Мы проследовали по измасленной дороге через лес не более двадцати футов или около, перед тем как вышли из покрова его деревьев. Я хотел обойти дом, оставаясь в лесу, чтобы разведать его под каждым углом перед тем, как решиться подойти.
Это была весенняя Мохаве, день был жарким, воздух абсолютно сухим и абсолютно неподвижным. Опавшие листья хрустели под ногами, и лишь изредка очередная испуганная птица, взлетая сквозь ветки, махала крыльями над головой.
Я чувствовал, что за мной кто-то наблюдает, но это ничего не значило. Из-за паранормальных способностей, так как мне приходилось прокладывать свой путь через мир живых и мёртвых, я иногда чувствовал, будто нахожусь под наблюдением вражеского присутствия, хотя на самом деле это было не так.
Сторми прошептала:
— Я чувствую, что за нами наблюдают.
Чтобы уберечь её от страха слежки со стороны злых и невидимых врагов, я сказал:
— Остерегайся гремучих змей.
Дом не был похож на место, где Норман Бейтс[6], надев одежду своей матери и затачивая ножи, убивал женщин в семейном мотеле. Не был он построен и из имбирных пряников и леденцов для приманки доверчивых детей в дом лесной ведьмы, чтобы потом зажарить их в печи[7].
Простое двухэтажное здание было недавно покрашено белой краской со светло-жёлтой отделкой. На переднем крыльце — качели; мужские папоротники, свешивающиеся с латунных цепей. Пара кресел-качалок из гнутого дерева на заднем крыльце. Убранство зелёного газона состояло из купальни для птиц, четырёх керамических садовых гномов, сидящих за столом, которым им служил огромный керамический гриб, полудюжины кроликов из пастельно-голубого литого бетона в четыре или пять раз больше натуральной величины и туманно-голубой тачки, используемой в качестве кашпо, переполненного вьющейся геранью, усыпанной алыми цветами.
Если бы это был День благодарения[8], я ожидал бы увидеть бабушку Нормана Роквелла[9], стоящую у парадной двери в длинном переднике, надетом поверх хлопчатобумажного платья, с мазком муки на одной щеке, машущую пришедшим внукам.
Издалека из тени тополей Сторми сказала:
— Жутко.
— Мегажутко, — согласился я.
— Голубые кролики? Предполагается, что они — результат воздействия ядерных отходов?
— Кролики-годзиллы, — ответил я.
— А гномы играют в покер?
— Думаю, они пьют чай.
Не забывая о змеях, мы продолжили двигаться сквозь деревья, пока не увидели ступеньки заднего крыльца, ведущие к открытой двери на кухню.
Сторми произнесла:
— Кто-то лежит в дверном проёме.
Я прищурился и ответил:
— Возможно, мёртвый человек.
— Какой мёртвый человек?
— Вероятно, мёртвый парень с мясницким-тесаком-в-шее.
Она снова попыталась воспользоваться сотовым телефоном, но как и прежде, сеть здесь была недоступна.
— Я передумала. Голубые кролики и теперь труп. Давай отъедем куда-нибудь, где работает телефон и позвоним оттуда шефу Портеру.
Когда холодок пробежался по моей спине вверх и застрял в волосах на затылке, я сказал:
— Слишком поздно.
— Это не тупой ужастик, странный ты мой. Никогда не поздно сделать умную вещь.
— Кому-то внутри нужна помощь прямо сейчас. Нельзя терять время.
— Откуда ты знаешь?
— Интуиция.
— Правда? Ну, моя интуиция говорит, что мы должны убираться отсюда сию же минуту или получим мясницкий тесак в шею.
— Когда я говорю интуиция, — напомнил я ей, — я имею в виду шестое чувство. У меня не такая интуиция, как у тебя. Она не подводит.
— Я втюрилась в повара, — сказала она, — а оказалось, что встречаюсь с ясновидящим.
— Ясновидящий — неправильное слово.
— А есть ли подходящее для тебя слово?
— Возможно, нет, — признал я.
Портьеры и шторы закрывали почти все окна, и дом был тих, словно будто покинутый.
— Она умрёт, если мы не войдём прямо сейчас, — сказал я.
— Кто?
— Я не знаю, кто, как и почему, но знаю, что у нас почти нет времени, чтобы её спасти.
Берёт смелость города или нет, мы пересекли газон и при этом удержались от того, чтобы бросаться от одного укрытия к другому. Четыре гнома вокруг керамической поганки не играли в покер и не пили чай. Каждый из них держал по кружке пива, и, судя по выражению их лиц, единственной причиной их собрания было напиться до чёртиков.
Лежащий в проходе между крыльцом и кухней оказался сорокалетним мужчиной с бритой головой и широкими голубыми глазами, тот же человек, чей страдающий дух привёл нас в это место. Тесак перерубил ему сонную артерию, и он истёк кровью на полу крыльца так недавно, что пролившаяся кровь ещё не покрылась коркой.
Чтобы не оставлять следы крови в доме, мне со Сторми пришлось наступить на спину умершего мужчины, а затем между его расставленных ног. Я не поклонник ковров из медвежьей шкуры, но по крайней мере у них удаляют все деликатные части тела прежде, чем постелить на пол. Из разорванной гортани доносились неприятные хлюпающие звуки, которые, как мне показалось, были закономерными.
