в надежде отдохнуть от Парижа и в общении с людьми и природой Южной Франции
набраться новых сил Винсент едет в Арль.
459 note 47
Мой дорогой Тео,
Не сердись на меня за неожиданный приезд. Я все взвесил и думаю, что таким образом
мы выиграем время. Буду в Лувре к полудню, а если хочешь, то и раньше.
Дай мне, пожалуйста, знать, в котором часу ты можешь прийти в Квадратный зал. Что
касается расходов, то повторяю: я уложусь в ту же сумму. У меня, разумеется, еще есть деньги,
и я не пойду ни на какие траты, прежде чем не посоветуюсь с тобой. Вот увидишь – все
уладится.
Итак, приходи туда – и пораньше.
459-а. Париж note 48
Мой дорогой мистер Ливенс,
Здесь, в Париже, куда я перебрался, я не раз размышлял о Вас и Вашей работе. Вы,
вероятно, помните, как мне нравилась Ваша палитра, Ваши взгляды па искусство и литературу
и особенно – должен это добавить – Вы сами. Я давно уже подумывал, что мне следует дать
Вам знать, где я и чем занят. Но меня удерживало одно обстоятельство: жить в Париже, на мой
взгляд, куда дороже, чем в Антверпене, поэтому, не зная, каковы сейчас Ваши денежные
обстоятельства, я не решался посоветовать Вам переехать сюда из Антверпена, не предупредив
Вас, что жизнь в Париже много дороже и что бедного человека ждет здесь, как Вы сами
понимаете, немало лишений. С другой стороны, тут больше шансов продать свои работы, а
также больше возможностей обмениваться картинами с другими художниками.
Короче говоря, я утверждаю, что художник, наделенный энергией и острым самобытным
чувством цвета, может шагнуть здесь вперед, невзирая на многочисленные трудности. И я
намерен осесть здесь надолго.
Тут есть что посмотреть – например полотна Делакруа, если уж называть кого-либо из
мастеров. В Антверпене я даже не представлял себе, что такое импрессионисты; теперь я
познакомился с ними и, хотя не принадлежу к их клану, приведен в восторг вещами некоторых
из них – обнаженными фигурами Дега, пейзажами Клода Моне. Что до моей собственной
работы, то у меня не было денег на натурщиков; в противном случае я целиком посвятил бы
себя работе над фигурой. Однако я сделал целую серию этюдов маслом – просто цветы:
красные маки, голубые васильки и незабудки, белые и розовые розы, желтые хризантемы. Я
делал их в поисках контрастов синего и оранжевого, красного и зеленого, желтого и
фиолетового, в поисках des tons rompus et neutres, 1 которые бы соответствовали этим резким
противоположностям, словом, добиваясь не серой гармонии, а интенсивного цвета.
l Смешанных нейтральных тонов (франц.).
Помимо всей этой «гимнастики», я недавно написал две головы и смею утверждать, что
по свету и цвету они лучше того, что я делал раньше. Короче, скажу так, как мы говорили
когда-то: жизнь надо искать в цвете; подлинный рисунок есть моделирование цветом.
Я сделал также с дюжину пейзажей – откровенно зеленых и откровенно синих.
Итак, я борюсь за жизнь и прогресс в искусстве.
Мне очень хочется знать, что Вы поделываете и собираетесь ли в Париж.
Если соберетесь, напишите мне заблаговременно: я готов, если это Вас устроит,
разделить с Вами свое жилье и мастерскую, пока они у меня еще есть. Весной, скажем в
феврале, а то и раньше, я, может быть, отправлюсь на юг Франции, в край голубых тонов и
ярких красок.
И вот еще что: если бы я знал, что Вы разделяете мои стремления, мы могли бы
объединиться. В свое время я был убежден, что Вы – подлинный колорист; с тех пор я
посмотрел импрессионистов и могу уверить Вас, что в смысле колорита и Вы, и я развиваемся
сейчас в направлении, не совсем соответствующем их теориям. Тем не менее смею утверждать,
что у нас есть шансы, и притом немалые, найти здесь друзей.
Надеюсь, Вы здоровы. В Антверпене я чувствовал себя неважно, но здесь начал
поправляться.
В любом случае напишите мне. Передайте от меня привет Аллену. Брайету, Ринку,
Дюрану, хотя о них я вспоминаю не очень часто, тогда как о Вас – каждый день.
Сердечно жму руку.
Искренне Ваш Винсент.
Мой теперешний адрес: Париж, улица Лепик, 54, г-ну Винсенту Ван Гогу.
Что касается продажи моих работ, то шансов на это мало; тем не менее начало
положено.
В настоящее время я нашел уже четырех торговцев картинами, согласившихся
выставить мои этюды. Кроме того, я обменялся этюдами с некоторыми художниками.
Цена – пятьдесят франков за штуку. Это, конечно, немного, но, как я теперь вижу,
чтобы встать на ноги, надо продавать дешево, хотя бы даже по себестоимости. Не забывайте,
милый друг: Париж это Париж. На свете только один Париж, и пусть жизнь в нем нелегка,
пусть даже она станет еще тяжелее и трудней, все равно воздух Франции прочищает мозги и
приносит пользу, огромную пользу.
