Мы — как всегда нашей небольшой группкой — разделились на разные направления, чтобы занять очередь. Конечно, пришли на склад для получения вещей, там была огромная очередь, но мы, гордо подняв голову, как уже обученные бойцы и собирающиеся завтра уезжать, всех вежливо попросили нас пропустить. Прошли, получили и вернулись в барак, все внимательно посмотрели; если чего-то не хватает, чтобы по-быстрому поменять человека в очереди в военторг и докупить все жизненно необходимое. Тема все так же ходил ни пришей рукав, он же все уже дозакупил на гражданке, а мы носились как ужаленные. Дэн, как я писал ранее, отказался ехать, чтобы доподготовиться.
Мы все собирались идти в одно подразделение, потому что эти дни на полигоне нас уже очень сильно сплотили, и мы начали понимать друг друга с полуслова, и в принципе не трусы.
Единственное, прикольная ситуация произошла с Петрухой. Он позже всех пришел и по факту побывал чуть ли не на двух днях занятий. Мы его уламывали, чтобы он поехал с нами, но он долго принимал решение, все пытаясь тщательно обдумать.
А куратор, так как нас было мало, подумал, что и он готов тоже ехать в эту пятницу, и подал его в списки. И когда мы стояли на зачистке списков впятером, по итогу Дэна в них не было, а Петя чудесным образом оказался в нем, видели бы всю его глубокую печаль в глазах, а мы стояли и ржали, — судьба его дальнейшая — ехать или не ехать — разрешилась сама. Был только один маленький нюанс: у него вообще почти никаких вещей не было, но ничего — с миру по нитке собрали.
Второй интересный момент… Стою я, значит, в коридоре, и ко мне подходит парнишка Рашид. Тоже классный парень, около тридцати восьми лет, адыгеец что ни на есть. Жизненный путь до конторы у него тоже был интересный: успел и поработать в полиции, и посидеть на нарах, был в разводе и дочка пяти лет, красавица.
Мы с ним ехали тогда в том автобусе и познакомились на фильтре, когда толпой лежали на траве. Я говорю:
— А ты что здесь делаешь?
Он отвечает:
— Все, я теперь с вами, меня перевели в ваш отряд.
Как оказалось, у него в отряде были подвязки в виде названого братишки, то есть друга детства, с которым они жили в одном дворе, и он среди этих друзей был самый старший и периодически контролировал всех.
Так Рашида и перетянули к нам в отряд, потому что брат его был уже давно в конторе и занимал неплохую должность, и соответственно со всеми был в хороших отношениях. Я честно тогда очень обрадовался, что в нашем полку прибыло.
Ну, и вот к концу следующего дня мы собрали наши рюкзаки и вынесли их во двор. Все на нервах, все ли успели, все ли взяли, успели позвонить на минуту домой — предупредить что уезжаем. Телефоны и личные вещи мы скинули в коробку и сдали в комнату за решеткой. По этим вещам тогда можно в последующем определить, чьи остались, а чьих хозяев уже нет… Но это только по возвращении на базу.
Мы сидели и ждали одиннадцати часов вечера, то в курилке, то валялись на кроватях. Крайние разговоры, как в случае чего будем действовать, что нужно глубже окапываться, делать лисьи норы (подкопы в окопах внизу в сторону), что на фишке (в караульном дозоре) стоять по очереди, и, если сильно будет рубить (захочется спать), сразу же поднимать друг друга, чтобы не уснуть вдвоем, и так далее. И вот наконец-то начали подъезжать автобусы, один за другим. Всего их было восемь. Мы сразу же закидали вещи, теперь построение всеобщее, проверка личного состава, убывающего в командировку. Кстати, срок контракта, который мы заключили на четыре месяца, начинался с момента убытия. Мы сели в автобусы, и начался какой-то кипиш.
Оказалось, в автобус сажали бойца для отправки на передок, который чем-то провинился на дальнем направлении, и у него в этот момент начался приступ малярии. Жуткая тема… Он лежал беспомощно, чуть ли не скатившись на пол автобуса, почти в бессознательном состоянии, кряхтел, стонал, но закон есть закон. Таблетки его где-то забыли, чтобы хоть как-то сбить приступ. По итогу решали, что с ним делать, часа, наверное, два, после чего дали команду его все-таки вынести и отнести в барак, а мы с опозданием тронулись.
Странная и характерная почти для всех ситуация, особенно для тех, кто уже ехал не первый раз за «ленточку». С каждым километром приближаясь к границе, лица у многих становились все печальнее и грустнее. Вроде разговариваешь с человеком, смеешься, а потом тихонько наблюдаешь за ним, а он как будто прощается с мирной жизнью, да и вообще со всем, — этот стеклянный взгляд, направленный в окно автобуса…
Остановки где-то в поле, и такой утренний холод после каждодневной краснодарской жары, и кругом ветряные мельницы, сверкающие на высотке красными огнями. И вот после недолгой проверки мы заехали на территорию Луганской Народной Республики. Я почему-то по воображению и по новостям из телевизора себе представлял все по-другому. Думал, только пересечем границу, сразу начнутся какие-то разрушенные дома, сожженная техника, рытвины от прилетов снарядов, но ЛНР нас встречала иначе. Прям на въезде баннеры, на которых надписи: «Мы — Россия, мы вместе!», «Спасибо, Россия!». Было, мягко говоря, неожиданно и очень приятно. И вот начались терриконы, бесконечные степи, редкие лесополосы Донбасса.
