Казалось, он замирал от счастья при мысли, что будет платить двести франков в день за номер в отеле. Тогда, словно посыльных уже не было поблизости и они не могли расслышать его слов, господни Бенои заорал во все горло:
— Возьмите вещи у мсье!
Его вдруг охватил запоздалый страх, пробравший до самых костей. С пылающими щеками он подумал о том, что «сутана еще не делает монахом», что «не следует судить о вине по сосуду, его содержащему» и что «в птице ценится мясо, а не оперение». Он припоминал знаменитые примеры непостижимых инкогнито, рассказы о монархах, которых принимали за жалких лавочников. Многочисленные и убедительные иллюстрации к этому уже многие годы предлагал кинематограф. Не далее как вчера он смотрел фильм, героем которого был слуга в отеле, оказавшийся наследным принцем. Господин Бенои, который как-никак разбирался в подобных делах, счел такой сюжет нелепостью. Не то, чтобы он никогда не нанимал в услужение князей или принцев. Но то были русские князья, принцы из прошлого, а может быть, даже и лжепринцы. И сейчас он спрашивал себя, не слишком ли легковесно отнесся к истории, изложенной в фильме, Разве у того долговязого короля, по полгода играющего в теннис в Каннах, у того короля с Севера, который в Париже обычно останавливается в их отеле, разве у него более блестящий вид, чем у только что прибывшего незнакомца? Хоть они и различаются ростом, зато пенсне у обоих одинаковое. Может, это памятный подарок одного монарха другому, кузена кузену?
Тем временем путешественник с энергией, неожиданной для столь тщедушного человека, все еще отчаянно защищал свой чемоданчик. Он крепко прижимал его к груди вместе со своим котелком, а господин Бенои дрожащими от волнения руками подталкивал его к лифту с занавесками из старинного розового шелка.
Преодолев пустынную лестничную площадку, где царила тишина, путешественник на цыпочках вошел в маленькую гостиную в стиле Людовика XVI, это была угловая комната. В левое окно, выходившее на просторную террасу с очень высоким парапетом, можно было видеть мост Согласия, Бурбонский дворец и позади голых черных ветвей деревьев прекрасные здания набережной Орсэ. А дальше — сотни и сотни крыш, над которыми возвышался с одной стороны круглый и блестящий купол Дома инвалидов, а с другой — высокие острые шпицы церкви святой Клотильды. Голубеющее небо, усеянное маленькими белыми облачками, освещало, оживляло эту горделивую и немного грустную картину и чудесным образом разливало над зимним Парижем волнующий свет первых весенних дней. Бесшумно сновали машины, сверху казавшиеся совсем игрушечными. Незнакомец обернулся к господину Бенои.
— Как хорошо, — прошептал он с глубоким волнением.
Лицо господина Бенои приняло выражение скульптора или живописца, чья скромность не в силах победить сознание своей гениальности.
Оставалось осмотреть саму гостиную, ее обстановку (которая, возможно, и не была подлинной, но согласно последующим словам новоявленного жильца вполне «производила впечатление»), а также две соседствующие комнаты: спальню, настоящую «спальню для новобрачных», тоже в стиле Людовика XVI, с двумя телефонами в изголовье кровати; ванную комнату, просто чудо какое-то! Обе эти комнаты не выходили на площадь Согласия, однако перед окнами не высилось никаких зданий, и тут тоже глазам гостя во всю ширь открывалось небо.
— Да, да, — твердил незнакомец, — это очень, очень хорошо...
Он швырнул на кровать свой котелок и вернулся в гостиную, где наконец бережно опустил чемодан на стоявший посередине комнаты одноногий столик. Потом, подойдя к камину, который украшали позолоченные бронзовые часы с фигурками Венеры и Амура и два канделябра с хрустальными подвесками, он снял свои круглые манжеты и положил их на мраморную каминную полку, перед зеркалом. Лоб господина Бенои внезапно избороздили морщины, он нервно покусывал губы. В эту секунду в дверь постучали.
— Стучат, — тихо проговорил путешественник.
— Войдите! — крикнул господин Бенои.
Появился лакей во фраке с регистрационной карточкой в руках.
— О-о! — с понимающим видом произнес незнакомец. — Совсем как в Руайо!
Теперь глаза путешественника за стеклами пенсне засверкали; чувствовалось, что он совершенно успокоился, готов даже воспринимать все происходящее как развлечение. Он верно думал: «Находиться здесь не труднее, чем в любом другом месте. Мои манжеты на этом ками-не выглядят ничуть не хуже, чем на моем собственном. Не следует насиловать свою натуру. Жизнь прекрасна».
Он снял пальто, взял регистрационную карточку, прочел то, что на ней было напечатано, потом уселся перед маленьким секретером, по как-то наискосок, чтобы не терять из виду чемоданчик. В свою очередь, господин Бенои постарался встать таким образом, чтобы можно было удовлетворить ставшее уже нестерпимым любопытство. Почерк у незнакомца был неторопливый, старательный и безликий.
Фамилия: Жерарден.
Имя: Жюль, Мари, Жозеф.
Родился в Клермон-Ферране (Пюи-де-Дом).
Дата: 28 марта 1891.
Профессия: коммерсант.
