üller-Lachmann I, 189).
После этого мы имеем полное право утверждать, что исландские саги не подтверждают предположение, высказанное г. [193] Гедеоновым и потом принятое другими. Первые Норманны, служащие в византийской гвардии и носящие имя Варягов, не были Варяги — Скандинавы, ушедшие в 980 году из Киева, а другие, отправившиеся туда позднее и нам известные поименно.[20]
Нельзя, однако, оставить без внимания следующего соображения, подсказываемого некоторыми выражениями в приведенных выше отрывках. Норманны, приходящие из Норвегии и Исландии, как будто отличаются от других Варягов или Варангов. Варяжская дружина, как на Руси, так и в Миклагарде существует ранее их, ранее Болле Боллесона и ранее Вига-Стира. И. Олафсон, вышеупомянутый переписчик и воссоздатель Вига-Стировой саги, отметил старинные выражения и обороты, в ней встречавшиеся. В его эксцерптах прямо замечено, что в подлинной саге Норманны часто отличались от Вэрингов (Saepius eru Nordhmenn distingueradir frá Vaeríngjum. Islendinga Sögur, II, 481).
Из кого же состояла варяжская дружина в Цареграде по вступлении в нее Норвежцев, и кто составлял варяжскую дружину на Руси помимо Норманнов?
Ответ на это может быть двоякий. Норманисты должны сказать, что и здесь и там это были Шведы, то есть, что когда исландская сага говорит о первом Норманне, вступившем в общество Варягов, и когда она отличает в русской варяжской дружине, как особую составную часть, Норманнов, то при этом под Норманнами она разумеет только Норвежцев, живущих на самом полуострове и в Исландии, [194] выключая отсюда Шведов. Шведы, следовательно, могли и ранее быть Варангами в Константинополе, точно так, как на Руси они были долго первыми и единственными Варягами. Мы думаем, что такое положение будет очень трудно доказать. Выражение «Нордманны, Nordhmenn» в сагах употребляется в двояком значении. В первом, обширном значении оно обнимает не только всех жителей Скандинавского полуострова, но /119/ также Датчан и, само собою, разумеется, Исландцев. Когда нужно, несомненно, и ясно отличить между Норманнами Норвежца, тогда в сагах употребляются выражения: Austraenn или Noregsmenn. Второе, более тесное значение слова Норманн, или, собственно, nordhmadhur, norraenn, действительно, исключает Датчан, Шведов и Готов, но оно исключает также и всех людей Норвежского племени, поселившихся вне Норвегии, то есть, между прочим, Исландцев [а означает одних жителей Норвегии]. [21] Ясно, что в этом втором значении слово Норманн не могли быть приложено к Болле Боллесону, родившемуся в Исландии и отправившемуся в Византию из Дании. Следовательно, выражение Норманны в Лаксдэльской саге мы должны принимать в широком значении. Болле был первый скандинавский Норманн, вступивший в варяжскую дружину. Притом с предполагаемым нами нормано-шведским толкованием мы все-таки недалеко уйдем в византийской истории варяжского военного корпуса. Все-таки останется несомненным, что этот корпус является в Константинополе очень поздно, на глазах вполне ясной истории, которая и отмечает Шведов в составе Варангов, как скоро они в нем оказались (Шведы упоминаются в числе Варангов, но только несколько позднее и на ряду с другими — в саге об Олафе Святом и о Гаральде). [22][195]
После этого нам понятно будет, почему даже в /120/ исландских сагах Норманны XI столетия, приходящие на службу Русского князя, «отличаются» от прочих Варягов.
