Все свои переговоры с японцами в Европе я вел исключительно на словах, без всякой официальной обстановки и без посторонних свидетелей. Провожая меня на марсельский пароход, мой женевский учитель и ученик, — близкий родственник военного министра, бывший тогда еще в полной силе. Он снабдил меня самой подробной инструкцией и толстым письмом на имя младшего брата Сайго37. Тот только что успел отстроить себе в одном из загородных кварталов Эдо дачу по европейскому образцу, в которой и предлагал мне очень радушно занять уголок, по крайней мере на время моего пребывания в Японии. Дом его был средоточием всего кружка, с которым мне приходилось иметь дело по обязанностям службы, а потому мне и нечего было заботиться о рекомендательных письмах и адресах.
Загадка Мэйдзи Исин
Но еще в Гонконге я услыхал, что этот младший Сайго был назначен главнокомандующим экспедиции, которую японское правительство принуждено было послать на Формозу для укрощения тамошних горцев, которые незадолго перед тем убили японских рыбаков, задумавших искать у их берегов убежища от бурь, очень часто свирепствующих в этих водах38. В Йокогаме носился слух, будто экспедиция эта уже отплыла из Нагасаки, и я далеко не был уверен, что застану своего незнакомого, но разумного предполагаемого амфитриона в японской столице.
Всего томительнее в этом положении была полнейшая неизвестность, невозможность ориентироваться в происходящем. Я знал лишь отрывочные факты, не нёсшие в себе ничего успокоительного. Но более того, я осознавал и полнейшую свою неспособность связать эти разрозненные факты между собой, сделать из них хоть какое-нибудь подходящее к делу обобщение. Чем больше я читал, в Европе или дорогою, газетных статей и глубокомысленных соображений наших туристов, негоциантов и дипломатов о японских делах, тем менее я был способен понимать что бы то ни было в этих делах вообще и в японской революции 1868 года в частности. Мне было ясно, что та каша, которую мне теперь приходилось расхлебывать, была непосредственным продолжением этой революции, вытекала естественно и последовательно из неё самой. А между тем в моих представлениях о самой этой революции обнаруживалось какое-то вопиющее фундаментальное протйворечие.
Запад не смог доподлинно понять реставрацию Мэйдзи
По показаниям таких авторитетных свидетелей, как Линдау, Гюбнер, Бускэ и пр., оказывалось, будто вся революция вспыхнула из-за того, что наследственный диктатор, или сёгун, заключил торговые договоры с иностранцами и тем нарушил одно из основных законоположений мудрого Гонгэн-самы39. Противоевропейская партия победила40. Наказан был не виновный диктатор (который успел заблаговременно умереть) и не последний преемник его, князь Мито Хитоцубаэй41,а упразднено было самое учреждение наследственных диктатур, существовавшее в Японии с VI столетия30. Легко было понять, что реакционная партия, победившая внутреннего противника, не имела однако же силы разорвать договоры с иностранными державами, имевшими свои хорошо вооруженные флоты в японских водах. Но оставалось совершенно необъяснимым то, что победившие эти реакционеры с самого своего начала на политическом поприще затевают нечто такое, о чем их предшественники не смели или не хотели даже и мечтать, т.е. замышляют обратить в европейскую страну самую Японию. Европейские журналы, правда, распутывали этот гордиев узел а 1а42 Александр Македонский, приписывая либеральные преобразования империи Восходящего Солнца воле ее нового молодого императора Муцухито43, в котором они видели своего рода Петра Великого.
Реставрация Мэйдзи была продуктом чисто японским
Но при самом поверхностном знакомстве с японскими делами принять подобное толкование было решительно невозможно. В этой загадочной стране уже спокон века и живший в Киото император, и даже в значительном большинстве случаев имевший свою столицу в Эдо военный диктатор (сёгун) не имели почти никакого политического значения, не обладали материальной возможностью располагать по своему усмотрению судьбами народа и государства. Одно было совершенно ясно для меня, а именно, что мы вообще были слишком склонны преувеличивать значение американского и европейского вмешательства в японские дела. В действительности же здешнее преобразовательное движение шестидесятых годов, до сих пор не установившееся и не успевшее еще улечься в окончательные формы, было, главнейшим образом, продуктом чисто местным -- эпилогом исторической драмы, которой предыдущие акты были нам известны слишком неполно и неточно из работ Кемпфера, Клапрота, Зибольда и Гофмана...
Сеттльмент44 для иностранцев в Йокогаме
В Йокогаме мне решительно не к кому было обратиться за разъяснением этих волновавших меня вопросов. Семнадцать японских студентов, возвратившихся вместе со мною, сами были сбиты с толку и ходили как потерянные. Словоохотливый Гэндзиро, очевидно, избегал всяких политических разговоров и проникался лицемерным почтением и преданностью каждый раз, когда ему приходилось, хотя бы случайно, произносить имя какого-нибудь из власть имущих. Я было порешил вовсе не терять времени в Йокогаме, а отправиться в Эдо с первым из поездов, которые в течение целого дня ходят между новою столицей и этою ее гаванью каждый час. Но Гэндзиро так настойчиво не соглашался отпускать меня одного, что я поневоле должен был дать ему хоть двадцать четыре часа срока.
