— Ну, если ты сожалеешь о том, как поступил с ней, почему бы тебе не попытаться это исправить?
— Ты видел, как мы общались, — я показываю жестом на краску. — Это безнадежно.
— Ну, ты не направил разговор в положительное русло. В твоем голосе и действиях было много враждебности.
— Потому что я разочарован, — говорю я и наконец встаю на ноги.
— В чем именно?
Я стряхиваю краску с рубашки на пол. Эту одежду уже не спасти, ее нужно отправить прямиком в мусорку. К счастью, у меня в магазине есть душ и запасной комплект одежды в подсобке.
— Я задал тебе вопрос, — настаивает Арден.
— Знаю… Знаю, — я тяжело вздыхаю. — Разочарованный в самом себе. Когда услышал, что она вернулась в город, я должен был подойти к ней, извиниться и попытаться уменьшить напряжение между нами. Но я был испуган, горд и не думал, что Нола хоть взглянет в мою сторону, поэтому просто страдал весь месяц.
— Видишь, к чему это тебя привело, — Арден показывает на мою одежду. — Думаю, тебе пора сменить тактику. Поверь мне, если ты ее любишь, то должен бороться. Я знаю это по собственному опыту. Когда-то любил и терял, но никогда не боролся. Жалею об этом по сей день. Если ты все еще любишь ее, и она в Брайт-Гарборе навсегда, то, думаю, пора все исправить.
Любил и терял, но никогда не боролся. Именно так было, когда мы впервые разошлись. Арден прав: я сожалел об этом. Я жалел об этом каждый день. Теперь, когда Нола вернулась, когда мы обмениваемся письмами и я знаю, кто скрывается за именем Хо-Хо-Но, я всем сердцем чувствую, что это оно. Это мой второй шанс, и если я ничего не сделаю сейчас, то могу потерять Нолу навсегда.
— Ты прав, — отвечаю я и опускаю взгляд на краску. — Но сначала надо убрать. Пока я этим буду заниматься, ты должен сделать кое-что для меня.
— Что? — спрашивает он.
— Пойди в кафе через дорогу и закажи мне кофе и булочку с корицей.
— Там еще остался кусочек, — Арден кивает на почти пустую тарелку.
— Иди, — я указываю на дверь, Арден ворчит себе под нос. Я не могу работать на пустой желудок.
Дорогой Ворчун, выстукивание ритма ногой, сахарное печенье, горячий шоколад… нюхание елок?
Что произошло с пессимистическим ненавистником Рождества, с которым я познакомилась несколько писем назад?
Не то чтобы я тебя обвиняла, потому что я разделяю те же настроения.
Твои письма — это то, чего я действительно нетерпеливо жду. Они заставляют меня улыбаться, и, хотя я наслаждаюсь тем, что Арден приносит мне зеленые конверты, мне начинает казаться, что, пожалуй, не знаю… мы уже встречались?
*Вздрагиваю* Я знаю, что, возможно, слишком многого прошу, но чувствую, что между нами есть связь. Не знаю, может, нам не обязательно быть одинокими в тайной ненависти к себе за удовольствие аппетитным, сладким свежеиспеченным рождественским печеньем.
Что скажешь? Я слишком обнаглела?
Будь честным.
С искренностью, Хо-Хо-Но
Глава пятая
Нола
— Ты улыбаешься, — говорит бабушка Луиза, когда заходит на кухню.
— Что? Нет, не улыбаюсь, — отвечаю я и не понимаю, почему отрицаю это. На самом деле это ложь, я точно знаю, почему отрицаю, потому что не хочу рассказывать ей о причине моей улыбки. Бабушка будет задавать слишком много вопросов, но, между нами говоря, я не могу выбросить из мыслей образ Калеба, залитого краской.
Как краска брызнула ему в нос.
Как он поскользнулся и подлетел вверх.
И то, как он сжимал зубы, а лицо было покрыто белыми брызгами.
К счастью, я уверена, что от этого пострадала лишь его гордость, иначе так много не улыбалась бы.
— Я все видела, ты улыбалась, — бабушка ласково щиплет меня за щеку.
— Я не улыбаюсь. Помни: я рождественская брюзга, — подмигиваю ей и иду в гостиную, где скоро буду красить стены. Надеюсь, Арден сейчас принесет краску.
— В последнее время ты нечасто ворчала. Вчера вечером ты посмотрела со мной «Встреть меня в Сент-Луисе».
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.
— Это же рождественский фильм.
— Это не рождественский фильм. Там есть Рождественская сцена, моя любимая часть фильма, но это не касается дела.
— Но ты его все равно посмотрела. Я начинаю подозревать, что эти письма, которые ты так стыдливо скрываешь, причина «не улыбки» на твоем лице.
Как-то вечером, когда бабушка заходила ко мне в гости, она застала меня за написанием письма и спросила, что я делаю. Логично, что она связала мою радость с письмами. Бабушка Луиза хоть и старая, но до сих пор очень сообразительная.
— Я не собираюсь отвечать на это предположение, — говорю, пока в дверь кто-то стучит. — О, прекрасно, вот и Арден с краской.
— А, это сигнал мне пойти подремать наверху в твоей кровати, — бабушка улыбается, зная, что в этот миг я позволю ей сделать все что угодно. — Боюсь, если останусь здесь, ты заставишь меня работать.
Очень точно.
Она поднимается в мою комнату, а я направляюсь в прихожую и открываю входную дверь.
