ст., там же Он друга старого любить не перестанет,
Доверь младенца мне, молю, отдай его,
Спаси народ, спаси себя!..
Окончание первой сцены
Базилио
после Идем же, милый друг, с какою сладкой мукой
последнего Подкрадусь я, как вор, к ребенку моему
ст. Не бойся, я будить не стану и к нему
в последней Тихонько подойду — ни жалобы, ни звука.
реплике Базилио Я только посмотрю и только, пред разлукой,
(«Ты прав…») К шелковым пеленам уста мои прижму…
Родимый мой, прости, прости навек, мой милый…
Клотальдо, тяжко мне… О Боже, дай мне силы!..
Шут
(один на полутемной сцене)
Король младенца губит сам.
Он мнит себя судьбой гонимым,
И глупым бредням и мечтам
Он сыном жертвует любимым.
Себе мы горе создаем
И сны, и призраки пустые,
Мы древней мудростью зовем
Предубежденья вековые.
В колодце, в черной глубине,
Мы видим, влагой отраженный,
Свой образ собственный на дне:
Так ум наш робкий и смущенный,
Склонясь пред мертвой пустотой,
Во мраке вечности немой
Свое лишь видит отраженье
И суеверно чтит его,
Как высший ум и божество,
Как волю звезд и Проведенье.
Дохни лишь разумом на них —
И сон исчез неуловимый,
И нет уж призраков ночных,
И воли звезд неодолимой.
Но люди-трусы не поймут
Могучей силы отрицанья:
Я одинок, философ-шут,
Но в тайне полон состраданья.
В насмешках теплится любовь;
Мне жалко их: предвижу вновь
Борьбу, ненужные мученья,
Бесцельно льющуюся кровь
За тень мечты, за сновиденье.
Но жалость робкая моя
Бессильна… Если б молвил я:
«Стыдитесь верить предрассудку!»
Они бы распяли меня,
Иль мудрость приняли за шутку.
(Занавес).
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Скалы, покрытые лесом
Клотальдо
между ст. 35
и 36 первого Довольно грез, пора готовить ужин,
монолога С охоты Сильвио придет голодный.
Клотальдо Тому, кто с волею природы дружен,
(«Уж вечереет…») Тому, кто без рабов живет свободный,
Котел с похлебкой так же мил и нужен,
Как вешние пленительные розы,
Как золотые девственные грезы.
С тех пор, как мы работниками стали
Ни для каких красот земли и неба,
Ни для какой возвышенной печали —
Забыть нельзя кусок насущный хлеба.
От гордости навек мы отрешились,
И наравне с растеньями, зверями,
С несметными живыми существами
Закону общей жизни покорились.
И вот мы счастливы, и сам собою
Решился вдруг, так просто, без мученья,
Вопрос о жизни; если же порою
Смущают душу старые сомненья
И прежняя тоска меня тревожит, —
Работать я иду, и никакие
Вопросы, думы, страсти роковые —
Труду ничто противится не может.
после последнего И колючки в гриве львиной
ст. в том же От терновника вплелись,
монологе И с косматою щетиной
Кудри черные слились.
Облик мужествен и грозен,
Взор величествен и строг,
Весь, как юный полубог,
Он могуч — и грациозен.
Не прекрасней ли одежд
Эти мускулы стальные,
Эта тень стыдливых вежд,
Члены бодрые нагие,
Крови юношеский жар,
Кожи бронзовый загар.
Вот оно — дитя природы, —
Посмотрите на него:
Это — жизни и свободы,
И здоровья торжество![11]
(Вбегает Сильвио).
Сильвио
(сбрасывая с плеч кабана к ногам Клотальдо)
перед первым
монологом
Сильвио («Весь Блестящая победа!..
день среди болот…») Взгляни, отец, взгляни, какая дичь!
Клотальдо
Кусок, достойный царского обеда,
То — лучшая из всех твоих добыч.
Сильвио
Ты знаешь ли, как зверя я нашел?
Клотальдо
Нет, прежде сядь и отдохни: котел
Поет уж на огне, и теплый ароматный
Над ним клубится пар!
Сильвио
О запах благодатный!
Я голоден, дай ложку мне скорей, —
Потом начну рассказ, от счастья и волненья
Я голода не замечал; полней
Янтарным супом чашку мне налей.
Но слушай…
Клотальдо
Вот плоды и сладкие коренья,
Вот хлеб и овощи, и золотистый мед, —
Подарок диких пчел, и в глиняном кувшине
Студеная вода…
Клотальдо
после последней Мой милый Сильвио, лежал ли ты порою
реплики Сильвио В траве росистой утренней зарею,
(«В лесу я И чем-то тронутый до глубины души,
никогда…») На влажные цветы смотрел ли ты в тиши,
Как на друзей давно знакомых?
И долгие часы следил ли, как дитя,
В тот мир волшебный уходя,
За жизнью слабых насекомых?
Неправда ли, тогда к растеньям и зверям,
И даже к мертвым сумрачным скалам
Рождалось кроткое в груди благоговенье?..
