тебе по сердцу.
В «Красном закате» солнце подразумевается где-то выше картины, скажем, на уровне
рамы. За час-полтора до захода предметы на земле еще сохраняют свой цвет. Синее и
фиолетовое окрашивает их в черный, позднее, когда лучи падают уже более горизонтально. Еще
раз благодарю тебя за посылку, согревшую мне сердце, и мысленно крепко жму твою руку.
Сообщи мне день твоего отъезда, чтобы я знал, когда ты будешь в Париже. Твой парижский
адрес по-прежнему авеню Болье, 5, не так ли?
Б 19-а note 131
Все эти дни мы много работали, а я к тому же между делом читал «Мечту» Золя, почему
и не выбрал время написать тебе.
Гоген глубоко, очень глубоко интересует меня как человек. Я давно уже убежден, что
наше треклятое ремесло больше всего нуждается в людях с руками и желудком рабочего.
Искусство требует вкусов поестественнее, а характера пострастнее и повеликодушнее, чем у
дохлого декадента – завсегдатая парижских бульваров.
Так вот, у меня нет ни малейшего сомнения в том, что рядом со мной живет сейчас
девственная натура с инстинктами настоящего дикаря. У Гогена честолюбие отступает на
задний план перед зовом крови и пола. Впрочем, довольно! Ты ведь знаком с ним ближе, чем я.
Я просто хотел изложить тебе в нескольких словах свои первые впечатления о нем. Думаю
также, что ты не будешь неприятно поражен, узнав, что наши с ним раз говоры вертятся вокруг
такой грандиозной темы, как объединение известных художников.
Должно ли и может ли такое объединение носить коммерческий характер? В этом
вопросе мы еще не пришли ни к каким выводам, не ступили даже на почву неизвестного нам
континента.
Я, во всяком случае, инстинктом чувствую, что этот Новый Свет существует, а
следовательно, верю в возможность колоссального возрождения искусства. И я, конечно,
убежден, что родиной такого нового искусства станут тропики. Сами мы, на мой взгляд,
призваны сыграть роль лишь связующего звена: только следующему поколению удастся
обеспечить себе мирную жизнь. В любом случае уяснить себе наши обязанности и возможности
нам поможет одно – опыт.
Несколько удивлен тем, что до сих пор не получил этюдов, обещанных тобой в обмен на
мои.
Теперь подробность, которая тебя заинтересует: мы совершили несколько вылазок в
веселый дом и, вероятно, кончим тем, что привыкнем там работать. Гоген занят сейчас
полотном, изображающим ночное кафе, которое написал и я; но он ввел в картину фигуры,
виденные им в публичном доме. Вещь обещает быть очень красивой.
Я написал два этюда – листопад в тополевой аллее и еще третий, в желтых тонах –
общий вид той же самой аллеи.
Признаюсь, что сам не понимаю, почему не пишу этюдов фигур, хотя теоретически
представляю себе художников будущего именно как новую плеяду портретистов, могучих,
простых и понятных самой широкой публике. Вероятно, я скоро тоже примусь писать
публичный дом.
Оставляю свободную страницу для Гогена – он, видимо, тоже тебе напишет, – а
покамест мысленно жму тебе руку.
Всегда твой Винсент.
Зуав Милье отбыл в Африку. Он будет рад, если ты как-нибудь соберешься и напишешь
ему.
Б 20 note 132
На днях брат сообщил мне, что вы придете смотреть мои картины. Таким образом, я
знаю, что ты вернулся в Париж, и очень рад, что тебе вздумалось пойти посмотреть, что я
сделал. Со своей стороны, я жажду узнать, что ты привез с собой из Понт-Авена. Голова моя
теперь не слишком приспособлена для переписки, но я чувствую вокруг себя пустоту, когда не
нахожусь в курсе того, что делает Гоген, ты и другие.
Придется, однако, запастись терпением.
У меня здесь есть еще дюжина этюдов, которые, наверно, придутся тебе по вкусу
больше, чем мои летние работы, показанные тебе моим братом. В числе этих этюдов имеется
«Вход в каменоломню»: бледно-лиловые скалы на красноватой почве, как в некоторых
японских рисунках. По использованию больших цветовых планов и рисунку в этом есть много
общего с тем, что вы делаете в Понт-Авене.
В этих последних этюдах я чувствовал себя увереннее, потому что здоровье мое
значительно улучшилось. Есть у меня еще одно полотно размером в 30 с возделанными полями
смягченно-сиреневого цвета, на фоне гор, уходящих к самому верху картины: сплошная
кочковатая земля и скалы, чертополох и сухая трава в одном углу и маленький фиолетово-
желтый человечек. Надеюсь, ото докажет тебе, что я еще на что-то годен.
