— Однако медведь не поверил, — продолжает Ульяна Гавриловна, — полез под лавку и нашел там сиротку. «Если ты к утру тыщу блинов не спечешь мне, я тебя съем», — сказал он и лег спать.
Вареньке не терпится узнать, что было дальше.
— Сиротка убежала? — допытывается она.
— Нет. Медведь был хитрый, запер дверь.
— А я бы в окно…
— А он запер и окна, — говорит бабушка и вздыхает. — Закручинилась сиротушка, а мышка ее успокаивает: «Одной тебе, конечно, не осилить, а вдвоем мы к сроку справимся». Утерла девочка слезоньки и принялась за работу. Утром медведь проснулся, а на столе вся тысяча блинов выставлена. Подивился Михаил Потапыч, однако поблагодарил сиротку и наделил ее богатыми дарами.
Варенька довольна, что сказка так благополучно кончилась. Она улыбается, закрывает глаза, сладко потягивается и тут же засыпает.
Долго и задумчиво глядит Ульяна Гавриловна на свою внучку и будто спрашивает: «Что ждет тебя, родимая?..»
V
Наступил памятный всем май…
В это утро Елизавета Васильевна возвращалась со смены словно на крыльях. По ступенькам лестницы, освещенной сквозь высокие окна яркими лучами весеннего солнца, она поднималась не по годам быстро. Повернув ключ в замке, отперла дверь, в коридоре метнулась к своей комнате, но тут же свернула к комнате Ульяны Гавриловны и вбежала, не спрашивая разрешения.
— Война, кончилась! — возбужденная радостью, сообщила она и, пробежав мимо Ульяны Гавриловны, помогающей Вареньке одеваться, широко распахнула окно.
Комната сразу наполнилась веселыми голосами, смехом и песнями. Откуда-то издали доносился ухающий басами и барабаном марш.
Кое-как натянув платье, Варенька взобралась на подоконник.
Внизу по улице шли оживленные толпы людей. Они заполнили тротуары и дорогу, по которой, стиснутый со всех сторон людским потоком, непрерывно сигналя, пробирался грузовик.
— Бабушка, это опять Первое мая? — припомнив недавнюю демонстрацию, спросила Варенька.
— Нет, внученька, это праздник Победы, — смеясь и в то же время глотая слезы, ответила Ульяна Гавриловна.
— Победы? — не поняла девочка. — Какой победы?
— Нашей! — Ульяна Гавриловна сняла внучку с подоконника и сказала: — Давай быстренько покушаем и пойдем посмотрим, что делается в городе.
Такое предложение Вареньку вполне устраивало. Через полчаса они уже были на площади. Молодежь танцевала здесь веселую полечку. Ухарски играл на гармошке паренек с веснушчатым лицом.
Спустя несколько дней бабушка повела Вареньку на станцию.
К перрону, заполненному народом, медленно приближался железнодорожный состав, украшенный плещущимися на ветру красными флагами и свежими зелеными ветками. На могучей груди паровоза четко выделялась крупная надпись, начертанная на гладко растянутом кумаче:
«Слава советским воинам-победителям! Миру — мир!»
Мир!.. Это слово слышалось всюду, много раз повторялось каждым. Оно выражало самые лучшие, самые сокровенные надежды людей и поэтому произносилось всегда трепетно, с любовью.
Поезд еще не остановился, но из вагонов начали выскакивать солдаты и офицеры. К ним бросились встречающие. Ах, сколько здесь было волнующих сердце встреч! Крики, смех, рыдания, говор, музыка, свистки паровозов слились в одну мощную торжественно-радостную симфонию. Улавливались только отдельные выкрики.
— Васенька! Васенька! — всхлипывала женщина, одетая в серую вязаную кофточку, и, судорожно схватив руками голову мужа, осыпала поцелуями его загорелое лицо.
А рядом, припав к груди сына, громко плакала счастливая мать.
— Сыночек мой! Сыночек!..
Роняя цветы на перрон, стремительно бежала девочка, вытянув руки навстречу торопящемуся отцу:
— Папа-а!..
Пожилой рабочий, поцеловав сына, отстранил его от себя, с гордостью полюбовался длинным рядом орденов и медалей, украшавших широкую грудь воина, и, довольный, поправил седой ус:
— Знай наших!..
Остроносая продавщица, у которой Ульяна Гавриловна в день отъезда Катюши покупала хлеб, встречала сразу двоих: мужа и сына. Маленькая, худенькая, с растерянным от радости лицом, она крепко держала обоих за руки, словно боялась, что родные ей люди снова уйдут, если она хоть на миг разожмет свои пальцы.
Варенька все время ждала, что вот-вот появится из какого-нибудь вагона мама. Ей хотелось первой увидеть ее. Но мамы нигде не было, и потому, нетерпеливо дернув бабушкину юбку, девочка спросила:
— А мама где?
Лицо Ульяны Гавриловны сразу посуровело.
— Поезд не с той стороны пришел, — поднимая на руки внучку, сухо проговорила она и направилась к выходу.
— А когда поезд придет с другой стороны? — допытывалась девочка.
— Когда придет, тогда и будет, — втайне возмущаясь поведением дочери, сердито ответила Ульяна Гавриловна. Мысленно она уже ругала себя за то, что привела Вареньку на вокзал, который сразу напомнил девочке прощание с матерью.