Я несколько месяцев посещал мастерскую Кормона, но убедился, что пользы от этого
меньше, чем я ожидал. Допускаю, что виноват тут и я; тем не менее я покинул Кормона, как
покинул Антверпен, работаю с тех пор в одиночку и, поверите ли, чувствую себя самим собой
куда больше, чем раньше.
Торговля идет здесь совсем не бойко. Крупные торговцы занимаются Милле, Делакруа,
Коро, Добиньи, Дюпре и еще кое-кем из мастеров, вещи которых продают по несусветным
ценам. Для молодых же художников они не делают почти ничего, вернее, вовсе ничего.
Второразрядные торговцы, напротив, продают работы молодых, но чрезвычайно дешево.
Думаю поэтому, что, запросив больше, я не получил бы ни гроша. Но что бы там ни было, я
верю в цвет, верю в него даже в смысле цены: со временем публика начнет за него платить.
Однако пока что дела обстоят скверно.
Поэтому каждого, кто захочет рискнуть и перебраться сюда, предупреждайте, что здесь
ему не придется возлежать на розах.
Тем не менее наша цель – прогресс в искусстве, и что бы это слово, черт его побери, ни
означало, добиваться прогресса можно только здесь. Я хотел бы сказать: каждый, у кого
сколько-нибудь прочное положение, должен оставаться там, где он сейчас. Но искателю
приключений лишний риск не грозит никакими потерями. Это особенно верно применительно
ко мне, поскольку я не рожден авантюристом, а стал им лишь по воле судеб: у себя на родине и
в семье я острее, чем где-либо, чувствую, что я всем чужой.
Сердечный привет Вашей хозяйке г-же Розмален. Передайте ей, что если она не прочь
выставить какие-нибудь мои работы, я пришлю ей одну из своих небольших картин.
461 [Лето 1887}
Мой дорогой друг, 1
Я отправился-таки в «Тамбурин». Не сделай я этого, люди подумали бы, что я струсил.
Итак, я объявил Сегатори, * что в этом деле я ей не судья: пусть судит себя сама. И еще
– что я порвал расписку, но что она обязана вернуть все картины; что если она не причастна к
случившемуся со мной, пусть зайдет ко мне завтра, и что я решил так: раз она не зашла ко мне,
значит, она знала, что со мной собираются затеять ссору, хотя и пыталась предупредить меня,
сказав: «Убирайся отсюда!» – фразу, которой я не понял, да, вероятно, и не захотел бы понять.
1 Письмо к Тео, который в это время проводил свой отпуск в Голландии.
На все это она ответила, что картины и прочее в моем распоряжении. Она утверждает,
что ссору затеял я сам. Это не удивляет меня: я ведь знаю, что ей изрядно достанется, если она
станет на мою сторону.
Входя в «Тамбурин», я заметил того парня, но он тут же скрылся.
Забрать картины немедленно я не захотел, а просто предупредил Сегатори, что мы
поговорим о них после твоего возвращения, так как они принадлежат не только мне, но, в
равной мере, и тебе, а покамест пусть она еще раз поразмыслит над случившимся. Выглядит она
неважно – лицо прямо-таки восковое, а это плохой признак.
Ей, якобы, неизвестно, что тот парень заходил к тебе. Если это правда, я еще больше
склонен думать, что она не подстроила скандал, а, напротив, всячески старалась дать мне
понять, что меня вызывают на ссору. Она же не может поступать так, как ей хотелось бы.
Словом, я ничего не предприму до твоего приезда.
За время твоего отсутствия я написал две картины.
В кармане у меня сейчас всего два луидора, и я боюсь, что не растяну их до встречи с
тобой.
Заметь, что, когда я начинал работать в Аньере, у меня было много чистого холста, да и
папаша Танги был со мной очень хорош. Он-то, в общем, не переменил ко мне отношения, но
эта старая ведьма, его жена, все высмотрела и взъелась на меня. На днях я накричал на нее и
объявил, что если я перестану у них покупать, так это только ее вина. Папаша Танги мудро
отмолчался, но, несмотря ни на что, сделает все, о чем я ни попрошу.
Тем не менее работать, как видишь, мне нелегко. Сегодня видел Лотрека. Он продал
одну картину – кажется, с помощью Портье. Он принес мне показать акварель г-жи Месдаг –
вещь, по-моему, очень красивую.
Надеюсь, поездка развлечет тебя. Передай от меня самый сердечный привет маме, Кору
и Вил.
Если в твоих силах устроить так, чтобы в ожидании твоего приезда мне пришлось тут не
очень круто, пришли еще малость денег, а я постараюсь написать для тебя новые вещи – я ведь
за свою работу совершенно спокоен. Правда, мне несколько мешало опасение, как бы меня не
сочли трусом, если я не появлюсь в «Тамбурине», но теперь я там побывал и снова нахожусь в
безмятежном настроении.
462 [Лето 1887}
Мой дорогой друг, 1
Я совершенно подавлен тем, что живопись, даже если художник добивается успеха, все