Я решил воспользоваться этим временем, чтобы повидать кое-кого из европейских коммерсантов, к которым у меня имелись рекомендательные письма и от которых я надеялся получить не лишние для меня указания и сведения, так как все они уже подолгу жили в этой для меня совершенно новой стране.
В Йокогаме существует целый европейский город с правильными, широкими улицами, с небольшими, но красивыми домами, имеющий, однако, непривлекательную и довольно безличную физиономию колониальных городов вообще. Но в этом европейском городе живут только мелкие сошки здешнего торгового мира. Каждый мало-мальски солидный -- или желающий слыть за такового -- негоциант считает первою своею обязанностью обзавестись виллою на красивом, поросшем густою растительностью холме над городом, представляющем действительно очень привлекательную резиденцию, известную под названием «Blufï>>. В городе помещаются только конторы, магазины и гостиницы. Очень часто на устройство дома на «Bluff», на заведение фаэтона с парою рысистых корейских пони и верховых лошадей, а также гарема из узкооких мусумэ45и целого сонма прислуги тратятся уже все деньги, так что торговлю, собственно, приходится начинать в кредит или на фуфу. В первое время, тем не менее, здесь очень быстро наживались довольно крупные состояния.
Йокогама, кишащий мошенниками
Одним из невинных источников скорого обогащения была здесь торговля серебром, которое ценилось японцами непропорционально дорого по сравнению с золотом. Но и это незамысловатое дело оказалось по плечу сравнительно немногим. Значительное большинство предпочитало спекулировать на японскую наивность и на обаяние, которое в первое время европейцы внушали этим впечатлительным и доверчивым сынам крайнего Востока. Некоторым счастливцам удалось получить от правительства заказы на пароходы, пушки или т.п. Золотым дном для искателей приключений стало существование в Японии неисчислимого множества маленьких удельных дворов и кровавых междоусобий, в которых находилась страна во время открытия ее иностранцами. Иной приказчик из обанкротившейся конторы в Сингапуре, в Калькутте или в Америке являлся в Йокогаму без гроша денег за душою, без связей, без сведений, без кредита. С первых же дней своего странствия по биллиардным и кофейням европейского города благосклонная судьба сводила его с агентом какого-нибудь провинциального князька, задумавшего вооружить свои войска по-европейски. Японец, сбитый с толку никогда не виданными им физиономиями, зданиями и порядками, при помощи какого-нибудь неудобопонятного переводчика обращался к первому встречному с просьбой удовлетворить желание своего князя. Европеец с покровительственным видом принимал заказ на баснословные количества ружей, пушек и амуниции. Деньги платились вперед четырехугольными золотыми кобанами46 без лигатуры. Наиболее добросовестные передавали заказ солидным торговым домам, ограничиваясь скромным барышом в двести или триста процентов. Находились, конечно, и такие, которые, получив деньги вперед сполна, забывали о князьях, о ружьях и, конечно же, о существовании самой Японии. В большинстве случаев, впрочем, сам владетельный князь либо бывал убит в сражении, либо распарывал себе живот или прогорал иным образом, прежде чем заказанные им доспехи успевали доплыть из Европы к его владениям...
Банкротство иностранных купцов
С упразднением феодального строя такие источники внезапных обогащений иссякли внезапно и бесследно. Страна, не особенно богатая ресурсами в обыкновенное время, истощенная к тому же внутреннею неурядицею, решительно не представляла удобного поприща для грандиозных спекуляций. А между тем привычка загребать деньги лопатами, вести свои дела на основаниях бешеной, азартной игры успела укорениться у европейских просветителей Японии. Доверие к европейскому имени в Японии скоро исчезло совсем. В то же время и доверие к японскому шелковичному семени и к японским шелкам стало быстро подрываться на европейских рынках. Время сказочных обогащений прошло, наступило время ежедневных банкротств, умышленных поджогов застрахованных в высокой цене фиктивных грузов. Были, конечно, в Иокогаме и солидные торговые дома - почти исключительно отделения известных коммерческих фирм, имеющих главным полем действия порты Китая. Но японские рынки были уже наводнены европейскими товарами, распродаваемыми с аукциона по невероятно низким ценам и скупаемыми мелкими китайскими и японскими промышленниками. Целые полчища терпеливых желтолицых купцов, с несколькими грошами в кармане проводили целые дни в выискивании ликвидации, устраивали стачки между собой, благодаря корпоративному духу, так сильно развитому на всем китайском востоке, и нередко приобретали европейские товары по цене, не покрывавшей даже издержки перевозки...