Бог мой, что здесь за сложное местечко! Тут все трудно, если хочешь проникнуть во
внутреннюю сущность вещей так, чтобы это не было чем-то неопределенным, а раскрывало
истинный характер Прованса. Чтобы справиться с этим, надо очень основательно трудиться, и в
результате, естественно получается немного абстрактно: ведь дело здесь в том, чтобы дать
солнцу и небу их полную силу и яркость, уловить тонкий аромат тмина, который пропитывает
выжженную и унылую землю. Здешние оливковые деревья созданы как раз для тебя. Мне лично
они не слишком дались в этом году, но я еще вернусь к ним, во всяком случае намерен
вернуться. Они похожи на серебро на оранжевой или лиловой земле под огромным белым
солнцем. Ей-богу, я видел некоторых художников (да и сам принадлежу к их числу), которые
никак не могли передать эту штуку. Это, прежде всего, как у Коро, – серебристо-серое, а
главное, этого никто еще не делал, хотя многим художникам удавались, например, яблони или
ивы.
Равным образом, у нас сравнительно мало картин, изображающих виноградники, а
между тем они так изменчиво красивы! Так что, как видишь, у меня здесь еще есть с чем
повозиться.
Знаешь, мне очень жалко, что на Выставке я не видел экспозиции жилищ разных
народов. Предполагаю, что устроили ее Гарнье или Виоле ле Дюк. Так вот, не могли бы вы,
видевшие ее, дать мне представление о ней – лучше всего с помощью наброска в красках – и,
в частности, о древнеегипетском доме.
Он, должно быть, очень прост и представляется мне квадратным блоком на площадке,
но мне бы хотелось знать, какова его окраска.
В одной статье я читал, что она была синей, красной и желтой. Обратили вы на это
внимание? Прошу осведомить меня точно. Не перепутайте с персидским или марокканским
жилищем: они, вероятно, очень схожи, но, по существу, совсем не то.
На мой взгляд, самое замечательное, из того, что я знаю в области архитектуры, это
хижина с крышей из обомшелой соломы и закопченным очагом. И разборчив я, однако! В
каком-то иллюстрированном издании я видел набросок древних мексиканских жилищ: это тоже
примитивно и очень красиво.
Ах, если бы мы знали быт тех времен и могли писать людей, которые жили в тогдашних
домах, это было бы так же прекрасно, как Милле; речь идет не о цвете, но об общем характере,
как о чем-то значительном, о чем-то, во что можно твердо верить.
Теперь два слова о твоей службе. Отправляют ли тебя?
Надеюсь, вы снова зайдете посмотреть мои холсты, когда в ноябре я отошлю осенние
этюды; если возможно, сообщите мне, что вы привезли из Бретани: мне хочется знать, что вы
сами считаете своими лучшими вещами.
Скоро напишу снова.
Работаю над большим холстом «Овраг»; мотив совершенно тот же, что и в вашем этюде
с желтым деревом, который я храню: две громады массивных скал, между ними узенький
ручеек, а в конце оврага – третья скала, замыкающая его. В таких сюжетах есть какая-то
сладкая грусть; к тому же очень забавно работать в дикой глуши, где мольберт приходится
приваливать камнями, чтобы ветер не сбросил все на землю.
Б 21 note 133
Благодарю за твое письмо, а в особенности за фотографии, которые дают мне
представление о ваших работах. К тому же мой брат написал о них, говоря, что ему очень
нравится гармония красок и какое-то благородство отдельных фигур.
Знаешь, пейзаж в «Поклонении волхвов» очаровывает меня настолько, что я не смею
критиковать, но тем не менее невозможно представить себе такие неправдоподобные роды
среди дороги и мать, которая принимается за молитву, вместо того чтобы кормить ребенка; а уж
зачем и почему попали сюда огромные экклезиастические лягушки, скрюченные, словно в
эпилептическом припадке, один бог знает. Я нахожу это нездоровым. Лично я люблю все
настоящее, все подлинно возможное. Если я вообще способен на душевный подъем, то я
преклоняюсь перед этюдом Милле, настолько сильным, что он вызывает в нас трепет:
крестьяне, несущие на ферму теленка, только что родившегося в поле. Вот это, друг мой,
чувствовали все люди, начиная от Франции и кончая Америкой. И после этого вы хотите
возродить средневековые шпалеры? Действительно ли таковы ваши искренние убеждения?
Конечно, нет! Ты умеешь делать вещи получше и знаешь, что должен стремиться к
возможному, логичному, правдивому, даже если тебе придется отказаться от парижских штучек
бодлеровского толка. Насколько я предпочитаю Домье этому господину!
«Благовещение», благая весть – но о чем? Я вижу фигуры ангелов, на мой взгляд,
весьма элегантных, террасу с двумя кипарисами, которые мне очень нравятся; в картине масса
воздуха, света. Но как только проходит первое впечатление, я спрашиваю себя, не
мистификация ли это, и все эти статисты мне уже больше ничего не говорят.
Но довольно! Надеюсь, ты понял: я жажду услышать, что ты делаешь такие вещи, как
твоя картина «Бретонки на лугу», находящаяся у Гогена, так дивно скомпонованная,