В середине комнаты рядом с кроватью стоит огромная ворона или ворон. Черные масляные глаза по очереди таращатся на меня. Основание носа заросло то ли шерстью, толи перьями, на лапах когти, которыми можно быка вспороть. Птица блестит иссиня-черным и напоминает персонажа фантастического фильма.
Я сдавлено выдохнула, решив, что еще сплю. Ворон должен быть примерно с кошку, а этот, как крупная овчарка. В одной лапе какая-то бумажка, птица время от времени переминается, продолжая внимательно меня изучать.
В голове забегали мысли, попыталась вспомнить что-нибудь о воронах – как надо себя вести, агрессивны ли они, что едят. Но самая главная мысль вытеснила остальные – какая здоровая ворона.
Потом решила, что надо угостить ее чем-нибудь. Когда потянулась к хлебнице, ворона проследила за рукой и приоткрыла клюв.
– Можешь не утр-руждаться, – раздался трескучий голос. – Я кар-крошки не ем.
Рука замерла на полпути, я вытаращилась на птицу, с ужасом понимая – слова вылетели из ее глотки.
Пока пыталась собраться с мыслями, ворон вытянул лапу. Бумажный сверток расправился, и птица уткнулась в него носом.
– Вар-рвара Александр-ровна Черносветова, среди друзей Бар-рби, – начал читать ворон, не обращая внимания на мой ступор. – Двадцать пять лет исполнилось неделю назад. По некотор-рым данным нар-рожденная. Инициация не пройдена. Рост сто шестьдесят шесть, вес пятьдесят девять. Р-разведена, детей нет. Бр-рюнетка.
Ворон поднял голову и посмотрел правым глазом. Волосы на моем затылке если не шевелятся, то очень хотят, пока пытаюсь поверить, что птица говорит сознательно.
Пока ворон таращился на волосы, я уперлась задом в дверцу и сползла на пол.
– Крашусь в блонд, – пролепетала я пискляво, не веря, что отвечаю вороне.
Солнечный свет переливается в смоляных перьях и делает птицу какой-то зловещей. Клюв блестит, глаза сверкают. Я нервно сглотнула и украдкой щипнула себя за бедро.
– Ай.
– Хор-рошо, – произнес ворон и вернулся к бумаге. – Положением от двадцать пятого числа пер-рвого года постановлено, всем урожденным, потомственным, приобретенным, наследственным, нарожденным и прочим явиться на инициацию не позднее двух недель после исполнения двадцати пяти лет. Не явка или опоздание расматр-ривается как нарушение и кар-рается отлучением от Круга и любого участия в мер-роприятиях.
Оперевшись ладонью на ламинат, я пыталась понять, что мелет это пернатое, и почему вообще может это делать. Видимо, мысли отразились на лице, потому, что ворон перестал пялиться в свиток и процокал когтями до кухонного стола.
Приподнявшись на лапах, он подвинул клювом графин с водой, а я отшатнулась подальше от смоляного крыла, которое оказалось перед самым носом.
– Попей водички, – произнесла птица.
– Ты разговариваешь, – наконец выдавила я из себя, понимая, как глупо и банально это звучит.
Ворон бросил на меня снисходительный взгляд и подхватил клювом ручку графина. Думала, уронит, разольет, но тот достал лапой стакан из-под стола и, балансируя на одной конечности, наполнил.
– Конечно р-разговариваю, – проговорил он трескучим вороньим голосом и протянул стакан. – С вами не только р-разговаривать, скор-ро одежду носить научусь. Вон, котов уже принудили, но мы пока дер-ржимся. Отстаиваем права.
Я нерешительно протянула руку к стакану. Птица довольно кивнула и отошла на пару шагов, наблюдая за мной. Пришлось забыть, что чашка только что валялась по полу, и отхлебнуть. Ворон что-то прокаркал и прошагал к свитку. Я подумала, что все-таки сплю, в наше время такой бумаги не делают, разве что каким-нибудь реконструкторам на заказ.
– Я сплю? – поинтересовалась я, ставя стакан на пол.
Ворон устало вздохнул и вытянул крыло, такое огромное, что заняло пол комнаты.
– Каждый р-раз одно и тоже, – произнес он, сложив крыло. – Нет, дор-рогуша, не спишь. Все р-реально.
Голова снова пошла кругом, ушибленный нос запульсировал. Я схватилась, проверяя – не потекло ли из него снова. К счастью, пальцы остались сухими.
Кое-как собрав себя с мыслями, я выдохнула и прямо посмотрела на ворона.
– Та-ак, – протянула я, пытаясь подняться, но конечности ослабели от нервов, получилось лишь поелозить ногами.
На столе мигнул компьютер, высветилась серая рамка. Кажется, пришло какое-то обновление. Специально систему настраивала, чтоб само все делалось и меня не беспокоило. Но сейчас рамке я очень рада потому, что это хоть что-то нормальное в такой безумной ситуации.
У стены пиликнул холодильник – еще один спаситель реальности. Я нова произнесла:
– Та-ак… Спасибо тебе… изобретатель фреона.
Птица устала наблюдать мое замешательство и направилась прямо к холодильнику. Ловко поддев носом щель между дверцей, ворон просунул голову и принялся чем-то шуметь.
– Ты кто вообще такой? – спросила я, понемногу приходя в себя. – И зачем лезешь в мой холодильник?
Из-за дверцы донеслось:
– Жалко что ли?
