нам рассказал, что братья с Дуная пришли.
— Говорили мне так, когда я был в землях Полянских. Пришли три брата из далёких стран, что за Дунаем-рекой лежат, пришли они с дружиною сильной и осели на высотах киевских, благо поляне их добром пустили и боем на них не пошли... А осели они здесь с тем, чтобы с людей торговых, которые за Русское море в Византию ходили, дань собирать... Место-то там удобное! В обе стороны с гор далеко видно, кто чуть на Днепре появился, сейчас видно, а снизу если кто пойдёт, так пороги там, иначе, как волоком, и нельзя идти. Так и начали жить на высотах днепровских три брата, а с их старшего брата по имени и городок Киевом был прозван.
— А по-другому как рассказывают об его основании?
— По-друтому-то? А говорят, будто Кий, брат из трёх старший, просто перевозчиком был. Перевозил через реку, кому это нужно было, с одного берега на другой; около этого и кормился, а народу тут много переходило через Днепр, так много, что братьям и не справиться было. Люди задерживались, подолгу оставались тут, ну и чтоб время не терять, кто товары при себе имел, за торг принялся, а тут и мужи свейские, что из варяг в греки шли, тоже приставать начали, менять там, что у кого было, и пришлось осесть у ворот днепровских, осели и зажились, сперва селенье устроилось, а потом и город огородили...
— Ты бы, отец, про дулебов-то нам досказал, — вернул один из слушателей старика на прежнюю тему.
— Да, про дулебов! Вот ведь они какую беду вынесли.
— Какую, отец, какую? — раздались голоса.
— Пришли к ним мужи обрские, пришли с оружием и стали воевать дулебов; те народ мирный, не ратный, не могли против них силы выставить, и победили их обры. А были они телом великие и умом гордые.
— Что же, данью обложили их обры?
— Данью одной, это ничего ещё было бы... Не в первый раз племенам славянским дань платить! Привыкли они к этому. А обры всячески надругались над покорёнными. Вот тут и пострадали роды дулебские!
— Мучили их обры?
— И это бывало. А больше всего надругались они над жёнами славянскими. Страшно надругались... Вместо коней и волов они были у них!