Терстех отрезал «нет», Мауве взял вашу сторону – я сам присутствовал при этом. Если это
повторится теперь, когда я видел вашу работу, я тоже встану на вашу сторону». Это «встану на
вашу сторону» не так уж трогает меня; но должен сказать, иногда мне становится невмоготу
слушать вечный припев Терстеха: «Пора тебе начать думать о том, как самому заработать на
хлеб». Это выражение кажется мне таким отвратительным, что я в таких случаях лишь с
большим трудом сохраняю спокойствие. Я работаю изо всех сил и не щажу себя, значит,
заслуживаю свой хлеб, и никто не вправе упрекать меня за то, что я до сих пор ничего не
продал. Сообщаю тебе эти подробности, так как не могу понять, почему ты за весь этот месяц
ничего мне не написал и не прислал.
Быть может, ты что-нибудь услышал от Терстеха или других и это повлияло на тебя?
Еще раз уверяю тебя: я очень много работаю и стараюсь продвинуться именно в том, что легко
продать, прежде всего в акварели, но добиться успеха немедленно не могу. Если даже лишь
постепенно я научусь работать с нею, то и тогда это будет большим и быстрым шагом вперед –
ведь я еще так мало работаю в этой области. Добиться же успеха немедленно я не в силах. Как
только Мауве поправится и снова придет ко мне или я зайду к нему, он даст мне ценные
указания насчет этюдов, которые я покамест пишу.
В последнее время Мауве делал для меня очень мало и однажды сам мне сказал: «У меня
не всегда бывает охота учить вас: иногда я слишком устаю, и тогда уж вы, ради бога,
выжидайте более подходящего момента».
Я считаю большой удачей, что время от времени могу посещать такого умного человека,
как Вейсенбрух, особенно если он дает себе труд,– как, например, сегодня утром, – показать
мне рисунок, над которым он работает, но который еще не готов, и объяснить мне, как он
собирается закончить его. Это как раз то, что мне нужно.
177 Суббота
Ты находишь, что маленькая акварель – лучшее из того, что ты у меня видел. Положим,
это не так – мои этюды, которые находятся у тебя, гораздо лучше и рисунки пером, сделанные
летом, тоже; эта маленькая акварель – безделица, и я послал ее тебе только для того, чтобы ты
убедился, что и я могу иногда работать акварелью. Другие же вещи гораздо более серьезны, в
них больше основательности, хотя они все еще выглядят очень «зелено-мыльно». Имей я что-
нибудь против господина Терстеха (хотя я против него ничего не имею), то это было бы вот за
что: он хвалит меня не за трудные этюды с модели, а, скорее, за работу в том стиле, который
лишь наполовину способен передать все то, что я хочу выразить в соответствии с моим
собственным характером и темпераментом. Само собой разумеется, я был бы рад продать
рисунок, но я еще более счастлив, когда такой настоящий художник, как Вейсенбрух, говорит о
моем негодном для продажи (???) этюде или рисунке: «Он правдив, я и сам мог бы работать по
нему».
178 Пятница, 3 марта
У меня сейчас новая модель, хотя я ее уже – правда, очень небрежно – рисовал и
раньше. Вернее, это больше чем одна модель – это целая семья из трех человек: женщина лет
сорока пяти, похожая на фигуру Эдуарда Фрера, затем ее дочь – той лет тридцать – и девочка
лет десяти-двенадцати. Это бедные люди, но, должен сказать, им цены нет – так они
старательны. Я не без труда уговорил их позировать; они согласились лишь при условии, что я
обещаю им постоянную работу. Я считаю такое условие выгодным – это как раз то, чего я и
сам хочу.
Дочь пожилой женщины некрасива – лицо у нее тронуто оспой, зато фигура очень
грациозная и, на мой взгляд, привлекательная. К тому же у них подходящая одежда: черные
шерстяные платья, чепцы хорошего фасона, красивая шаль и т. д. Не слишком беспокойся о
деньгах: я все уладил заранее, обещав им платить по гульдену в день, как только что-нибудь
продам, и возместить впоследствии то, чего не додам сейчас.
Покамест надо постараться найти покупателя на мои рисунки. Будь у меня возможность
к тому, я бы придержал все, что делаю сейчас; думаю, что если бы я выждал хоть год, я
выручил бы за них больше, чем теперь.
Впрочем, в данных обстоятельствах я был бы очень рад, если бы господин Терстех
время от времени покупал у меня что-нибудь – на худой конец, с правом обмена, если он их не
продаст.
Господин Терстех обещал зайти ко мне, как только выберет время.
Причина, по которой я хотел бы придержать свои работы, заключается, попросту говоря,
в следующем. Когда я рисую отдельные фигуры, то всегда имею в виду композицию из многих
фигур, например, зал ожидания третьего класса, ломбард или интерьер.
Но такие более крупные композиции должны вызревать медленно: чтобы сделать
рисунок с тремя швеями, надо, вероятно, нарисовать по меньшей мере девяносто швей. Voila
l'affaire. l
1 Вот как обстоит дело (франц.).