На кухне Сторми выставила свою дубинку из нержавейки ища, какой бы череп ей раскрошить, а я схватил скалку, которая лежала на раскатанном тесте для пирога на мраморной доске для выпечки, приставленной к столу для разделки мяса. Теперь мы были готовы к чему угодно, только если у этого чего угодно не окажется пистолета.
— Свигурки, — прошептала Сторми.
Кто-то коллекционировал милых керамических, стеклянных и резных деревянных свинюшек, которые были выставлены в линию на холодильнике, выглядывали между бутылками на полках для специй, теснились в центре рабочего островка и на обеденном столе. Там были свинки в сюртуках, рабочих комбинезонах, костюмах Санта Клауса, смокингах и вечерних платьях. Здесь стояла свинья в полупируэте, а там свинья играла на банджо.
Там, где стены не были заставлены шкафами и приборами, они были заняты вышивкой в рамках с декоративными кромками и утешительными клише: Дом там, где сердце, За дождём всегда следует солнце…
Внезапно вышивка начала стучать по стенам, а свиньи — звякать друг о друга, как будто Пико Мундо содрогнулось от небольшого землетрясения.
Встревоженный, я развернулся, Сторми тоже развернулась, а позади нас стоял призрак. Он проявился с невредимой шеей.
— Ты что-нибудь видишь? — спросила она.
— Мертвеца.
— Что он делает?
Его глаза светились голубым пламенем, лицо было искривлено противоречивыми эмоциями. Как будто требуя правосудия, он показал пальцем на меня. Обнажая стиснутые зубы, он вознёс тот же палец к потолку, и как Кларк Кент[10] в случае крайней необходимости, когда не было времени на переодевание в плащ с колготками, вылетел из кухни через потолок, не нанеся гипсовой штукатурке никакого урона своим внезапным выходом.
— Что только что произошло? — спросила Сторми.
— Ну, в целом, указание пути: он вылетел через потолок. Убийца должен быть наверху.
— Давай доберёмся до него.
— Я могу справиться с этим сам.
— Друг мой, ты не пойдёшь наверх один.
Я поднял скалку.
— Это всё, что мне нужно.
Подняв стальную дубинку, она сказала:
— А это всё, что мне нужно.
— Иногда ты сводишь меня с ума.
Она улыбнулась.
— Ты бы не любил меня, если бы не сводила.
Мы пошли наверх.
Ступеньки скрипели. Они всегда скрипят, когда этот скрип может привести к твоей смерти, и никогда не скрипят, когда это не имеет значения. Вселенная антропична, а это означает, что её устройство делает возможной и обеспечивает разумную жизнь, особенно человеческую. И всё же я ощущаю какую-то силу, некоторое присутствие, некоего врага за кулисами, который с помощью бесчисленных устройств неуловимо или явно ищет, как нас уничтожить. На втором этаже хозяйская спальня, вторая спальня и кладовка оказались пусты, но все дверные петли скрипели, скрежетали или делали и то, и другое.
В третьей спальне, в задней части дома, оказались две женщины. Когда я толкнул дверь, они подняли глаза и испугались.
Та, что моложе, была привлекательной блондинкой, которая почти разменяла третий десяток. Она сидела на краю кровати, полностью одетая, но прикованная к стальному кольцу, приваренному к спинке кровати.
Другая женщина перебирала связку ключей, пытаясь освободить блондинку от наручника, который приковывал её к цепи. Она была костлявой, растрёпанной, её тонкие руки были покрыты синяками, правый глаз опух и не открывался. Когда она повернулась ко мне, ужас и робость читались на её бледном, как бумага, лице, но натянутые уголки её рта говорили о решимости, и мне подумалось, что в её зелёных глазах я прочитал дикий росчерк ликования.
Несмотря на скалку в моих руках и боевую дубинку Сторми, изначальный страх старшей женщины уступил чему-то похожему на безумную, но неустойчивую радость. Вот она казалась освобождённой и ликующей, как будто только что обезвредила бомбу, но мгновением позже её лицо пасмурнело, а ухмылку быстро сменил хмурый взгляд, словно она снова услышала тикающие часы бомбы.
Она бросила на меня сердитый взгляд.
— Ты кто? Что ты делаешь в моём доме?
— Там мёртвый мужчина… — начал я.
— Ага, Курт. Он использовал меня, и у него это получалось гладко, как по маслу. Я не видела, каким змеем он был, пока не стало слишком поздно. Ублюдок Курт, теперь абсолютно мёртвый, больной ублюдок, абсолютно мёртв. — Она лыбилась, как будто я сказал, что она выиграла в лотерею. — Я врубила ему весьма неплохо, чёрт меня подери, если это не так. Я, никчёмная старая Роберта, наконец, я это сделала. — Она выглядела поражённой тем, что оказалась способной убить Курта. — Я врубила ему, как будто он всего лишь кусок грудинки. Хотелось бы врубить ему пару сотен раз, рубить его снова и снова, пока он не сдохнет. Вот бы у меня хватило мужества на это