«Бедняги получили, наверное, щедрую милостыню; что бы им такое могли дать? Куча раков (это была любимая поговорка портного)!» — подумал он.
Когда он увидел, что, помолившись, Караскова с мальчиком начали есть, он запел божественный гимн и продолжал работать, не глядя по сторонам. Вдруг громкий плач и крик нарушили тишину. Испуганно подняв голову от работы, Сикора прежде всего увидел, что Катержина лежит на траве у креста и над ней рыдает Войтех.
«Нужно посмотреть, что с ней случилось; господи помилуй, она похожа на тень!» — подумал портной и побежал к кресту.
— Что случилось? — спросил он еще издали.
— Ах, господин Сикора, у нас умер Иозефек,— ответил сквозь слезы Войтех.
— Может быть, это показалось только?
— Нет, он холодный и не двигается.
— Куча раков! — воскликнул портной, глядя на мертвого ребенка, которого мать все еще держала за ручку. — Да утешит вас бог, Караскова. Да будет ему вечная радость, куча раков! Чего могли вы ему пожелать лучшего? Если бы у меня остались все десять ребят —куча раков! — вот было бы забот! Успокойтесь, нужно отнести мальчика в город и заявить о его смерти. Идите, идите пока в сад. А ты, мальчик, как тебя звать?
— Войтех.
— Куча раков, Войтех! У нас тоже был Войтех; беги к нам, знаешь, где мы живем?
— Знаю.
— Беги и скажи, чтобы Доротка и Иоганка немедленно пришли сюда, понимаешь?
Войтех тотчас же побежал, бросив взгляд на мать, которую поднимал Сикора. Она не плакала, не отвечала, а снова молча склонилась над ребенком.
— Оставьте, я понесу его. Помилуй господи!
Сказав это, портной осторожно поднял тельце, закутанное в одеяло, и пошел по направлению к саду. Караскова поплелась за ним. Вскоре прибежали девочки с Войтехом.
— Останьтесь пока здесь, нам нужно позаботиться о гробике для малютки, пойти к господину доктору, чтобы он осмотрел его, и к господину капеллану. Затем мы отнесем мальчика в часовню на кладбище.
— На какие деньги я сделаю все это? Ведь у меня ничего нет! — печально проговорила женщина.
— У нас есть двадцать геллеров, мамочка, вот они, — сказал Войтех.
— Оставьте их себе, разве этого хватит? Куча раков! — сказал Сикора.— Как-нибудь устроим с божьей помощью. Подождите тут, я скоро приду.
Портной ушел. Девочки печально глядели на несчастную семью. Посмотрев на Иозефека, Войтех заплакал, а мать, не проронив ни слезинки, время от времени прикладывала руку к сердцу и глубоко вздыхала.
Был уже полдень, когда Сикора возвратился в сад; его сын Вавржинек нес гробик.
— Ну, мамаша, все устроено. Вот гробик, господин доктор придет осмотреть младенца, и господин капеллан благословит его. Могильщиков мы тоже как-нибудь найдем, даст бог.
— Как я вас отблагодарю за это? — сказала несчастная мать.
— Святой Мартин знает, за что дает плащ,— усмехнулся добрый портной.
Мать сама одела ребенка и с помощью девочек уложила его в гробик. Принесли с луга цветов и обложил ими младенца. Иоганка побежала домой за образками, Доротка, сняв с шеи медный крестик, вложила его в сжатые ручки малютки. Поток материнских слез омыл тельце, пока гроб не накрыли крышкой. Дети и женщины с насыпи пришли посмотреть на покойника, а вечером Сикора сам отнес мертвого ребенка в часовню. Караскова с Boйтехом шли вместе с ним.
На кладбище у ограды была могила, на ней зеленел мускат и цвели фиалки — это была могила мужа Карасковой. Когда-то, в более счастливые для нее времена, эти цветы украшали ее комнату, а потом она посадила их сюда, как памятник на могилу своих былых радостей. Бедная женщина, отнеся ребенка в часовню, возвратилась, разбитая физически и душевно, и упала на землю у могилы. Сикора с Вавржинеком ушел обратно в сад, его жена подошла к рыдающей женщине и очень ласково сказала ей:
— Идем, милая, идем со мной, отдохните у нас, вам это необходимо. Видите там, в углу, ограду: это мои пять могилок. Я знаю, что это такое, но на все воля божья. Пойдем! Войтех, возьми маму за руку!
Войтех послушался, и Караскова волей-неволей пошла с ними на вал, в домик Сикоры. Жена портного тотчас же приготовила им на ужин суп. Караскова не могла есть, жалуясь на боль в желудке.
— Это у вас от горя; подождите, я сварю вам мятный корень, после него боль пройдет. Пойдите полежите.
Караскова послушалась совета. Она выпила отвар, и жена портного отвела ее в каморку, где на полатях было постелено чистое белье. Несчастная Катержина не знала, как благодарить ее. А Войтех ел суп и рассказывал об Иозефеке, о том, как был в замке и что ему там дали.
— Вот видишь, мальчик: когда хуже всего, помощь ближе всего,— сказала ему жена Сикоры.—Повсюду есть добрые люди, но человек должен уметь разглядеть их; случайно их не встретишь. Вы могли бы и раньше ночевать у меня, если бы твоя мама догадалась прийти. А я никуда не хожу и ничего не знаю. Ну, теперь бог даст, вам будет легче; если бы у вас было на кусок хлеба, вы бы быстро поправились.
