треть, как очередного раненого собираются погружать в карету. В детдоме только одно развлечение и было: смотреть как кого-то куда-то погружают. То в скорую, то в катафалк, то башкой в унитаз.
Днём вышел во двор. Пацаны сидели на лавочке возле первого подъезда и о чём-то негромко разговаривали. Жоры среди них не было.
Я молча прошёл мимо, почувствовал, как они проводили меня взглядом. Зато не пристали и ничего тупого не выкрикнули в своей манере. Хоть какой-то плюс в убийствах.
Никуда конкретно я не шёл, хотелось просто проветрить голову. Думал о Славе — его правда посадят или нет? Должно ли мне быть стыдно? Он ведь знал, на что шёл. Когда заводишь себе ребёнка, нужно быть готовым ко всему — даже к тому, что придётся сесть вместо него в тюрьму.
Всё равно эти рассуждения казались мне чужими. Как будто прежний я подсказывал самому себе верное направление мыслей — такое, чтобы было не очень стыдно с этим жить. Но у меня уже не получалось этими подсказками воспользоваться.
Свернул во двор Жоры и увидел там его зеленоволосатую сестру. Она ходила по бордюру, пытаясь удержать равновесие, и выглядела при этом очень грустно.
Я остановился, не доходя до неё нескольких шагов. Принялся наблюдать за её канатоходством, но, поймав мой взгляд, она потеряла равновесие. Недовольно выдернула один наушник из уха и спросила: — Чё тебе?
А я спросил:
— Ты злишься на меня?
— За что?
— За то, что я убил твоего брата.
— Чего-о-о?
Я растерялся. В смысле — «чего»? Как можно быть не в курсе, что твой брат помер?
— Я же его вчера ножом ударил… — напомнил я.
Тогда она вытащила второй наушник и внимательней посмотрела на меня.
— Кто тебе сказал, что он сдох?
— Папа… То есть, один из соседей по квартире.
Она вдруг расхохоталась так, что даже голову запрокинула. Правда, у неё это получилось не грубо, а забавно, даже захотелось улыбнуться. Но этот хохот был всё-таки не в тему, поэтому я спросил: — Чё ты ржёшь?
— Ты смешно называешь своего отца, — объяснила девчонка. — Сосед по квартире!
— Причём тут он? — возмутился я. — Мы же не о том говорим! Сдох твой брат или нет?
— К сожалению, от царапин не умирают, — с искренней грустью ответила она.
— От царапин? — переспросил я.
— Да там фигня, даже зашивать не пришлось, больше крику было.
У меня совсем всё сходится перестало. Я уточнил:
— А где тогда Жора? Почему он не гуляет?
— Он на даче с бабушкой, — и, опять начиная смеяться, она спросила: — Блин, твой батя серьёзно тебе сказал, что он сдох?
— Ага, — буркнул я.
— Пипец… Ну, как говорится: сдох и сдох. Сдох-пердох. Лишь бы здоров был.
Тогда я тоже рассмеялся, потому что это прозвучало очень забавно. И потому, что я наконец-то внутренне расслабился, как будто что-то целый день давило на плечи огромным грузом, а потом раз — и исчезло. Стало легко, хоть я и проклинал Льва мысленно, не понимая, как о таком можно врать.
Вроде бы, всё самое важное я спросил, и было бы уместно сейчас сказать: «Ладно, пока» и пойти по своим делам, но уходить мне не хотелось. Я начал выдумывать, что бы ещё такого сказать, и спросил, указывая взглядом на наушники: — А что ты слушаешь?
Она взяла один из них и поднесла к моему уху. Этот странный жест заставил меня занервничать, хотя ничего такого в нём не было.
Играла знакомая песня, и я уточнил:
— Дэвид Боуи?
Девчонка удивилась:
— Не знала, что кто-то в твоём возрасте слушает Боуи!
— Мой брат слушает, — признался я. — Он любит всяких мёртвых стариков.
Она засмеялась:
— Звучит так, как будто он извращенец.
— Так и есть, — серьёзно ответил я. — Думаю, он голубой, и ещё у него крыша едет.
Она всё смеялась и смеялась, будто я ей анекдоты рассказывал, хотя я говорил вполне серьёзно. Стоит немного пообщаться с Мики, чтобы понять, что он «того», и я не шучу.
— Ты такой забавный, — сказала наконец. — Я думала, вы все тупицы типа Жоры. Тебя зовут Батон?
— Вообще-то Ваня. А тебя как?
— Нина.
— Крутое имя.
— Нет, это такое имя, как будто я сразу родилась бабушкой, да ещё и вахтёршей.
Вообще-то, она права. На самом деле, я сразу об этом подумал.
— Да, тупое имя, если честно, — кивнул я.
Она бросила на меня такой взгляд, как будто обиделась, и я напрягся: может, не стоило с ней соглашаться? Но тут же захохотала, хлопая меня по плечу, и я выдохнул.
— Лан, мне пора, — сказала Нина. — Потом как-нибудь ещё поговорим.
— Ага, пока, — как можно непринужденней ответил я.
Не хотел дать понять ей, что теперь только и буду ждать следующего разговора. Пусть считает, что я каждый день болтаю то с одной взрослой девушкой, то с другой — и это все они ждут случая поговорить со мной.
Но, как бы то ни было, за последние недели это был самый длинный разговор с посторонним человеком, в течение которого меня ни разу не пытались ударить или оскорбить.
Вернувшись домой, я дождался, пока Лев придет с работы, чтобы сказать ему всё, что я о нём думаю. Но когда он пришёл, я как-то растерялся и оказалось, что ничего я о нём особо не думаю. И только сказал обиженно: — Вообще-то Жора живой.
— Серьёзно? — изобразил удивление Лев. — Он что, воскрес?