Адрес: 14 бис, ул. Льев, Клермон-Ферран.
Прибыл из Клермон-Феррана.
Направляется в Клермон-Ферран.
Документы, удостоверяющие личность:
Тут незнакомец перестал писать. Он вытащил бумажник и, вскинув взгляд на господина Бенои, который почти не скрывал своего разочарования, спросил:
— Что я должен здесь указать? Удостоверение личности? Патент? Удостоверение на право голосования?
И он одно за другим вытаскивал свои бумаги. Администратор придал себе вид добродушный и сконфуженный:
— Не нужно, господин Жерарден. Совершенно не нужно.
Услышав, что его назвали по фамилии, господин Жерарден покраснел от удовольствия. Он устремил исполненный благодарности взгляд на человека в визитке.
— Благодарю вас. Весьма благодарен, господин...
Конец фразы повис в воздухе, он желал, в свою очередь, ответить любезностью на любезность, которая была ему оказана.
— Бенои, — без ложной скромности ответил администратор.
— Господни Бенои, — повторил господин Жерарден.
Он тихонько подул на регистрационную карточку, желая подсушить чернила. Господин Белой поспешил к бювару, чтобы взять карточку. Потом спросил, любопытствуя, с видом заговорщика:
— У вас, конечно, крупные вещи прибыли багажом, господин Жерарден? На Лионский вокзал? Мы заберем их.
Господин Жерарден хихикнул, потом нагнулся и дружески похлопал по скромному чемоданчику.
— Нет, нет, у меня только вот это! И тут все!
Внезапно он со встревоженным видом взглянул на лакея во фраке, который все еще ждал.
— Возьмите, Фернан, — сказал господин Бенои, протягивая ему регистрационную карточку.
Лакей тотчас исчез. Но господин Жерарден по-прежнему выглядел озабоченным. Теперь подозрение сменилось смущением и тревогой. Он сидел, потупив взгляд. На лбу залегла складка, обозначавшая твердую решимость, упорство, поразительное для столь робкого человека. Господин Бенои словно предчувствовал, что предстоят дальнейшие осложнения, и у него похолодело сердце.
— Извините меня, мсье, — сказал господин Жерарден, не поднимая глаз. — Речь идет о чрезвычайно важной вещи, о самом существенном. Я хотел бы... — Его и без того тихий голос перешел в шепот: — Я хотел бы видеть генерального директора отеля.
Весь он как-то осел, точно выдохся, сделав некое сверхчеловеческое признание. Но при всем том было ясно, что господин Жерарден не переменит своего намерения, что он предпочтет скорее умереть, чем не увидеть тотчас же генерального директора отеля.
Господин Бенои поклонился. Поверхностный наблюдатель мог бы заметить на этом замкнутом лице какую-то тень горечи. Но если бы он умел читать в его сердце, он был бы поражен, обнаружив там в то же время чувство огромного облегчения. Поскольку с той минуты, как они вошли в эту гостиную, при виде лежащих на камине манжет и заполненной регистрационной карточки, господина Бенои вновь охватило смятение. Он снова усомнился в королях-торговцах и камердинерах-принцах из кинематографа. Теперь он спрашивал себя, не слишком уверенно и определенно, как бы в «скрытой» форме (это выражение напоминало начальную стадию гриппа) — не имеют ли они дело с безумцем. Вдруг этот невзрачный человек, одетый как жалкий провинциальный чиновник — в сером слишком легком для зимы костюме, с отложным крахмальным воротничком, с огромным неопределенного цвета галстуком, — сдвинув ноги, вспрыгнет на камин, туда, где лежат манжеты, или па балюстраду террасы и с криком «Да здравствует армия!» стянет с себя панталоны? Беспокойство господина Бенои возросло, когда оказалось, что у путешественника нет крупного багажа. Решительно, он предпочитал, чтобы ответственность за нового постояльца взял на себя господин Мортимер. И поскольку господин Жерарден сам потребовал встречи с господином Мортимером, господин Бенои убедил себя, что все устроилось как нельзя лучше.
Оставшись один, господин Жерарден полюбовался панорамой города и неба, улыбнулся и с победоносным видом вздохнул полной грудью. Потом он заметался по гостиной, открывал ящики секретера, читал скупые слова гостиничных штампов на бумаге для писем и на конвертах, разглядывал каминные часы, прислушивался к шумам, доносившимся с площади, с трудом уловимым даже при настороженном внимании. Направился было в спальню. Но при мысли, что чемоданчик не будет все время находиться у него на глазах, отказался от этого намерения. Он стал выказывать все признаки нетерпения, чуть пофыркивал время от времени, скреб свою бородку, кусал ногти. Наконец в дверь постучали. Это был генеральный директор отеля, господин Мортимер.
Благодаря некой странной способности, позволившей ему достичь высших должностей в гостиничной сфере, господин Мортимер мог по желанию быть то французом, то англичанином, так что при этом никто не знал, к какой национальности он на самом деле принадлежит. Он являлся в облике француза перед британцами, желавшими найти на площади Согласия истинно парижское гнездышко. И он представал англичанином перед нашими соотечественниками, поскольку, хотя мы весьма болезненно воспринимаем, когда о нас судит иностранец, но по-настоящему ценим только его роскошь и богатство.