На площади, где недавно веснушчатый паренек наигрывал на гармошке полечку, бравый на вид сержант лихо растягивал трофейный аккордеон. Замысловатую кадриль танцевали девушки с солдатами, на груди которых в такт танцу глухо позвякивали ордена и медали.
— Ишь, как хорошо пляшут, — сказала Ульяна Гавриловна, чтобы занять внимание внучки.
С каждым днем становилось труднее объяснять Вареньке причину долгого отсутствия ее матери. Девочка хотя и не проявляла большого беспокойства, но забыть своих родителей не могла. А о том, что их нет рядом, напоминало многое и почти каждый день.
Пошла как-то Ульяна Гавриловна с Варенькой посидеть в скверике, где под бдительным наблюдением мам и бабушек детвора неутомимо воздвигала замки из песка. А там двое малышей завели между собой серьезную беседу:
— Твой папа вернулся с войны?
— Вернулся. А твой?
— И мой. Лошадь мне привез.
— А у твоего папы сколько медалей?
Варенька случайно услышала этот разговор. Этого было достаточно, чтобы она тут же перестала насыпать песок в ведерко и побежала к сидящей на скамье бабушке.
— А почему, — спросила она, — ко всем папы возвращаются, а ко мне нет?
— Задержался, видно, — неопределенно ответила Ульяна Гавриловна и подумала: «А что другое я могу ей сказать? Правды она не поймет, ну, а что лгать ей, я и сама не знаю. Да, может, и они еще там одумаются…»
Слабая надежда на благополучное завершение ссоры между дочерью и ее мужем никогда не покидала Ульяну Гавриловну.
«Не может быть, чтоб это навсегда, — думала она. — Звери и те не бросают своих детенышей, пока они не окрепнут, не научатся жить».
Вернувшись домой, Ульяна Гавриловна сразу же принялась за стирку. Это было много раз проверенное ею средство быстро восстанавливать душевное равновесие. Занятая трудом, в котором всегда находила удовлетворение, она постепенно забывалась и успокаивалась.
Рядом на табуретке пристроилась Варенька. Сегодня и у нее «большая стирка». Подражая бабушке, с которой она крепко сдружилась, Варенька с озабоченным видом усердно полоскала в старой эмалированной миске пестрые лоскутки.
— Ах, озорница. — Бабушка устало разгибается, чтобы положить выстиранную вещь в таз, с любовью смотрит на внучку и улыбается.
Но Варенька даже бровью не ведет. И это понятно: когда занят настоящим делом, отвлекаться от него не следует.
И вдруг раздается настойчивый, с неровными паузами звонок.
— Ой! — радостно вскрикивает девочка и, забыв обо всем на свете, бросается в коридор.
Но там ее уже опередила Елизавета Васильевна, она успела открыть входную дверь.
— Письмо и «Правда», — подавая конверт и газету, говорит ей почтальон.
— От мамы! — радуется Варенька. Она научилась узнавать ее почерк.
— Неси бабушке, прочитает, — отдавая ей письмо, улыбается Елизавета Васильевна.
— Бабушка! — С письмом в руках Варенька мчится назад в комнату.
Из дальней двери выглянул Владимир Григорьевич Частухин. За последние полгода он сгорбился, стал меньше ростом и сделался каким-то очень тихим. Казалось, будто он все время к чему-то прислушивается или чего-то напряженно ждет. Знакомые без слов понимали его. Не хотело смириться с бедой отцовское сердце. И хотя надежда давно иссякла, в душе все еще теплилась искорка: «А вдруг там ошибка случилась, и сын жив…» На звонок почтальона Владимир Григорьевич обязательно выходил.
— Мне ничего? — почти шепотом спросил он.
— Газета вот, — запирая входную дверь, ответила Елизавета Васильевна.
— Хорошо, — разочарованно кивнул головой Частухин и, взяв газету, поблагодарил: — Спасибо.
Прижимая к груди конверт, Варенька останавливается перед бабушкой и, волнуясь, едва переводит дыхание:
— От мамы!
Ульяна Гавриловна вытирает руки фартуком и устало опускается на стул. Ей тоже не терпится узнать, что пишет дочь, но она старается не подать виду. Ведь Варенька не должна понять, что затянувшееся отсутствие ее матери тревожит и бабушку.
— Где мои очки? — ровно спрашивает она.
Варенька бежит к буфету, быстро находит на нем очки и приносит их. Конверт она все время прижимает к груди и отдает его только тогда, когда бабушка, надев очки, говорит:
— Давай почитаем, что тут нового.
Варенька с беспокойством следит, как бабушка небрежно рвет конверт и, вынув листки, бросает его на пол.
Обиженно посмотрев на бабушку, девочка поднимает конверт, кладет его на стол, разглаживает и любовно прикрывает своей маленькой ладошкой.
Ульяна Гавриловна все это видит, но ничего не говорит внучке.
— Дорогие мои мамочка и дочурка Варенька, — читает она.
Услыхав свое имя, девочка встрепенулась. Ее личико будто посветлело, заискрились надеждою глазенки.
— Я жива и здорова, чего и вам желаю, родные мои, — продолжала читать бабушка. — Страшно хочется вас увидеть, но дела мои… — дальше она забормотала что-то совсем непонятно.
— Мама скоро приедет? — не дождавшись, пока бабушка дочитает письмо, спросила Варенька.
— Задерживается, — с глубоким вздохом ответила Ульяна Гавриловна и, сердито швырнув письмо на стол, вернулась к корыту.