Ваня и любовь
[1]
Когда я знакомлюсь с человеком, я почти всегда знаю, как он звучал, если бы был музыкой. Ну, как будто слышу его. Чаще всего мелодии сами собой складываются в голове, но некоторые люди похожи на известные композиции. Например, училки. Я их не люблю и ленюсь придумывать для них музыку, поэтому все они ходят по школе под скорбно-траурные марши.
А ещё Лев. Тоже козёл порядочный. Он звучит как «Имперский марш» из «Звёздных войн. Мне потом Зоя Григорьевна из музыкальной школы сказала, что автор этой композиции вдохновлялся похоронным маршем Шопена — я не удивлен.
Со вторым получше — Славина мелодия пришла ко мне сама. Она растаманская: там много ритма, барабанов, травки и Боба Марли. Это, наверное, из-за его цветастых штанов, как у девчонок.
Мики звучит как Queen, но это не потому, что он крутой. Просто он весь облеплен фанатским дерьмом, как говно мухами. Ну, типа там одежда, разные прибамбасы, фигурки на полочках, плакаты на стене — он фанатик. Радикальный чувак. С такими вечные проблемы.
Есть ещё собака по имени Сэм. Она никак не звучит — мне на неё плевать, я собак не люблю. В детдоме у сторожа была собака, она один раз прокусила мне штанину.
Лев и Слава — настоящие голубые. Не знаю, нравится ли мне это, но, если бы не они, меня бы больше никто не усыновил, потому что я уже был старым. Мне тогда почти исполнилось девять, а ещё я был некрасивый, с жёлтыми зубами от курева и с плоскостопием. Если честно, сейчас я такой же.
Не знаю, зачем я понадобился геям, но вообще-то у них дома ничего особенного. Я тут просто живу, ем, сплю. Уже несколько месяцев. Наверное, всё как у всех. Привыкнуть пока не получается.
Мики живёт с ними давно, лет с четырёх. Он старше меня, уже в восьмом классе, а я только в третьем. Мики не детдомовский, а маменькин сынок. Просто мать умерла, а Слава — его родственник-уродственник. Дядя типа. Короче, ему повезло в каком-то смысле. Спорно, конечно, всё-таки они голубые, но скорее повезло, чем нет.
Ещё есть мои одноклассники-дебилы, тупые соседки, мои друзья и все они как-нибудь звучат. Но одна девчонка не похожа на музыку. У неё есть свой звук, не мелодичный, а будто орангутанг взбесился. Видел такое на канале Дискавери — так вот это она. Тупая овца, постоянно обзывает меня подкидышем. Из-за неё у меня все проблемы. У неё какое-то долбанутое имя, которое все сокращают до Лёта. Лёта — мозги из помёта. Я её ненавижу.
Мы соседи. Только она живёт в соседнем подъезде и комнаты у нас через стенку. Иногда я специально обуваю свои массивные кроссовки, ложусь на кровать и начинаю стучать по стене ногами, чтобы мешать ей спать, а она начинает со своей стороны делать то же самое. Потом приходит Лев, даёт мне подзатыльник и говорит, чтобы я перестал вести себя, как лоботомированный. Когда первый раз услышал, спросил — что за херня, а Мики объяснил, что это типа «тупой». Мики уже понимает все эти словечки, а я пока нет.
Но я-то не первый начинаю. Ногами в стенку тарабанить вообще Лёта придумала, и она продолжает, даже если я прекращаю. Тогда Слава начинает звонить её матери, и уже к Лёте приходит эта мать и, наверное, тоже даёт подзатыльник и называет безмозглой. Уж я надеюсь на это.
Все знают, что мы с Мики живём с двумя геями, но ничего не делают, хотя это незаконно. Однажды соседка спросила у меня про Льва, кто он такой и почему с нами живёт, а я ответил, что он Славин мужик. Соседка сказала: «Чё ты брешешь?». В школе тоже так относятся. Что бы я ни сказал, учителя переспрашивают у Мики, правда это или нет, а он говорит, что я с головой не дружу после детского дома. Хотя это ложь. Но они все думают, что я куку, иначе бы не перепроверяли мои слова. Короче, мне никто никогда не верит, при том, что я не вру.
Мики спрашивает, зачем я всем об этом рассказываю.
— Неужели тебе плевать, что у нас из-за этого могут быть проблемы? — говорит он. — И у тебя тоже.
— Но это же нарушает закон.
— Это глупый закон. Мы ведь не делаем ничего плохого.
— Но скрывают обычно только плохое.
Я знаю этот сраный приёмчик, когда просят никому ничего не рассказывать. У нас в детском доме был такой директор — закрывал глаза на всё, что происходит. Дети там отбитые. Если вам кто-то скажет, что в детдоме не отбитые, не верьте им. Отбитые — и я такой же. Но есть совсем конченые, вот у них куча разных развлечений: они могут и унизить, и избить, и сделать из нормального пацана опущенного, прямо как у голубых принято между собой, только никто никого не спрашивает. Они могут оттарабанить какого-нибудь семилетку, а потом директор ходит и мобильники раздаёт, лишь бы никто ничего не рассказывал.
Когда Мики эти разговоры заводит, я ему говорю:
— Приведи хоть один пример, когда люди скрывают хорошее.
— Взять ребёнка из детдома и дать ему нормальную жизнь.
Короче, он их покрывает. А я не знаю, что думать. Так-то вроде ничего плохого не происходит, но я помню, что делали в детдоме, и точно знаю, что голубые делают то же самое, и что хорошим это не назовёшь. Даже просят об одном и том же — никому ничего не говорить.