— Привет, Ар… — и голос затихает, когда передо мной встает Калеб, уже не забрызганный краской, а только с душа, с ведром краски в руках. — О, ты не Арден.
— Нет, я не он. Приятно, что ты увидела разницу.
Беззаботная шутка? Он кажется странным с учетом двух последних разговоров после моего возвращения.
— Я думала, он привезет краску.
— У него были другие дела, потому приехал я.
— А, ну что ж, спасибо за краску. Сколько я должна?
— Не беспокойся об этом, — говорит он и кивает, указывая внутрь дома. — Позволь занести краску.
Он говорит не беспокоиться?
И предлагает занести краску в мой дом?
Что случилось с человеком, который все фыркал, ворчал, кричал, когда не мог найти свою открывалку?
— Не надо, я справлюсь, — говорю я и чувствую себя довольно неуверенно.
— Нет, я сам, — и проходит мимо меня прямо в гостиную.
Гм, что происходит?
Я закрываю дверь, возвращаюсь и вижу Калеба, который стоит на одном колене на полу, опираясь на другую ногу, и открывает банку с краской, а затем погружает в нее палочку, чтобы хорошо перемешать.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
— Помогаю тебе.
Да, теперь я вижу, что происходит что-то странное.
— Разве тебе не нужно быть в магазине стройматериалов?
— Джимми вышел на смену, когда я сказал, что у меня произошел несчастный случай с краской. Он присмотрит за магазином.
— Прекрасно, но мне действительно не нужна помощь.
— Я не спрашивал, нужна она тебе или нет, — Калеб поднимает с пола кисточку и валик. — Ты хочешь окрашивать стены или обводить края?
— И то, и другое, потому что я могу сделать это сама.
— Ладно, тогда я займусь краями, — отвечает он, совершенно не принимая во внимание мой ответ.
Я растерянно смотрю, как Калеб наливает краску в большую кюветку, а затем еще немного в маленький сосуд для себя. Он берет кисточку и идет к стене, начинает наносить краску, обводя край косяка.
— Калеб, серьезно, что ты делаешь?
— Твои братья вернутся на Рождество? — спрашивает он.
— Нет, Бэннер и Райот остаются в Чикаго на… погоди, почему я вообще на это отвечаю? — уперев руки в бока, я постукиваю ногой по полу. — Калеб, почему ты здесь?
— Разве это не очевидно? — спрашивает он, продолжая красить. — Стараюсь напомнить тебе, что я хороший парень, что люди порой ошибаются, и, хотя я знаю, что нашу страницу мы пролистали, однако не хочу, чтобы ты чувствовала себя некомфортно, живя здесь, — он оборачивается и смотрит мне в глаза. — Я не знаю причины, почему ты вернулась сюда, Нола, но знаю, что ты заслуживаешь счастья, и отказываюсь быть человеком, мешающим тебе быть счастливой. Понимаю, достаточно неловко опять оказаться вместе в одном городе, поэтому хочу сделать это пребывание менее неловким.
Гм, ну, это действительно кажется очень взрослым поступком.
То ли из-за радостной праздничной атмосферы вокруг, то ли из-за искреннего взгляда его глаз, но лед в моем сердце понемногу тает.
— А… что ж… спасибо.
— Пожалуйста, — усмехается Калеб. — А теперь бери валик. Я сам не буду красить.
— Ладно, подожди секунду, — говорю я и перевожу дыхание после приступа смеха. — Не может быть.
Калеб кивает и проводит кистью по плинтусу.
— Мне хотелось, чтобы этого никогда не случалось, но это правда. Когда в прошлом году я помогал устанавливать декорации для летней театральной программы, мои штаны зацепились за гвоздь. Я не заметил этого и вконец разорвал их, но так и остался стоять и светить нижним бельем.
Я наклоняюсь и взрываюсь искренним смехом.
— Боже мой, прямо при детях?
— К сожалению. Разгневанные родители прислали мне кучу писем. Очевидно, в этом году меня уже не просили помочь, и, если честно, летняя программа была не такой классной, как обычно, а все потому, что мои изделия из дерева не использовали во благо.
— Из страха, что ты покажешь всем свое дерево.
Он поднимает одну бровь, которая, конечно, еще больше меня смешит.
— Они увидели только белье и даже его не смогли рассмотреть, потому что мои слишком белые ноги, видимо, ослепили их.
— Скорее всего, — хихикаю я.
— Ладно, я своей историей поделился, а теперь ты расскажи мне, что самое унизительное случилось с тобой, пока ты была в Нью-Йорке.
— Дай подумать, с чего же начать? — спрашиваю я и набираю больше краски на валик. — Как-то я приняла пожилого господина за того, с кем должна была пойти на свидание вслепую, и проговорила с ним пол часа. А позже получила сообщение от своего настоящего потенциального кавалера, который писал, что он расстроен, потому что я его бросила. Старик чмокнул меня в губы и улыбнулся, когда я быстро удирала от него.
— О нет.
Я пожала плечами.
— Оказалось, что у них одинаковые имена. Меня подставил коллега, потому что не показал никаких фотографий. Еще был случай, когда мне поручили помочь маме моего парня на кухне в День благодарения. Семья была одержима бабушкиным чизкейком, и это был последний бабушкин День благодарения. Она имела достаточно энергии, чтобы в последний раз приготовить его. Меня попросили вытащить его из духовки, но я не знала, что он в форме для выпечки, поэтому попыталась вытащить его из нее, чтобы переложить на тарелку, сжала — и весь святой чизкейк разлетелся по духовому шкафу.