— Всего, — прочел господин Жерарден, — 12 500. Совершенно точно!
— Сами понимаете, господин Жерарден, — рассудительно и в то же время доброжелательно сказал господин Мортимер, — не станем же мы при каждой вашей просьбе рыться в вашем чемодане ради таких смехотворных сумм!
— Само собой, — смущенно проговорил господин Жерарден. Он взглянул на господина Фонтена. — Великолепное заведение, мсье! Я в этом не сомневался. Великолепное заведение...
В день своего прибытия господин Жерарден тщательно спрятал расписку, полученную в отеле, в довольно жалкое портмоне. А сегодня он достал ее из красивого бумажника черной кожи. С легким поклоном он передал расписку господину Мортимеру.
— Теперь, — сказал он Фонтену-сыну, — уладим наши дела!
Поскольку с ними еще не распрощались, и директор, и старший кассир остались в номере. И хотя все они привыкли иметь дело с крупными суммами, но само присутствие при подобной коммерческой операции, а для господина Фонтена присутствие еще и в качестве получателя, поневоле делало их серьезными, а тишину, которая обступала их, еще более глубокой. Меньше всего, казалось, был взволнован господин Жерарден. И однако он приносил на алтарь четвертую часть своего состояния! Господин Мортимер говорил себе, что малыш Бенои прав и что человек воистину странное животное. «Если только, — подумал он вдруг, — в этом смешном провинциале не скрывается душа старой продувной бестии, и если он не обеспечивает себе этим безвозвратным помещением капитала весьма прибыльную победу, выгодный союз?» Тем временем бывший миллионер протягивал господину Фонтену пачки денег.
— Проверяйте, мсье, — сказал он, — прошу вас, проверяйте!
Господин Фонтен проверял. Чтобы подчеркнуть, что между ними полное согласие, он подтолкнул к своему клиенту лежавший на столе футляр. Присоединил к нему бумагу, где давалось подробное описание драгоценности, как она того заслуживала. Потом он поднялся, выразив господину Жерардену всю свою признательность и заверив его, что всегда готов поставлять ему самые прекрасные драгоценности в мире на наилучших условиях. Господин Жерарден грустно улыбнулся, и за стеклами пенсне его взгляд приобрел влажный блеск первых дней.
— Увы, мсье! — вздохнул он. — Дважды не выигрывают... ну а с тем, что мне остается...
Внезапно он выпрямился, словно пораженный какой-то неожиданной мыслью.
— Но та, что станет мадам Жерарден, несомненно, может быть вашей клиенткой, да, в самом деле!
Взгляд его смело оглядел присутствующих, которые тоже улыбнулись. «Все именно так, как я и думал», — сказал себе господин Мортимер.
Когда господин Фонтен ушел, был оплачен счет отеля. Носильщик наконец получил право вернуться. Потом господин Жерарден извинился перед директором, так как ему нужно было написать два письма. Четверть часа спустя он появился в холле, где целая армия лакеев ждала последних знаков его щедрости. Господин Мортимер и господин Бенои высказали ему свои самые горячие пожелания, по их словам, они сохранят особые воспоминания о днях, проведенных им в отеле.
—- Ах, господа, — прошептал господин Жерарден, — вы скоро меня позабудете, ведь перед вами проходит такое множество необычайных людей! Но, — добавил он с лукавым видом, — не будем слишком уж скромными. В конце концов, вы, может быть, вспомните обо мне... — Он подмигнул им. — Я вам напишу!
Директор и его помощник заверили, что ничего не будет для них приятнее. Затем господин Жерарден ловко влез в такси. И двое юных посыльных, склонившись в прощальном поклоне, приказали шоферу:
— Лионский вокзал!
Едва пробило полдень, на пороге «приемной» возник господин Мортимер с багровым лицом, с вылезавшими из орбит глазами, дрожащей рукой он протянул господину Бенои письмо.
— Негодяй! Негодяй! — вопил он. — Подлый негодяй!
— Простите, мсье, — проговорил ошеломленный господин Бенои. — Это вы про меня?..
— Да нет, не про вас, дуралей! — возразил господин Мортимер и завопил еще сильнее: — Про него, про него! Читайте же, Бог мой, вместо того чтобы пялиться на меня как болван, читайте же!
Он сунул письмо под нос господину Бенои, а сам так и дрожал от бешенства, рука его тряслась, к тому же он поднес письмо слишком близко к глазам бедного молодого человека, и тот не мог ничего разобрать в этих тесно написанных строчках. Секретари, онемев от удивления и страха, присутствовали при столь невероятном взрыве эмоций, перед ними предстал необычный Мортимер, который не был больше ни англичанином, ни французом, который ворвался сюда как взбесившийся бык и который, может быть, через секунду рухнет замертво, сраженный апоплексическим ударом.
— Полиция! Позвоните комиссару полиции! — кричал он.
Господин Бенои позволил себе осторожно забрать у него предмет, вызвавший такую ярость. Он стал читать письмо Тем временем в контору вбежал посыльный.
— Господин директор, — задыхаясь, проговорил он, — вас просят к телефону из фирмы Фонтена. Сказали, значит, что немедленно должны, с вами поговорить. Это из-за кражи.
Господин Мортимер так и вскипел:
— Само собой из-за кражи! Само собой, они попытаются взвалить на нас всю ответственность! Само собой! Пошлите их к дьяволу!
