Проснувшись, он лежал, обдумывая какое-то время свой сон и решил наконец, что не стоит придавать ему значения.
И одновременно с этим почувствовал, что как-то отдалился от своего внутреннего «Я», у него не было с ним связи, словно он вообще не существовал до вчерашнего дня, и так же была от него скрыта премудрость этого дня…
Он снова уснул и ничто не тревожило его, кроме недолгого шумного дождя, и снов он больше не видел. Разбудил его свет, теплый, зелено-золотистый, лившийся в открытую дверь из окна холла. Шанамира рядом не было. Кроме Валентайна, в комнате спали еще двое.
Валентайн поднялся, потянулся, размял руки и пару раз присел. Потом оделся, умылся над раковиной у двери и вышел во двор, почувствовав себя отдохнувшим и готовым ко всему, что принесет ему этот день.
Утренний воздух был теплым, влажным, ночной туман успел исчезнуть. С чистого неба падал уже жар летнего солнца.
Осмотрелся и увидел три лозы, поднимающиеся по стенам. Стволы их были шире человеческого тела, бронзовые лопатообразные листья отливали глянцем и казались тяжелыми, как металл. Растения были усыпаны ярко-розовыми цветами, похожими на оркестровую трубу, привлекали взгляд и созревающие, голубоватые ягоды, еще блестевшие от утренней росы. Валентайн сорвал одну ягоду — она была сладкой с привкусом вина. Он съел и вторую, потянулся за третьей, но передумал.
Обойдя двор, увидел животных Шанамира, жующих солому, но самого мальчика здесь не было, наверно, он убежал по каким-то делам.
Выйдя из стойла, Валентайн услышал запах жареной рыбы и сразу почувствовал голод. Пошел на запах, открыл расшатанную дверь и оказался в кухне, где маленький, уже в поту человечек готовил завтрак для постояльцев гостиницы. Человечек без интереса глянул на Валентайна.
— Я не опоздал? — мягко спросил Валентайн.
— Садись. Рыба и пиво. Тридцать единиц.
Он отыскал монету в полкроны и положил на горячую плиту. Повар швырнул ему несколько медяков сдачи и на еще одной сковородке оказался кусок рыбного филе. Валентайн сел у стены. Несколько человек спешили покончить с завтраком. Перед Валентайном возникла стройная женщина.
— Пиво в кувшине, — сказала она, ставя сосуд на стол, — дальше обслуживай себя сам.
— Спасибо, — поблагодарил Валентайн, поднимая глаза на женщину, но та уже повернулась к нему спиной.
Он налил полную кружку. Пиво было грубое, с неприятным привкусом. Зато рыба, зажаренная до хруста, оказалась вкусной. Он быстро ее съел.
— Еще, — сказал он повару.
Тот лишь на секунду повернул к нему голову.
Валентайн заметил, что сидящий за соседним столиком хьерт с раздутым, как от свинки, лицом внимательно разглядывает его. Это любопытство было неприятно и он опустил глаза в тарелку. Глянул на соседа через пару минут — хьерт немедленно отвел глаза.
Принесли рыбу, Валентайн взялся за нее и тут услышал голос хьерта:
— Только что прибыл?
— Ночью.
— Надолго?
— До конца фестиваля наверняка.
Было что-то в хьерте такое, что сразу не понравилось Валентайну. Возможно, внешность — Валентайн находил хьертов не столько просто непривлекательными, сколько грубыми и заносчивыми созданиями. Это было едва ли справедливо по отношению к хьертам — виноваты ли они в том, что так выглядят; впрочем, люди, наверно, тоже казались им неприятными существами: отвратительно гладкая кожа…
Нет, все иначе: просто Валентайн не признавал никакого вторжения в свою жизнь, никакого разглядывания себя, никаких расспросов. До чего же он размалеван оранжевой краской!.. Так или не так, но хьерт вызвал у нового постояльца и неприязнь, и беспокойство.
Устыдив, однако, себя за предрассудки и боясь показаться необщительным, он заставил себя улыбнуться и сказал:
— Меня зовут Валентайн. Я из Ни-мои.
— Далеко заехал, — ответил хьерт, шумно расправляясь с пищей.
— Ты здесь живешь?
— Южнее Пидруда. Меня зовут Виноркис.
Рыба под ножом чем-то раздражала его; покончив с ней, он снова уставился на Валентайна. Глаза его походили на рыбьи.
— Ты путешествуешь с этим мальчиком?
— Нет. Я встретился с ним на пути в Пидруд.
Хьерт кивнул.
— После фестиваля вернешься в Ни-мою?
Расспрос начал надоедать, но Валентайну все еще не хотелось быть невежливым даже перед настырностью хьерта.
— Еще не знаю, — ответил он.
— Значит, думаешь остаться здесь?
Валентайн пожал плечами.
— Я не люблю загадывать вперед.
— М-м-м, — промычал хьерт, — отличный образ жизни.
Из-за гнусавости хьерта трудно было понять, одобрял ли он такой образ жизни или осуждал, но Валентайна это уже мало беспокоило. Он достаточно поговорил и решил помолчать; у хьерта же, по-видимому, хватило ума больше ни о чем не спрашивать. Он встал, со скрипом отодвинув стул, и неуклюже, как все хьерты, поплелся к двери. Обернулся и бросил:
— Иди теперь на рыночную площадь и оглядись там хорошенько.