Я ехал и пытался сравнивать каждую мелочь с нашими деревнями, с нашей природой, почему говорю с нашей, потому что на тот момент мы заехали на территорию дружественного самопровозглашенного государства.
Дома очень интересные, сделанные из глины и сена, трубы печные торчали в коньке по центру крыши, потом я это уже подробнее рассматривал, что к чему и почему. У дорог везде маленькие домики с одним окном, тоже сначала не знал, для чего они, а позже мне рассказали, что печи делались всегда в центре дома, чтобы захватывать и обогревать все комнаты сразу, и они были угольные, с дровами у всех было тяжко. А те самые домики с одним окошком, это были угольные сарайчики, чтобы с подъезжавшей техники с углем можно было быстро перебрасывать его в этот сарайчик.
Я ехал и вспоминал одно из общений со своим школьным товарищем. И снова, и снова я для себя находил причины, почему я именно здесь. За месяц до отъезда пришла информация от моих товарищей, с кем учился в Суворовском военном училище, что погиб однокашник. Опять просыпалось чувство яростной мести за пацанов.
Когда мы разговаривали на тот момент с Ильдаром, так звали одноклассника, он уже находился на Специальной военной операции, с самого первого дня. Он военнослужащий контрактной службы в одном из подразделений Вооруженных сил Российской Федерации. Я с ним тогда поделился, что тоже очень хочу поехать воевать, и сразу же разъяснил все свои соображения почему.
Он меня яростно начал отговаривать, чтобы я не ехал, что мне не надо видеть, что тут творится, что у меня семья и маленький ребенок. Сиди, дескать, на месте и никуда не дергайся, и все в том же роде.
А сейчас я сидел радостный и смотрел в окно, потому что моя мечта исполнилась, и я уже наполовину мог смотреть в зеркало, не виня себя в том, что я трус и отсиживался в тылу.
Мы подъехали на первую точку в Луганске.
Это была опушка, где стоял различный военный транспорт, готовый нас забрать на места дислокаций. Это были: самодельные обшитые железными листами микроавтобусы, бронированные «Уралы», бронированные КамАЗы, разные другие переделки техники. И только одно их объединяло: на них не было номеров и везде на решетках радиаторов прикреплены детские игрушки, это был своего рода пропуск для своих, для «музыкантов». Уже представитель от конторы построил нас по отрядам, снова зачитал списки и сказал напутственные слова, которые не обошлись и без юмора:
— Ребята, братцы, вы все молодцы, что приехали сюда и встаете со своими братьями в один строй. Что вы не остались равнодушными и не отсиживаетесь в стороне или не пьете на диване пиво, не шляетесь с девушками по клубам и так далее. За то, что вы приехали сюда добровольно, уже заслуживаете как минимум медали «За Отвагу!». Кто приехал сюда первый раз, у того стальные яйца, а кто второй и последующие, у того вольфрамовые!
Мы все поржали, он пожелал удачи, и снова разошлись на посадку по машинам. Дальше путь предстоял еще ближе к фронту, где мы должны получить вооружение. Нам говорили, что для привыкания сначала попадем в зеленую зону, потом через несколько дней в оранжевую и еще через несколько в красную. Приехали на следующую точку, и с нами, как оказалось, ехало уже не пять человек, а больше — непосредственно в наш отряд прибавилось еще двое ребят, вернувшихся после ранений.
Мы зашли в подвал для беседы с замполитом батальона, он нам разъяснил еще раз законы конторы и уже непосредственно требования командования отряда. Объяснил, что придется работать и с бывшими заключенными из так называемого «Проекта К». Потом мы их просто называли «кашниками», у них у единственных жетоны начинались на букву «К».
Меня это нисколько не испугало и не удивило, тем более потому что «трассера» (слухи) уже до этого гуляли по базе. После чего пришли, как их называют в военкоматах, покупатели. Мы впятером сидели и не понимали, что происходит. Первым пришел братишка Рашида, но я его тогда еще не знал. Он задал вопрос: «Кто по специальности армейской, или кто учился и был наводчиком на орудии или миномете, а также кто умеет обращаться с «птичкой» или обучался корректировке?» Ну, Рашид уже был в курсе дела, а я по своей на тот момент глупости поднял руку, что умею и с «птичкой» обращаться и корректировать.
Он сразу же нас двоих забрал и повел получать вооружение, броники и каски, аптечки. Я только потом понял, что мы находились по факту уже в оранжевой зоне, издалека доносились канонады, и по всем этим районам был риск прилета высокоточных ракет.
После остальные парни вышли снаряжаться, никто не понимал, что происходит, и никто не осознавал и уж точно никто не догадывался, что все мы видимся последний раз… Вот так жизнь разделила нас и стерла все наши задумки одной моей поднятой рукой по незнанию. Я и Рашид прыгнули в пикап и куда-то поехали.