Но когда посыльный повернулся, чтобы уйти, он крикнул:
— Черт побери! Собираешься ты выслушать, что я тебе скажу, или нет? Передай, что через минуту я им перезвоню.
— У телефона комиссар полиции, господин директор, — объявил один из секретарей, передавая трубку господину Мортимеру.
Господин Бенои ничего уже больше не слышал. Он прочел письмо, пришедшее по пневматической почте. И поскольку не мог поверить своим глазам, он перечитывал его снова и снова. Одну фразу в начале, несколько слов в конце. Мурашки побежали у него по черепу под волосами, словно он носил парик, который вдруг отделился от кожи. Господин Жерарден! Робкий, смешной господин Жерарден. Жалкий провинциал, над которым они с Мортимером всю неделю потешались, когда он рассказывал о своей невесте, о своей семье, о своих партнерах по бриджу! Господин Жерарден вор! И какой вор! Сам Бержерон. Знаменитый Бержерон, неуловимый Бержерон. Со всеми этими жемчужными колье, бриллиантами, банкнотами. Человек, который после каждого своего преступления осмеливался посылать жертвам объяснения! Целый год о нем ничего не было слышно. И вот теперь этот отель, не «Континенталь», не «Риц», не «Клеридж», нет, именно этот отель, «мой отель, наш», принял его, дал ему приют, окружил заботой... Дело не в том, что истрачены большие деньги. Финансовое положение отеля достаточно устойчиво и сильно не пострадало из-за нескольких дней бесплатного проживания в нем. Даже если речь шла о 32-м номере с его роскошными апартаментами. Но Бержерон получал еще деньги авансом, а ведь их можно было бы выдавать его собственными банкнотами! Однако этот бандит все предвидел! Он открыто говорил об этом в своем письме. И даже добавлял: «Мне внушил тревогу ваш старший кассир, когда переписывал номера моих несчастных банкнот. Ведь если бы во время моего пребывания здесь ему попала в руки настоящая банкнота с одним из этих номеров, и его поразило бы это совпадение, что бы тогда произошло? Я не решаюсь даже подумать об этом».
Можно ли было предположить себе что-либо подобное! Эти манжеты на камине, чемоданчик, пенсне; а каждое его слово, каждая интонация, легкие поклоны, влажный блеск глаз, краснеющие щеки! Господин Бенои готов был крикнуть директору: «Это невозможно, он хвастает, Бержерон просто хвастает!» Но взгляд его возвращался к письму, написанному на бумаге со штампом отеля, ведь Бержерон набросал эти строки перед самым своим отъездом, и Бенои ясно сознавал, что мошенник вовсе не хвастал. Именно Бержерон вошел к нему в «приемную»... Как он теперь был рад, что не его избрал тот для своих фальшивых доверительных откровений! Мортимер один в ответе за все. Да, один. Но хотелось бы знать, вспомнит ли тот об этом и не обрушатся ли гром и молния из генеральной дирекции на голову бедного подчиненного. Никогда еще господин Бенои не считал себя столь незначительным, никогда еще не чувствовал, сколь скромно его положение и сколь сам он уязвим из-за этого скромного положения. Для этого отеля он не более чем фасад, маска, марионетка; единственный хозяин здесь господин Мортимер, хозяин во всем. Да, даже в том, чтобы его выгнать...
Но в эти минуты господин Мортимер хотел лишь одного — прийти в себя и объяснить все по телефону.
— ...Несомненно, господин комиссар, Бержерон! Это был Бержерон! Клянусь вам, даже и подумать об этом было невозможно. А уж я разбираюсь в людях, поверьте мне! Мелкий чиновник из провинции, ничтожество, крохобор! А как он делал покупки! И эта дама из Ниццы! А его махинации с сейфом! Негодяй! Ну, конечно, вы не понимаете! Я постараюсь вам все объяснить. Как? Не вы будете этим заниматься? Уголовная полиция? Ладно, я туда позвоню!
Он положил трубку, даже не попрощавшись. В эту минуту в контору ворвался господин Фонтен. Не Фонтен-сын, а Фонтен-отец, приземистый, рыжий человек, манерами немного напоминавший барышника, несмотря на свой элегантный костюм. Происхождения он был самого низкого и не боялся упоминать об этом. С тех пор как он был принят в среде ювелиров и обосновался на улице Мира, он предоставил своему сыну заботу принимать клиентов. Сам он довольствовался тем, что приобретал ювелирные изделия. И когда это бывало нужно, демонстрировал клыки и когти.
— Ничего себе клиентов вы мне присылаете, Мортимер! — бросил он, скаля зубы. — Бержерона! Вы присылаете мне Бержерона в сопровождении... — Он презрительно ткнул пальцем в несчастного Бенои: — ...этого чудика? Бержерона!
— Неужели вы думаете, что я сам на этом не погорел? Мы ведь тоже были одурачены.
— Не думаю, что на двести пятьдесят тысяч, — возразил Фонтен, сбив щелчком шляпу на затылок. — Ну, сейчас не время это обсуждать. Я приехал за вами. Полиция ужо у меня. Мой сын нуждается в ваших свидетельских показаниях.
Директор ответил, что он и сам собирался принести жалобу в полицию.