Валентайн вышел во двор. Внимание его привлекла странная группа у дальней стены. Шестеро скандаров, крупных косматых четвероруких существ и двое людей перебрасывались, наверняка играя, кинжалами. Валентайн видел их всех за завтраком, особенно запомнив темноволосую женщину и худощавого мужчину, бывшего с ней. Этот, наоборот, был беловолос и белокож. Кинжалы летали с ошеломляющей быстротой, посверкивая в утреннем солнце, все лица были как-то зловеще сосредоточены. Никто ни разу не уронил кинжала, никто не схватил за острие; Валентайн не мог даже сосчитать, сколько ножей участвовало в игре. Представлялось, их все больше, хватаемых и швыряемых множеством рук. Он подумал, что это тренируются жонглеры, готовясь выступить на фестивале.
Скандары, четверорукие и тяжеловесные, проявили чудеса ловкости, но мужчина и женщина не уступали им — жонглировали столь же искусно. Валентайн зачарованно следил за всеми.
И вот один скандар хрюкнул:
— Хоп!
Рисунок игры сменился: шестеро чужаков стали бросать кинжалы только друг дружке, удваивая и еще удваивая быстроту движений, а двое людей отошли в сторону. Женщина улыбнулась Валентайну:
— Эй, хочешь с нами?
— Что?
— Играть, а что же еще!
Глаза ее лукаво блеснули.
— Опасная, я бы сказал, игра…
— Все настоящие игры опасны. Лови!
Она без предупреждения бросила ему кинжал, одновременно крича:
— Как тебя зовут, парень?
— Валентайн, — еле успел он назваться и схватить за рукоятку летевший рядом с его головой кинжал.
— Ладно схватил, — сказал беловолосый. — А ну-ка этот?
Он тоже метнул кинжал. Валентайн перехватил на лету и этот, хоть и не так ловко, заставил себя улыбнуться и выпрямился, держа по кинжалу в каждой руке.
Скандары, не обращая на людей внимания, в том же темпе продолжали игру.
— Верни бросок, — предложила девушка.
Осторожничая сверх меры, чтобы, не дай бог, не задеть девушку, Валентайн бросил. Кинжал описал дугу и упал к ее ногам.
— Мог бы сделать это получше, — услышал он.
Другой кинжал он швырнул посильнее. Девушка уверенно поймала его, выхватила из рук беловолосого очередную «игрушку» и послала их, одна за одной незнакомцу. Он перехватил на лету обе.
На лбу его выступил пот, но он уже вошел в заданный девушкой ритм игры.
— Давай, давай! — подбадривала она.
Он бросал, ловил, снова бросал, беловолосый метнул ему и третий кинжал, он поймал и этот, успевая следить за движениями девушки.
Добро бы это были игровые, тупые кинжалы, но воздух рассекало настоящее оружие. Игра родила в нем автоматичность движений, руки опережали мысль, схватывая один кинжал и почти одновременно посылая напарнику другой.
И все же подумал, что промаха ему не избежать, кинжал неминуемо вопьется в его тело. А оба напарника смеялись и все убыстряли темп. Он тоже растянул губы в улыбке и работал еще минуты три, пока не почувствовал, что новый рефлекс изменяет ему. Пора было остановиться.
Три последних кинжала он намеренно бросил неточно, а потом выпрямился и поднял руки, тяжело дыша.
Жонглеры, стоящие напротив, зааплодировали.
Скандары же не прекращали свое чудовищное кружение кинжалов. Но один из них крикнул:
— Хоп!
Все шестеро, как по команде, повернулись и двинулись в направлении спальных помещений.
Девушка подошла к Валентайну.
— Я — Карабелла, — сказала она.
Жонглерша была не выше Шанамира и совсем молоденькая. Небольшое мускулистое тело дышало энергией. На ней был ладно сидящий светло-зеленый камзол и брюки, а на шее тройная нитка полированных раковин. Темные, как и волосы, глаза, приветливая улыбка.
— Ты раньше жонглировал, друг? — спросила, задирая голову к Валентайну.
— Никогда.
Он вытер лоб.
— Чертовски трудная штука. Удивляюсь, что руки у меня целы.
— Ты никогда не жонглировал? — крикнул издали беловолосый. — Только природная ловкость и ничего больше?
— Должно быть, так, — ответил Валентайн, пожимая плечами.
— Что-то не верится, — бросил мужчина.
— А я верю, — возразила Карабелла, — он хорош, Слит, но, конечно, не в форме. Ты не видел, как он нервничал, как дергался раньше времени. А его броски? То переброс, то недоброс. И как он был естественно неуклюж! — девушка засмеялась. — Просто у Валентайна хороший глаз, Слит, и он говорит правду. Он никогда раньше не жонглировал.
— Хороший глаз… — буркнул Слит. — Его проворству можно позавидовать. Если это так, то у него прямо-таки дар божий.
— Откуда ты, парень? — спросила Карабелла.
— С востока, — уклончиво ответил Валентайн.
— Я так и думала. Ты как-то странно говоришь. Из Вилатиса или Кинтора?
— Из тех краев.
Это нежелание сообщить точный адрес не ускользнуло от внимания собеседников. Те переглянулись.
Вначале Валентайн думал, что жонглеры — отец и дочь. Но, скорее, нет. Слит только казался пожилым; его старили белизна лица и волос, замечаемые издалека. В самом же деле это крепкий, сухощавый мужчина. Остроконечная небольшая бородка и бледно-розовый шрам, идущий от уха до подбородка.