о требуется очередная жена. В общем, пристраивают девушку к алтарю, как могут, чтобы скрыть позор.
Люсинда, судя по всему, была далека от таких приличий, и предупредила графа, что если тот кому-то расскажет о том, как она опозорилась (профессионально), она ему все клыки выдерет и добавила:
– Теперь напугать этих крестьян для меня не работа, а дело чести!
И предложила: «Будем репетировать твою харизму с земли!»
После того как вампир и ведьма, хромая, добрались до замка, Люсинда ушла к себе, чтобы вернуться с книгой «Основы злодейского хохота» с пометкой «Обязательно к прочтению!».
– Муа-ха-ха! – репетировал Альберт всю ночь перед зеркалом. – Муа-ха… Ой, нет, звучит, как будто я подавился.
– Ты подавился? – из коридора донёсся встревоженный голос Люсинды.
– Нет! – Альберт смутился.
В итоге его дебютный «зловещий хохот» над деревней прозвучал так неубедительно, что даже воробьи со своих мест не поднялись. А пролетающая ворона задержалась лишь для того, чтобы насмешливо обкаркать.
Пришлось перейти к действиям.
– Ладно, – сказала Люсинда, кровожадно пластая сырой окорок. Мясо таки пришлось купить. А перед этим – разведать, где местный рынок. Причём на оный Альберт и ведьма пошли вместе, на рассвете, в лучших традициях семейной четы, поднявшейся в несусветную рань: шипя друг на друга и слегка переругиваясь. И вот сейчас рыжая готовилась запечь добычу. Конечно, с чесноком. И картошкой. – Давай по-простому: ты выходишь ночью, хватаешь первого попавшегося крестьянина за шкирку и шипишь ему в лицо что-нибудь угрожающее, кусаешь…
– Кусать по конвенции Больста, принятой полвека назад, без согласия жертвы нельзя, – поправил вампир.
– Главное, чтоб твоя жертва об этой конвенции не знала, – пожала плечами ведьма.
– Эти – наверняка знают, – отозвался граф.
– М-да… тогда как-то неудобненько выйдет… – согласилась Люсинда и, остервенело режа картошку, выдохнула: – Тогда мы пойдём другим путём. Сделаем так, чтобы у них коровы зелёным молоком доились!
– А… это разве страшно? – поинтересовался Альберт.
– Пить такое – точно страшно!
Но когда наутро крестьяне обнаружили, что их коровы дают молоко цвета мха, реакция была неожиданной.
– О, – сказала деревенская знахарка, которую Альберт и Люсинда подслушивали у колодца уже вместе. – У тебя, Марыська, тож зелёное в подойнике сегодня поутру было?
– Агась, – охотно согласилась румяная – кровь с молоком деваха, крутившая ворот. – Мы всей семьёй его попробовали. Вкуснее обычного.
– Дак оно ещё целебное! – поддакнула старуха. – Графёнок молодой с жинкой своей рыжей не иначе нам благословение послали! – добавила она.
Авторы «благословения» только заскрипели зубами из ракитника, в котором засели.
А Альберт поймал себя на том, что, склонившись к шее ведьмочки, даже не думает о том, как бы половчее ту укусить, а вот поцеловать…
Но тут же спохватился и прогнал эти недостойные мысли прочь.
Через неделю зелёное молоко продавали на ярмарке втридорога как «эликсир бессмертия».
– Ну всё! – сказала Люсинда, натурально вампирея, когда вновь на кухне занималась ужином. – Если они не боятся духов, зловещего смеха и даже зелёного молока – значит, надо бить в самое больное место! Переходим к плану «Ж».
– Ж? В смысле полная?
– В смысле жёсткие налоги! – воткнув нож в мясо, выдохнула Люсинда.
В этот миг она была столь прекрасна, что Альберт забыл обо всём, даже о проклятии.
А вот крестьяне, едва им огласили указ графа, вспомнили всё! И что он кровопийца, и что монстр, и… много бранных слов. А главное – убоялись!
Читая развешанные на столбах указы, они только ужасались. И было с чего. Люсинда подошла к плану «Ж» с размахом!
Её витиеватым почерком было выведено:
Налог на тень (одна монета в день, если ваша тень падает на землю замка).
Налог на страх (если вы не боитесь графа – штраф за «неуважение»).
Налог на воздух («дышите? значит, используете замковую атмосферу!»).
Рыжая не забыла ничего: даже за взгляд на замок брался медяк, а уж за долгое любование – целых пять. По поводу последнего налога Альберт вяло запротестовал, но ведьма сказала: «Давай по полной!»
– Да он настоящий упырь! – завопил староста, когда Альберт потребовал плату за «использование лунного света» (аргументируя тем, что луна отражается в замковых окнах).
– Налог на бороду?! – орал кузнец. – У меня она с рождения!
– А у меня налог на рождение! – плакала молодая мать.
– Налог на смерть?! – возмущался гробовщик. – Да как так-то?!
– Хуже демона! – причитала трактирщица.
– Вампирское отродье!
– Кровосос! – вторила толпа.
– Гад!
– Вурдалак!
Крестьяне, которые спокойно переносили призраков и блазней, потусторонний вой, теперь сами взвыли от новых поборов.
Альберт, сидя в замке, слышал, как по деревне катится волна искреннего, неподдельного ужаса.