Я получил теплое письмо от К. М. с обещанием заглянуть ко мне, когда он вскоре
приедет в Гаагу. Конечно, это лишь обещание, но, может быть, из него все-таки что-нибудь
выйдет.
Словом, я буду все меньше и меньше охотиться за людьми, кто бы они ни были –
торговцы картинами или художники; единственные люди, за которыми я согласен гоняться, –
это модели, потому что работу без модели я считаю серьезной ошибкой – по крайней мере, для
себя. А ведь приятно, Тео, когда человек видит маленький просвет, для меня же такой просвет
теперь появился.
Рисовать человека – замечательная штука, в этом есть что-то живое; это дьявольски
трудно, но тем не менее замечательно. Завтра у меня в гостях будут двое детей: я собираюсь
одновременно забавлять их и рисовать. Я хочу, чтобы в мою мастерскую пришла жизнь, и
намерен завести всевозможные знакомства по соседству. В воскресенье ко мне придет мальчик
из сиротского приюта – великолепный тип, но я заполучу его только на короткое время.
Возможно, я действительно не умею обходиться с людьми, которые слишком привержены к
условностям; но, с другой стороны, я, вероятно, способен ладить с бедняками или так
называемыми простыми людьми; теряя в одном, я выигрываю в другом; поэтому я даю себе
волю и говорю себе: «В конце концов, верно и правильно, что, как художник, я живу в той
среде, которую чувствую и хочу выразить». Honni soit qui mal y pense. 1
1 Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает (ст. франц.) – девиз английского ордена
Подвязки.
179
В своем письме от 18 февраля с. г. ты сообщаешь: «Когда здесь был Терстех, мы,
разумеется, поговорили о тебе, и он сказал, что ты всегда можешь, обратиться к нему, если тебе
что-нибудь понадобится».
Почему же, когда я несколько дней тому назад попросил у Терстеха десять гульденов, он
дал их мне, но присовокупил к ним столько упреков, – чтобы не сказать оскорблений,– что я
хоть и сдержался, но еле-еле?
Будь эти десять гульденов нужны мне самому, я бы швырнул их ему в лицо, но я должен
был уплатить натурщице – бедной больной женщине, которую не могу заставлять ждать. Вот
почему я и держался так спокойно. Тем не менее в ближайшие полгода ноги моей не будет у
Терстеха; я не намерен ни разговаривать с ним, ни показывать ему мои работы…
Он имел бы право упрекать меня, если бы я бездельничал, но человеку, который
терпеливо, напряженно, непрерывно корпит над тяжелой работой, нельзя бросать упреки вроде
таких вот: «В одном я уверен – ты не художник»; «твое несчастье, что ты слишком поздно
начал»; «пора тебе самому зарабатывать на хлеб». Вот тогда я сказал: «Хватит. Полегче!»
180
Поверь мне, что поговорка «Честность – лучшая политика» верна и применительно к
искусству: лучше подольше попотеть над серьезным этюдом, чем сделать нечто модное, чтобы
польстить публике. Иногда в трудные минуты и меня тянет на что-нибудь этакое модное, но,
поразмыслив, я говорю себе: «Нет, дайте мне быть самим собой и выражать в грубой манере
суровую и грубую правду. Я не стану гоняться за любителями и торговцами картинами; кто
захочет, тот сам придет ко мне». «In due time we shall reap if we faint not». 1
l В свое время мы снимем урожай, если не сробеем (англ.).
Подумай, Тео, что за молодчина был Милле!
Де Бок одолжил мне большую книгу Сансье. Она так интересует меня, что я просыпаюсь
ночью, зажигаю лампу и сажусь читать, – днем-то ведь я должен работать…
И еще одно тронуло меня, очень тронуло. Я, не объясняя причин, сказал своей модели,
чтобы она сегодня не приходила. Однако бедная женщина все-таки пришла. Я, конечно,
запротестовал. «Да, но я же пришла не затем, чтобы вы меня рисовали, а только посмотреть,
есть ли у вас какая-нибудь еда». И она протянула мне порцию бобов с картошкой. Есть все-таки
вещи, ради которых стоит жить!
Вот слова в книге Сансье о Милле, которые глубоко привлекают и трогают меня. Это
высказывания самого Милле. «Искусство – это битва; в искусстве надо не щадить себя. Надо
работать, как целая куча негров сразу. Предпочитаю не говорить вообще ничего, чем
выражаться невнятно».
Я только вчера прочел эту фразу Милле, но я уже давно испытывал те же самые чувства;
вот почему меня иногда охватывает желание не мягкой кистью, а твердым плотницким
карандашом и пером выцарапать то, что я думаю. Берегись, Терстех, берегись! Ты решительно
неправ.
181
Сегодня вечером я был в Пульхри. * Tableaux vivants 1 и нечто вроде фарса Тони
Офферманса. С фарса я ушел, потому что не люблю карикатур и не выношу спертого воздуха в
переполненном зале, но «tableaux vivants» посмотрел – особенно потому, что одна из них была
поставлена по гравюре, которую я подарил Мауве, – по «Яслям в Вифлееме» Николаса Мааса,