Ван Гог. Письма — страница 51 из 184

Болдини и Фортуни можно уважать, как людей, но влияние, которое они оказали, пагубно.

252

Посылаю тебе рождественский номер журнала «Graphic» за 1882 г.

Прочти его внимательно – он стоит того. Что за огромное предприятие, что за

огромный спрос!..

Между прочим, слова Хьюберта Херкомера поразительно расходятся с заявлениями

издателей «Graphic». Последние утверждают: «Справившись по нашим записям, мы установили,

что, помимо наших профессиональных художников, у нас имеется не менее Двух тысяч семисот

тридцати разбросанных по всему миру корреспондентов, которые присылают нам наброски или

искусно сделанные рисунки».

А X. Херкомер говорит о «нехватке хороших художников».

Он вообще держится мнений прямо противоположных взглядам вышеупомянутых

издателей. Результат получается примерно такой:

Издатели «Graphic» говорят: «Все хорошо».

X. Херкомер говорит: «Все плохо».

Просмотри четвертую страницу посылаемого тебе номера – ты найдешь там нечто

потрясающее: «Журнал «Graphic», окрепнув и получив возможность встать на ноги, арендовал

специальное здание и начал печататься на шести машинах».

Такие вещи внушают мне глубокое уважение, я нахожу, что в них есть нечто святое,

благородное, возвышенное. Я представляю себе эту группу замечательных художников и думаю

о туманном Лондоне и суматохе, царящей в маленькой типографии. Более того, воображение

рисует мне этих художников в их мастерских, я вижу, как они с самым неподдельным

энтузиазмом берутся за работу.

Я вижу, как Миллес бежит к Диккенсу с первым номером «Graphic». Диккенс уже на

закате жизни, у него парализована нога, он ходит, опираясь на нечто вроде костыля. Показывая

ему рисунок Льюка Филдса «Бездомные и голодные», изображающий толпу бедняков и бродяг

у входа в ночлежку, Миллес говорит: «Поручите ему иллюстрировать вашего «Эдвина Друда»,

и Диккенс отвечает: «Идет».

«Эдвин Друд» был последней вещью Диккенса. Когда Льюк Филдс, познакомившийся с

Диккенсом благодаря своим маленьким иллюстрациям, вошел в день смерти писателя к нему в

комнату, он увидел там его пустой стул; такова история рисунка «Пустой стул»,

опубликованного в одном из старых номеров «Graphic».

О, эти пустые стулья! Их и теперь уже много, а будет еще больше: рано или поздно на

месте Херкомера, Льюка Филдса, Френка Холла, Уильяма Смолла и пр. останутся лишь пустые

стулья. А издатели и дельцы, не внимая предсказаниям такого человека, как Херкомер,

продолжают уверять нас в тех же выражениях, что в прилагаемом номере журнала, будто все

хорошо и мы безостановочно движемся вперед.

Но как они заскорузлы, как они ошибаются, полагая, будто им удастся убедить людей в

том, что материальное величие важнее нравственного и что без последнего можно создать

нечто выдающееся.

С «Graphic» происходит то же самое, что со многими другими явлениями в области

искусства. Нравственное величие исчезает и уступает место величию материальному. Откуда же

взяться желательным изменениям? Думаю, что каждый из нас должен сам ответить себе на этот

вопрос, но старая притча недаром говорит, что к гибели ведет широкая дорога, тогда как к

спасению всегда идут узкой тропой.

«Graphic» начал с узкой троны, а сейчас вышел на широкую дорогу. Сегодня утром я

видел его последний номер: там не было ничего хорошего. Сегодня же утром я выискал у еврея-

букиниста в куче негодной макулатуры старый, грязный, изорванный номер за 1873 г.: все, что

в нем есть, стоит сохранить.

Несколько лет назад я бродил с Раппардом по предместьям Брюсселя, в местах,

известных под названием Иосафатовой долины, где, между прочим, проживал тогда Рулофс. В

то время там был песчаный карьер, где работали землекопы; попадались там и женщины,

собиравшие одуванчики, и крестьянин, занятый севом. Мы посмотрели на все это, и я пришел

чуть ли не в отчаяние: «Удастся ли мне когда-нибудь воспроизвести то, что я нахожу таким

прекрасным?»

Теперь я больше не отчаиваюсь: теперь я могу написать этих крестьян и женщин лучше,

чем тогда; продолжая терпеливо работать, я добьюсь своего и выражу то, что хочу выразить.

Но я сильно удручен тем, как идут дела, и не могу больше с восторгом и радостью

думать о художественных журналах. «Graphic» умалчивает о том, что многие из названной

выше группы художников отказываются отдавать ему свои работы и все больше отдаляются от

него. Почему? Да потому, что художник работает ради того, чтобы делать добро, и в душе его

живет искреннее презрение ко всякой помпезности. Что мне еще сказать? Я могу только снова

повторить: «Que faire!» 1 Конечно, надо продолжать работать, но работать, отдавая себе отчет в

том, какое мрачное будущее нас ожидает.