Я устал молчать, поэтому про этих двух, если спросят — не буду.
А вообще пытаюсь относиться к ситуации отстранённо — я могу теперь нормально спать и нормально есть, ну и спасибо на этом. Как Мики я вовлекаться не собираюсь, а то он их вообще «папами» называет — у них тут своя атмосфера. Но со мной не получится. Я пришёл сюда уже взрослым, у меня свои привычки и свои взгляды, я давно про таких, как они, всё знаю, и я всё понял про эту жизнь. Конечно, двое голубых, фанатик с мужиками на стенах, соседка-идиотка с мозгами из помёта, музыкальная школа с тупыми уроками по сольфеджо и одноклассники-кретины — это не совсем то, чего я ждал, но я как-нибудь разберусь.
Во дворе я дружу с Банзаем. Он как-то сказал мне, что мечтал бы жить в «нормальной стране» — ну, где-нибудь в Европе или в США. Я тогда не понял, почему. Не знал, чем разные страны отличаются друг от друга — я первый раз карту мира увидел в прошлом месяце. До этого, конечно, вроде тоже показывали, но всерьёз я этим не интересовался, так что мне сложно было представить, что такое США или Европа. Но Банзай сказал, что там крутые школы со шкафчиками и автобусами, а ещё соски-черлидерши. Про сосок — понял, про черлидерш — нет. Потом посмотрел в Интернете: какие-то спортивные тёлки на побегушках. Красивые.
Мечта Банзая сбудется у меня: мы с голубыми папами скоро уедем в Канаду. Вообще-то они хотели уехать ещё в прошлом году, но помешал Микин психоз или как его там. Мики — редкий сорт психа: то боится выходить из дома, то не может учиться в школе, то постоянно моет руки, то у него какие-то тревожные нападения (что это вообще за дерьмо?). По нему вообще-то ничего такого не скажешь, со стороны кажется ровным пацаном, но стоит какое-то время пожить под одной крышей, и сразу становится понятно, что он чокнутый.
Думаю, голубые хотят в Канаду не из-за спортивных тёлок. Я вообще-то удивлён, что в таких странах есть черлидерши — кому они там нужны? Банзай сказал, что там все ведут себя как геи, женятся друг на друге и усыновляют детей, так что не знаю, зачем там нужны красивые девушки.
Банзай сказал:
— Может, девушки там тоже голубые?
— Не, так не бывает, — ответил я.
— Почему?
— Ну, потому. Такое только у мужиков бывает.
— Ну, да, наверное, — согласился он.
В общем, до переезда, в апреле, ещё надо было дожить, а пока был только март, каникулы, и мы с Банзаем, прихватив с собой снежки из грязи, прыгали по гаражам: с них удобней всего обстреливались грязью девчачьи компании. Я всегда целился в Лёту, потому что считал её королевой идиоток. Притаившись, мы выжидали, когда они будут проходить мимо гаражей, а потом с криком бешеных индейцев начинали обстрел. Девчонки визжали, обзывались на нас придурками и разбегались, а мы ещё какое-то время прыгали с крыши на крышу, преследуя их, пока они совсем не скрывались из виду.
Но в тот день всё пошло не так. Точнее, девчонок мы как следует обкидали грязью — с этим всё нормально, но потом из гаража, на крыше которого мы с Банзаем как раз и стояли, вышла Свинина — его хозяйка. Не спрашивайте, почему Свинина, это ещё до меня повелось. Может, потому что она похожа на неё.
В общем, она давай на нас орать, мол, хулиганы, чего устроили, ну а мы давай удирать — и я как-то так неудачно поставил ногу, что под ней прогнулись доски и крыша провалилась, а вместе с ней и моя нога. Короче, я застрял, ещё и больно так — на ногу со всех сторон что-то давило.
Банзай занервничал, спросил:
— Тебе помочь?
— Нет конечно! — закричал я. — Всего лишь застрял в крыше, подумаешь!
Он кивнул и побежал дальше. Он тупица.
В итоге, кое-как вытащил ногу сам, и, хромая, пошёл слезать с гаража. Бежать уже не было смысла — меня со всех сторон поджидали Свинина, её муж, и ещё какие-то мужики — наверное, хозяева соседних гаражей пришли помочь справиться с таким ужасным преступником, как я.
Свинина схватила меня за ухо и начала материть так, как меня даже в детском доме не материли. Ругаясь через слово, она пыталась выяснить, где я живу, но я твёрдо решил ничего не говорить, хотя ухо, скрученное её пальцами-сосисками, уже горело.
Держа меня вот так, она пошла со мной во дворы, спрашивала у каждого встречного:
— Вы не знаете, где живёт этот мальчик или кто его родители?!
К счастью для меня, никто не знал, пока мы не встретили Банзая.
— Ты не знаешь, где он живёт? — тут же спросила его Свинина.
Не мешкая ни секунды, Банзай показал пальцем:
— Вон там, синий подъезд.
Я пытался взглядом и жестами показать ему, чтобы он заткнулся, но он даже не смотрел на меня.
— А квартира? — уточнила Свинина.
— На втором этаже налево.
Он тупица!
Свинина приволокла меня к нам домой (всё это время, не отпуская моё ухо), и нарвалась на Льва. Истерично начала жаловаться ему, что я хулиганил и специально ломал крышу её гаража, но тот как будто и не слушал. Перебив пылкую речь Свинины, Лев спросил: — Вы почему чужого ребёнка за ухо таскаете?