Обращаясь к Византийским Варангам, мы заранее можем высказать ожидание, что и там нас встретит такое же явление, то есть, что и византийский военный корпус Варангов вовсе не состоял из одних только Норманнов — Скандинавов, даже, быть может, Норманны составляли небольшую его долю. Теперь для нас всего важнее то, что Норманны, то есть, Исландцы, Норвежцы, а потом Шведы, вступают в Константинополь уже в готовое «Варяжское общество». Вопрос, поставленный в начале главы, остается пока не решенным. Мы не приняли сопоставления, сделанного г. Гедеоновым, между Варягами, отправившимися из Киева в 980 году, и Византийскими Варангами 1034 года, — на том преимущественно основании, что этих Варягов г. Гедеонов считает Норманнами, а Норманны появились в составе византийской варяжской дружины гораздо позднее 980 года: мы определенно знаем, когда именно. Но если Варяги существуют в Константинополе ранее 1020 года, ранее первого появления среди них Норманнов, то, во-первых, кто-же они были? — а во-вторых, и это для нас теперь главное, когда-же был сформирован знаменитый варяжский корпус в Византии? Можно, конечно, оставить объяснение г. Гедеонова, подвергнув оное небольшому видоизменению. Варяги, отправившиеся в 980 году из Киева в Царьград, не были Норманны, а или те самые Венды-Славяне, которые, /121/ по теории г. Гедеонова, в сущности, и были настоящими и основными Варягами, или просто Русские — Славяне, без сомнения, также вступавшие в Киевскую варяжскую дружину. Но мы уже указали трудности, какие встретит такое толкование. Нужно будет предполагать, что Василий II не послушался совета, поданного Киевским князем. Нужно будет доказывать, что именно Варяги — пришельцы, которые все-таки были в Киевской варяжской дружине и, по-видимому, только что приведены были Владимиром из-за моря, остались на Руси, а ушли свои Русские, которым приходилось расстаться с родиной. Можно здесь прибавить и еще одно соображение, помимо других, которые пусть [196] лучше подразумеваются. В 988 году Русский князь Владимир находился в открытой вражде с Византийской империей; взятие в этом году Херсона известно как из русской летописи, так равно из византийских источников (Лев Диакон). [23] Что же в этом году сделалось с отрядом Варангов, находившимся Византии и состоявшим исключительно из Русских? После, при подобных случаях, отправляли Варангов подальше из Константинополя: но мы не видим, чтобы в 988 году была принята такая мера. Правда, можно заметить, что в 988 году Русские не угрожали самому Константинополю, как это было в том нашествии, которое мы подразумеваем. Но, во всяком случае, есть очень ясные указания, что зимой 987–988 годов не было в Цареграде Русских, а если они здесь явились в продолжение года, то это были не прежние и старые пришельцы, а новые. Именно после взятия Херсона и после женитьбы Владимира на греческой царевне Анне Русские в Византии являются вновь, после перерыва, бывшего следствием Болгарской войны Святослава. Наши русские историки и ученые разыскатели, гоняясь иногда за призраками, пропустили и пропускают без внимания факт громаднейшей важности в истории не только русской, но и всего севера. Этот факт мы выражаем надписанием следующей главы нашего исследования.
III. Шеститысячный русский корпус в Константинополе в 988 года
На первых страницах истории Михаила Пселла, начинающейся со смерти Цимисхия и, таким образом, служащей прямым /122/ продолжением Льва Диакона, рассказывается о возмущении Варды Фоки против Василия II: неприятели дошли до самой Пропонтиды и расположились лагерем на другой стороне моря, в виду Константинополя. Тогда: «Император Василий убедился в [197] нерасположении к нему Греков, и так как незадолго пред тем к нему пришел от Тавроскифов значительный военный отряд, то он, соединив их вместе и устроив другую наемную силу, выслал (их) против расположенной на другой стороне фаланги» (ὉδὲβασιλεὺςΒασίλειοςτῆςτῶν 'Ρωμαίωνἀγνωμοσύνηςκατεγνωκὼς, ἐπειδήπεροὐπρὸπολλοῦἀπὸτῶνἐντῷΤαύρῳΣκυθῶνλογὰςπρὸςαὐτὸνέϕοίτησενἀξιόμαχος, τούτουςδὴσυγκροτήσαςκαὶξενικὴνέτέρανξυλλοχισάμενοςδύναμιν, κατὰτῆςἀντικειμένηςἐκπέμπειϕάλαγγος). [24]
Что под Тавроскифами здесь разумеется Русь, это не требует никаких доказательств. В таком смысле это слово употребляется у Льва Диакона, к последним страницам которого примыкает, как продолжение, труд Михаила Пселла. У других позднейших историков мы сейчас увидим именно Русь при рассказе о том же самом факте. Приведенное нами место представляет неопределенность и неясность не относительно национальности «значительного военного отряда», а совершенно в других отношениях. Возмущение Варды Фоки падает на 987–989 годы; военные действия, в которых участвуют Русские, не многим предшествуют апрелю 989 года, когда Фока умер, а его армия рассеялась. [25] Итак, куда должно быть отодвинуто «не задолго пред тем», определяющее время прибытия русского отряда? На основании неопределенных выражений Пселла можно было предположить, что здесь идет речь о тех Варягах, которые отправились из Киева в 980 году. По прямому смыслу вышеприведенного отрывка, к 989 году относится не прибытие Русских военных людей в Константинополь, а их организация в особый отряд, внушающий более доверия, чем местные силы. Слово συγκροτήσας[198] (соединив, собрав в одно место) могло бы быть принято, как /123/ намек на то, что значительное количество русских людей хотя и находилось (с 980 года) в Византии, но было рассеяно в разных местах (как советовал поступить Владимир). Все это оказалось бы, однако, напрасными и неосновательными догадками. Не совсем удовлетворительны для нашей пытливости, которой, конечно, Пселл не мог иметь в виду, и последние фразы выписанного нами отрывка. Слова ξενικὴνἑτέρανδύναμιν могут быть понимаемыми в смысле противоположения ненадежным Грекам, служившим не по найму, или же в смысле сопоставления с русским отрядом; так что в первом случае именно Русские и будут составлять наемную другую силу, a во втором нужно будет допустить существование или учреждение еще какой-то иной, помимо Русских, военной наемной силы. Гораздо естественнее первое объяснение, потому, во-первых, что образование новой силы выше мотивируется только прибытием одних русских людей; во-вторых, потому, что два глагола