– Ну, – протянула я растерянно, – Не люблю, когда кто-то лезет в холодильник. Даже друзья себе такого не позволяют. Чаще сами еду приносят. А тут… Не знаю даже…
Ворон высунулся из-за дверцы, клюв перепачкан белым, будто ел сметану.
Вытеревшись крылом, он закрыл холодильник и важно произнес:
– Я один из бессмертных мудрецов ворон Бир-рнан. По совместительству твой кар-ркуратор.
– Каркуратор? – не поняла я.
Он сверкнул правым глазом и покачал головой.
– Не каркуратор, а просто кур-ратор. Я прокар-ркиваюсь иногда.
Я потерла лоб, пытаясь сосредоточиться, но в голове каша, которая никак не хочет оформляться во что-то приличное.
– Вороний каркуратор, значит, – протянула я, таращась в никуда. -По имени Бирнан. Действительно. А я-то думаю… Как же это сразу не догадалась. Гигантская говорящая птица, каркуратор…
Ворон одарил меня снисходительным взглядом и почесал лапой за головой. Послышался звук, какой получается, когда натираешь наждачкой дерево.
Птица произнесла:
– То же мне, новость. Говорящих вор-ронов не видела?
– Мне надо выпить, – проговорила я и, наконец, поднялась.
– Насколько мне известно, – сказал ворон наставительным тоном, – ты только что побывала в авар-рии, и употреблять алкоголь настр-рого запретили.
Ноги дрожат, сердце тарабанит, вот-вот выпрыгнет. Спина взмокла, и блузка противно прилипает, наверное, пахнет тоже не очень.
Опасливо покосившись на птицу, произнесла:
– Сначала авария, псих с машиной, теперь говорящая ворона. Что еще? Лепреконы?
Потом открыла шкафчик и вытащила бутылку виски. Несмотря на то, что вообще-то не пью, сейчас оно показалось в самый раз. Эту бутылку однажды притащила Наташа и приговорила половину за разговором.
Когда открыла крышку и поднесла горлышко к губам, в моем заторможенном мозгу шевельнулось подозрение. Я поставила бутылку и повернулась к птице. Та выжидательно смотрит на меня черным глазом и моргает.
– Ты откуда знаешь про все? – спросила я, застегивая пуговицу на блузке.
Пока спала, она расстегнулась и белье теперь на всеобщее обозрение. И хотя ворону, это, скорее всего, до лампочки, все-таки не уютно.
– Что именно?
– Ну, – сказала я, пытаясь подобрать слова, – про День Рождения, волосы. Что там еще было?
Бирнан с цоканьем запрыгнул на стол и покосился на фрамугу. Похоже, так и попал в квартиру. В лапе снова зажат сверток, клюв хищно блестит всего в метре от меня. Таким не только падаль рвать, можно и кого живого покалечить.
Солнце быстро катится к закату. На пятнадцатом этаже еще светло, но внизу сумерки. По улицам зажглись фонари, машины тоже засверкали фарами, наполнив улицу сиянием ночного города. В домах напротив светятся окна, правда, не все, только четыре. С их стороны темно, потому, что находятся на востоке. А утром солнце бьет прямо в глаза, пока спишь. Я жила на восточной стороне. Знаю, как это.
В своей квартире поставила светочувствительные лампы. Эти сами знают, когда темнеет, и включаются.
– Видишь ли, деточка, – начал ворон, – как твой кар-куратор, мне положено знать все, что с тобой происходит. Кроме того, встретил Асмодея. Он все рассказал. Пр-ройдоха. Чуть не потеряли тебя из-за него. Стоило бы сообщить, но выкр-рутится, негодник. Сказал, его опер-редили.
От обилия невозможной информации во рту снова пересохло. Я подняла с пола стакан. Снова налила воды, махнув рукой на лужу посреди пола, и сделала три больших глотка.
– Кто такой Асмодей? – спросила я, вытерев губы тыльной стороной ладони.
– Твой охр-ранник с темной стороны, – будничным тоном сообщил Бирнан. – Есть еще Кафриэль. Он от светлых. Но границы весьма условны. Хотя они очень бор-рются, чтобы переманивать др-руг у друга. Но ты с начала на инициацию прибудь. А там видно будет.
В словах ворона понятными остались только предлоги и наречия. К своему удивлению, обнаружила, как трясутся пальцы. И лишь через секунду поняла – это от страха. Прежде всего за рассудок.
– Значит так, говорящая ворона, или как тебя там. Каркуратор, – проговорила я с выдохом. – Кто эти люди? Почему меня вдруг надо охранять, что ты курируешь? Какая инициация, и какого черта от меня надо?
Дыхание зашлось от быстрой речи, меня потряхивает, пальцы холодные – можно рыбу морозить. Пытаюсь мысленно храбриться, утешаясь, что пережила стремительный развод, и с вороной как-нибудь справлюсь.
Ворон переступил с ноги на ногу и произнес, глядя сквозь фрамугу на быстро потухающее небо:
– Хор-рошо. Давай сначала. Сегодня в твою машину влетела другая, и ты чудом осталась жива. Но это никакое не чудо, а слаженная работа системы безопасности. До тех пор, пока не получишь инициирование, тебя положено охр-ранять, потому, что все хотят пер-ретянуть на свою сторону как можно больше союзников. Но, как уже говорил, гр-раницы условны. Светлая сторона порой делает такие вещи, от котор-рых стынет кровь у самых темных пр-редставителей. Бывает и наоборот. Но тебя заставят выбир-рать.