И был в лесу глухом ты как в семье родной,
И с миром жизнь одну ты чувствовал душой,
Как будто сердца общего биенье.
Былинка каждая была тебе близка,
И ты любил ее, в родство с природой веря,
И ты жалел в полях последнего цветка,
Птенца без матери, страдающего зверя?..
Ты сразу сделать всех счастливыми хотел
И кажется весь мир любовью бы согрел,
Неправда ль, Сильвио?..
(Сильвио уснул, положив голову на колени старику).
Не слышит он и дремлет…
Он слов моих не мог понять: но в этот миг
Так трогательно чист его безгрешный лик,
Как будто ангелу-хранителю он внемлет…
Спи, милый сын мой, спи: к чему тебя будить…
Должна его сама природа научить
Одной улыбкою своею
Прощать, мириться и любить.
С молитвой за него склонюсь я перед нею…
(Целует спящего Сильвио и отходит от него).
Зал во дворце
Базилио
перед
первой фразой Ужель над светлою наукой ты глумишься?
Базилио Над мыслью вольною, не знающей оков,
(«Благодарю Над драгоценнейшим наследием веков…
тебя…») Презрением к нему, как школьник, ты гордишься![12]
Клотальдо
Нет не над знаньем я глумлюсь, но над забавой,
Над детскою игрой, что знаньем ты зовешь:
Без дела, без любви вся мудрость ваша — ложь.
Ты думал ли, мудрец, какой ценой кровавой
Мгновенье каждое досуга твоего
Купил ты у судьбы? Чтоб мог, как божество,
Ты опьянять себя блаженством созерцанья
В книгохранилищах, меж статуй и картин,
Под сенью мраморной, беспечен и один,
В пыли пергаментов вкушать всю негу знанья —
Ведь должен кто-нибудь от счастья отказаться,
Как вол, безропотно влачить железный плуг —
Чтоб мог ты грезою воздушной упиваться,
Чтоб знанье дать тебе, и роскошь, и досуг.[13]
Базилио
Нет, совесть мне кричит, что ты не прав, мой друг.
Когда для знания, для подвига святого,
Я с бескорыстною любовью отдаю
Сокровища, покой и дружбу, и семью, —
Ужель посмеешь ты клеймить меня сурово,
Как будто в праздности я трачу жизнь мою?
Иль мозга моего не тягостней работа,
Чем если б землю рыл я с заступом в руках,
Иль меньше я тружусь, чем пахарь на полях,
И на лице моем не те же капли пота?..
Устал я, как мужик, измученный в страду
Не острою сохой, а мыслию свободной
На поле умственном взрывая борозду,
И ты назвал игрой мой подвиг благородный!
Клотальдо
Наш мир по-прежнему отчаяньем объят…
Нам груды книг твоих души не утолят,
Бесплодных ваших дум нас не согреет пламень.
Нет Бога жаждущим — ты Бога не открыл,
Зачем и как нам жить — глупцов не научил,
Просили хлеба мы — вы подали нам камень.[14]
Базилио
Безумец, не оно ль, не знанье ли дает
Вам, недостойным, власть над вечною природой,
Не просветило ли сознаньем и свободой
Оно ваш темный ум?.. Свершая свой полет
Высоко над толпой, над скованным народом.
Из состраданья к вам наука мимоходом
Кидает в дольний мир небесные дары.
В ответ летят лишь крики черни:
«Готовьте ей венки из терний
Готовьте пламя и костры!..»
Двуногий зверь, слепой и вечно полный страха,
Ты прозябал в лесах, но знание пришло,
Благое, светлое, и подняло из праха,
И к звездам блещущим победно вознесло
Твое поникшее, угрюмое чело.
И в нем ли пользы нет — коль ставите вы гранью
Лишь пользу жалкую божественному знанью!
Клотальдо
О горе, горе вам, вожатые-слепцы,
Учителя, пророки, мудрецы, —
Вас слишком позднее раскаянье постигнет,
И задохнетесь вы от пыли мертвых книг:
Теперь уж скорбь томит, но в тот ужасный миг
Она безумного отчаянья достигнет!
Тогда вы молвите горам в предсмертный час:
«Падите, горы, скройте нас!»
………………………………………………….[15]
Базилио
Я на посту моем останусь до конца;
Пред истиной дрожат лишь слабые сердца.
О, как бы ни были мне тягостны страданья
От беспощадного, правдивого сознанья —
Я в разум верую и не страшусь его,
И громко исповедую науку,
И за нее готов пойти на смерть и муку,
Как за Спасителя и Бога моего!..
Клотальдо
Прости, я говорил с невольным раздраженьем…
Окончим спор… Король, боюсь я одного,
Что может Сильвио, питомца моего,
Похитить у меня ваш мир, объятый тленьем…
О только молви: нет, уйми ты страх в груди,
И, если не меня, хоть сына пощади.
вм. Базилио
последнего Но я люблю его!..