– Оно работает! – прошептал он.
В этот момент в замке громко щёлкнуло – будто лопнула невидимая цепь. Проклятие дрогнуло. Альберт почувствовал, как тяжёлые оковы наследного проклятия спадают с него.
– Сработало! – Люсинда схватила Альберта за руку. – Они тебя искренне возненавидели!
Теперь Альберт знал правду: настоящий ужас – это не призраки, а бюрократия.
А ещё… он знал, что без своей рыжей ведьмы ему никогда бы не справиться. Он, наплевав на воспитание и этикет, подхватил Люсинду и закружил по залу в своих объятьях.
Она застыла на мгновение, рыжие кудри, будто живые языки пламени, рассыпались по плечам, а зелёные глаза расширились от удивления и восторга. Прежде чем ведьма успела охнуть, Альберт уже притянул её к себе – резко, страстно, вопреки всем правилам приличий, которые когда-либо существовали в вампирском кодексе.
Её губы оказались мягче, чем он ожидал. Тёплыми, как летний закат, сладкими, как забродивший малиновый нектар, и в то же время – дерзкими, с привкусом тёмных чар и крепкого, как чёрный кофе, проклятья. Он чувствовал, как бешено в ведьминой груди стучит сердце, и это сводило его с ума. Безумие… настоящее безумие и жажда. Но не крови. Обладания.
Она не сопротивлялась. Нет, напротив – её пальцы впились в его плечи, сжимая ткань так, будто боялась, что Альберт исчезнет, растворится в ночи, как дым. Их дыхание смешалось, горячее и холодное, жизнь и вечность, огонь и лёд.
Альберт забыл обо всём. О проклятии, о замке, о том, что он вампир, а она – ведьма, что между ними целые миры условностей и запретов. В этот миг существовала только она – её губы, её запах, напоминающий дым костра и спелые яблоки, её тело, прижатое к нему так тесно, что он чувствовал дрожь её нетерпения, каждый её вздох, каждый удар сердца.
Она ответила ему с такой же яростью, словно решила доказать, что не уступит даже в этом. Её зубы слегка задели его нижнюю губу, прикусывая, и он застонал – не от боли, а от невыносимого удовольствия.
Когда они наконец разорвали поцелуй, оба дышали так, будто пробежали через все девять кругов преисподней.
– Ты… – Люсинда попыталась говорить, но голос предательски дрогнул.
– Я знал, что ты будешь на вкус как бунт, – прошептал Альберт, прижимая лоб к её лбу.
Она рассмеялась исключительно по-ведьмински – звонко, беззаботно, как будто не было ни проклятий, ни замков, ни всего этого безумия.
– А ты – как запретная книга, которую всё равно хочется прочесть до конца.
И тогда он понял: вот оно. Настоящее проклятие. Не замок, не ужас, не бюрократия.
А она.
Только она.
Его ведьма.
Та, которую он теперь не отпустит до гроба. Да и в гробу тоже.
Но сказать ей напрямую об этом? Ни в коем случае! Ведьма слишком вредная, в смысле гордая, чтобы сразу сказать «да», сделай ей вампир предложение руки и сердца. Потому клыкастый, пристально в зелёные колдовские глаза, произнёс:
– Люсинда, стань… моим налоговым консультантом!
А после ещё и убедительно аргументировал это тем, что вампиры – совершеннейшие профаны в этом вопросе, и он непременно разорится без сторонней помощи. Ведьма задумалась. Надолго.
– Так… ты остаёшься? – Альберт коснулся ладонью скулы ведьмы. Нежно, осторожно. С трепетом. С таким же он ждал и её ответа. – Я могу отменить налог на воздух…
– Ну уж нет, – Люсинда ухмыльнулась. – Мы его оптимизируем.
И вот что они придумали:
Льготы за «страх» (если крестьяне пугали друг друга историями про вампира – получали скидку).
Бонусы за «верность» (те, кто кланялся замку, платили меньше).
Акция «Ночь ужаса» (раз в месяц ведьма устраивала «нападение» на деревню, после чего Альберт «великодушно» спасал жителей – за скромную плату).
Деревня процветала (в страхе, но без разорения), Альберт сохранил наследство, а Люсинда…
Она заметила странные изменения. Её зелья стали получаться слишком сладкими, а в котле вместо предсказаний всплывали силуэты, подозрительно напоминающие Альберта в праздничном жабо.
– Демоны! – пробормотала она, вливая в бульон корень мандрагоры. – Какая же я хладнокровная стервозная ведьма, если влюбляюсь в первого встречного вампира?
И она держалась, можно сказать – из последних ведьмовских сил. Потому что первым должен был сдаться вампир, и никак иначе. Можно сказать, дело принципа.
– Ты считаешь меня монстром? – как-то раз спросил Альберт, когда ведьма, уютно устроившись в кресле-качалке перед камином в чистом, обустроенном и отремонтированном замке, плела проклятье.
– О да, – она улыбнулась. – Но моим монстром.
– А я уже давно считаю тебя своей ведьмой… и если мы – друг друга считаем своими, то не пора ли осчастливить сердечным приступом патера по этому поводу.
– Это предложение?
– Это констатация факта, – отозвался Альберт.
И где-то в тени замковых стен зазвучал смех… а в кабинете заскрипело перо, выводящее цифры в графе «годовая прибыль».