Успокоенный Войтех ушел спать; когда он помолился и лег на чистую постель рядом с матерью, он порывисто прижался к ней и с удовольствием вытянулся. Они давно не спали на такой постели, перинки для укрывания у них не было, сохранилась только одна старенькая для Иозефека. Войтех и мать ложились обычно одетыми: во-первых, потому, что так было теплее, а во-вторых, оттого, что им чаще приходилось спать вповалку с другими людьми. Караскову особенно мучило то, что она ни утром, ни вечером не могла помолиться в тишине, что ей всегда приходилось быть на людях.
— Мне больше всего жаль, мамочка,— сказал Войтех,— что Иозефек не попробовал ничего из хорошей пищи и умер, бедняжка, видно, от голода.
— Теперь у него большие радости, и он не завидует нам, сынок,— тихо ответила мать.— Он теперь у отца, на небе, и, наверное, позовет за собой и мать: у него был приоткрытый правый глазок, как у отца. Говорят, это значит, что он позовет кого-то за собой.
— Ах, мамочка, лучше бы и мне умереть с вами, что я буду делать один? — заплакал Войтех и, обняв мать за шею, прижался к ней.
— На то воля божья, Войтишек. Если я умру, бог позаботится о тебе и пошлет людей, которые будут любить тебя, как я.
— Ах, я не хочу, мамочка, я умру вместе с вами; никто не будет любить меня так, как вы.
— Молчи, сынок, мы не смеем роптать на бога. Я уже достаточно согрешила тем, что накликаю на себя смерть,— сказала мать и, поцеловав мальчика в лоб, погладила его по щеке.
Но Войтех не мог успокоиться; он спрашивал мать, что у нее болит; для того чтобы он заснул, она сказала, что хорошо себя чувствует, но мальчик никак не мог сомкнуть глаз, ему нужно было рассказать, чем его угощала жена Сикоры,— хотелось развеселить мать. Он уговаривал ее не беспокоиться: и для них настанут лучшие времена, и она будет здорова.
Утром, едва рассвело, Сикора пошел будить Вавржинека, чтобы тот сменил его, так как ночью портной сторожил сад и теперь хотел отдохнуть. Вавржинек встал. Не успел портной лечь, как прибежала из города перепуганная Иоганка.
— Папочка! — кричала она еще издали.— Идите, идите домой, Караскова умирает, а мама не знает, что делать.
— Эх, куча раков! Что с ней случилось? — заторопился старик и, быстро надев куртку, побежал с дочерью домой. По дороге Иоганка рассказала, что ночью пришел в комнату с плачем Войтех и сказал, что его матери очень плохо и он не знает, что с ней. Жена Сикоры пошла к ней в каморку. Караскова была совсем холодная и не могла говорить. Послали за пастором. Когда он пришел, нужно было позвать и доктора.
— А что сказал доктор? — задыхаясь, спросил портной.
— Что помочь ей нельзя, у нее та самая болезнь, которая сейчас везде свирепствует.
— Сохрани нас бог! — вздохнул Сикора.
Когда они дошли до дома, оттуда как раз вышел доктор. Жена Сикоры провожала его.
— Ну как? — спросил его портной.
— Уже отошла, бедная! — воскликнула жена Сикоры.
— Отмучилась! Только, смотрите, отнесите поскорее труп в мертвецкую, хорошенько проветрите квартиру и, если возможно, не спите несколько ночей в каморке. У Карасковой была холера;[8] но вы можете не опасаться, что она непременно будет и у вас,— добавил доктор.
— Все мы в руке божьей, господин доктор! — сказал Сикора.
В это время из комнаты вышли дети, а Войтех хотел пробраться в каморку. Жена Сикоры не пускала его, говоря, что мать спит. Услышав это, мальчик подошел к доктору и озабоченно спросил, может ли случиться, что мать останется жива. Доктор повернулся, положил руку на его голову и сочувственно произнес:
— Бедняжка!
Мальчик переводил взгляд с одного на другого, затем, плача и повторяя, что он хочет видеть мамочку, бросился в каморку; но жена Сикоры обняла его обеими руками.
— Молчи, Войтечек, ты должен радоваться за мамочку, что кончились ее мучения. Она никогда не выздоровела бы. Теперь она на небе. Успокойся. Если будешь слушаться меня так же, как слушался ее, то я буду любить тебя так же, как она,— утешала его добрая женщина.
— Куда вы хотите его отдать? — спросил доктор.
— Моя старуха права, куча раков! Если мы кормим пятерых, то, даст бог, прокормим и шестого. Мы оставим его у себя, господин доктор.
— Придите, пожалуйста, завтра ко мне,— проговорил доктор и, низко поклонившись портному, ушел.
На следующий день, под вечер, похоронили Караскову и ее ребенка. Их положили в одну могилу, рядом с Карасеком.
Похороны бедняков бывают скромны. Священник окропил могилу святой водой, могильщик с Сикорой опустили гроб, а семья портного и несколько батрачек помолились над могилой. Бедняжку Войтеха словно ножом в сердце ударили, когда он первый бросил в могилу матери три горсти глины и услышал, как твердые комья глухо ударились о гроб. Ему было так тяжело, что он предпочел бы сам лечь в эту могилу.
Капеллан и доктор помогли Сикоре похоронить Караскову. Кроме того, когда портной пришел к доктору, тот обещал ежемесячно давать ему деньги на содержание мальчика, чтобы как следует воспитать его.