— Не смешно!
— В любом случае, надеюсь, прошедшие сутки оказались для тебя занимательны и приятны.
— Да мне вообще пофигу.
С этими словами я ушёл в свою комнату, хлопнув дверью, и только потом подумал, что люди, которым пофигу, не хлопают дверьми. Ну и ладно.
Когда я ложился спать, Мики ещё не было дома. Его родителям это не нравилось. Потом, сквозь сон, я слышал, как открывалась входная дверь, и как Лев полушёпотом ворчал о чём-то. Дотянулся до телефона на тумбочке, включил экран — почти полночь.
Мики тихо вошёл в комнату и бесшумно закрыл дверь за собой, стараясь меня не разбудить. Также аккуратно он разложил свою постель, переоделся. Я всё-таки нарушил тишину, потому что было кое-что важное, о чём я хотел спросить: — Где ты был?
— Какая тебе разница? — недовольно ответил он.
— Ты был с девчонкой?
— Нет.
— С парнем?
— Чё ты пристал ко мне?
— Значит, с парнем.
— Почему ты вообще думаешь, что я был с кем-то? Мало ли, что я делал… Может, я маньяк и убиваю по ночам, — с этими словами он лёг под одеяло.
Я вздохнул, отвернувшись к стене:
— Тогда ладно.
Снова стало тихо, но мне не спалось. Я всё думал о Нине и о том, почему она сказала, что я забавный, почему она так много смеялась, и значит ли что-нибудь тот факт, что она хочет ещё как-нибудь со мной поговорить. Она втюрилась?
— Мики, — снова позвал его я шёпотом.
— Чего тебе? — проворчал он.
— Как понять, что нравишься девчонке?
— Если вы женаты, скорее всего, нравишься.
— Да я серьёзно.
— Ну, если беременна — наверное, тоже.
— Нет, правда. Если она посчитала меня смешным — значит, нравлюсь?
Мики задумался. Потом ответил:
— Ты правда очень смешной, описаться можно, но причём тут это?
Он начал раздражать меня. Почему он не хочет признать, что я мог ей понравиться? Или он просто ни в чём не разбирается на самом деле?
— У тебя вообще когда-нибудь была девушка? — с иронией в голосе спросил я.
— Конечно.
— И где она теперь?
— В тюрьме. Ей было сорок.
Разозлившись, я кинул в него подушку. Несёт какую-то чушь, вместо того, чтобы помочь разобраться! Я был уверен, что, если девчонка смеется рядом с тобой — это не просто так. И если у меня получилось рассмешить Нину сегодня, то я сделаю это ещё раз.
Спать стало неудобно. Я попросил:
— Верни мне подушку.
Тишина.
— Мики!
Но он глубоко задышал, делая вид, что спит. Когда я попытался её отобрать, мы немного подрались. Потом пришёл Слава и сказал, что если мы не успокоимся, то один из нас пойдёт спать на коврик в прихожую.
Мики сказал, что пойду я, а я сказал, что пойдёт Мики, Слава сказал, что пойдём оба, а Лев из соседней комнаты крикнул, что отправит нас спать на улицу, если не заткнёмся.
Но мы не заткнулись. Когда Слава ушел, Мики шепотом спросил:
— Сколько ей лет?
— Наверное, где-то как тебе.
— Так она ж старая для тебя.
Для меня, как для человека, который был влюблён в столетнюю Одри Хепберн, это вообще не аргумент.
— Всё равно она мне нравится, — только и ответил я.
— Я думаю, что у неё есть парень, ему лет двадцать и он гоняет на мотоциклах.
— С чего ты взял?
— Ну, это типично для тупой малолетки, которой «где-то как мне».
— Значит, твоему парню тоже двадцать, и он гоняет на мотоциклах? — подловил я.
— К сожалению, нет, — выдохнул Мики. — Ну, расскажи о ней.
— Она экоактивистка, у неё зелёные волосы и волосатые ноги.
— Тогда забудь. Скорее всего, у неё девушка.
— Фу-у-у, — протянул я. — Почему ты так думаешь?
Мики пожал плечами:
— Интуиция. Но, может, я не прав.
— Ты не прав.
— Но про мясо с ней не говори. Веганство часто пересекается с экоактивизмом.
С тем, что она не ест мясо, я был почему-то согласен, хотя к тому моменту всё ещё думал, что экоактивизм имеет какое-то отношение к искусственному оплодотворению.
Решил, что как-нибудь позову её на свидание.
[9]
После случившегося с Жорой что-то изменилось, но я не сразу смог понять, что. Разве что, я начал чувствовать себя ещё более одиноким, чем был, хотя никогда с этими геями особого единения не чувствовал.
В целом, ничего страшного не случилось. Лев через день даже извинился передо мной за своё тупое враньё. Правда, в своей манере, закончил извинения словами: — …Но это ты, конечно, сам виноват, — и потрепал по волосам.
Мне было неприятно, что он меня коснулся, и я уклонился от его руки, ничего не ответив на это.
Странно, но Лев меня раздражал меньше, чем Слава. У Мики всё наоборот. Я с самого начала наблюдаю за его отношениями со своими предками, чтобы понять, кто из них чего стоит, и заметил, что Льва он недолюбливает. Наверное, потому что тот может легко дать по щам, а Мики — неженка. Его по-настоящему никогда не били, хотя он странноват. Попал бы он в детдом — били бы чаще, чем остальных, но в домашней обстановке у него вызывало возмущение и обиду любое посягательство на его неприкосновенность. Подзатыльник — он обиделся. Голос подняли — обиделся. Он ещё рассказывал, что было дело, когда Лев ему прям врезал — и с таким видом это вспоминал, как будто хуже трагедии в жизни не придумаешь.