1 Что поделаешь! (франц.).

У нас в Гааге немало умных, выдающихся людей – охотно признаю это; но как жалко

выглядят они во многих отношениях, какие между ними интриги, ссоры, зависть!

А что касается преуспевающих художников во главе с Месдагом, которые задают здесь

тон, то уж для них нравственное величие, вне всякого сомнения, заслонено величием

материальным.

Начинаю думать, что если бы я мог перебраться куда-нибудь, например в Англию, я

наверняка нашел бы там себе место.

Добиться его всегда было, да и теперь остается моей заветной надеждой, которая

помогала мне преодолевать огромные трудности, когда я был новичком. Но стоит мне

вспомнить, как идут дела, и на сердце у меня становится тяжко: искать места теперь – для

меня совсем не шутка. Конечно, я с большой охотой корплю над своими рисунками, но обивать

пороги редакций – ох, я содрогаюсь при этой мысли…

Я подавлен и чувствую себя несчастным потому, что ощущаю в себе силу, которая из-за

сложившихся обстоятельств не может полностью развиться. Во мне происходит какая-то

внутренняя борьба: я не знаю, за что приняться. И решить такой вопрос гораздо труднее, чем

это может показаться на первый взгляд.

Я хотел бы иметь такое место, которое помогало бы мне двигаться вперед; многие

должности, добиться которых в моих возможностях, сопряжены с вещами совершенно

отличными от того, к чему я стремлюсь. Они мне не подходят: даже если меня возьмут на

службу, мною через какое-то время станут недовольны, и я или буду уволен или буду вынужден

уволиться сам, как это произошло у Гупиля.

Я хочу сказать, что от меня потребовали бы там отклика на текущие события, злобу дня

и еще невесть на что, словом, того, на чем в совершенстве набили себе руку люди вроде

Адриена Мари или Годфруа Дюрана. Чем дальше, тем яснее я вижу, что иллюстрированные

журналы стали поверхностны, поплыли по течению и, как мне кажется, не стремятся достичь

такого уровня, какого требует их долг. Нет, у них одна забота – заполнять свои страницы тем,

что не стоит ни труда, ни времени, иногда публиковать хорошую вещь, воспроизведенную

небрежно и механически, а главное, заработать побольше денег.

Такая постановка дела не кажется мне разумной, и журналы еще горько пожалеют об

этом: думаю, что она приведет их к банкротству. Такой конец, вероятно, еще не близок, но тем

не менее к нему идет. О необходимости же обновления никто не думает.

Даже если «Graphic», «Illustration» или «Vie moderne» выпустят номер, состоящий из

скучных и банальных вещей, эти журналы все равно будут продаваться вагонами и тюками, а

издатели потирать руки и говорить: «Видите, дело и так идет хорошо, ни одна собака не

тявкает: публика все проглотит».

Так-то оно так, но если бы господа издатели проследили за судьбой своих публикаций и

увидели, как тысячи людей жадно расхватывают журнал, а затем откладывают его в сторону с

невольным чувством неудовлетворенности и разочарования, такая картина, вероятно, несколько

охладила бы их пыл.

Однако дело обстоит совершенно иначе, и как ты мог убедиться по сообщению

издателей «Graphic», они не страдают недостатком самоуверенности.

Тем временем к ним в сотрудники набиваются такие люди, которые никогда бы не

всплыли на поверхность в прежние трудные, но благородные времена. Сейчас имеет место то,

что Золя именует «триумфом посредственности». Место тружеников, мыслителей, художников

занимают снобы и бездарности, причем этого никто даже не замечает. Конечно, публика

отчасти не удовлетворена, но ведь материальное величие вызывает аплодисменты и у нее. И

все-таки помни: такой успех – всего лишь мгновенная вспышка, и те, кто ему аплодируют,

делают это, как правило, только в угоду моде. Но после пира наступает похмелье, и шумиху

сменяют пустота, тишина и равнодушие.

Как явствует из проспекта, «Graphic» намерен публиковать «Типы красоты» (большие

головы женщин) ; они-то, несомненно, и заменят «Народные типы» Херкомера, Смолла и

Ридли.

А ведь кое-кто не придет в восторг от «Типов красоты» и с грустью будет вспоминать о

старых «Народных типах». (Эта серия прекращена.)

Послушай, Тео, мой мальчик, я до глубины души удручен таким скверным оборотом

дел. Ты знаешь, я почел бы за величайшую честь, за осуществление своей заветной мечты

сотрудничать в прежнем «Graphic». На первых порах это было начинание столь же

возвышенное, как возвышен Диккенс-писатель, как возвышенно семейное издание его

сочинений. Теперь все это позади – материальные интересы еще раз возобладали над

нравственными принципами…

Мне нужно что-то более точное, простое, более основательное; мне нужно больше

задушевности, любви и сердечности…

Иногда меня удручает вот что: прежде, когда я только начинал, я думал, что стоит мне