[60]. Восемьсот четыре иконы были переданы в Третьяковскую галерею.
В начале XX века собрание икон Третьяковской галереи насчитывало всего 62 произведения[61]. По сравнению с коллекциями современников частное собрание икон Павла Третьякова было незначительным: в то время коллекция Николая Лихачева насчитывала около 1500, коллекция Егора Егорова – около 1300, Николая Постникова – около тысячи икон, в собраниях Ильи Остроухова и Алексея Морозова было по несколько сотен икон в каждой. Став государственным музеем, Третьяковская галерея, согласно уже упоминавшемуся постановлению 1924 года «О музейной сети», получила профиль по светской русской живописи XVIII–XIX столетий и в 1926 году исторически существовавшая экспозиция древнерусской живописи была в галерее закрыта. В феврале 1929 года директор галереи Михаил Кристи обращался в Главное управление научными, научно-художественными и музейными учреждениями (Главнауку)[62] за разрешением создать отдел древнерусского искусства и пополнять его за счет изъятия икон из других музеев, но это ходатайство осталось без ответа.
Ситуация изменилась в июле 1929 года после смерти Ильи Остроухова: его обширное собрание было экстренно размещено в хранилищах Третьяковской галереи и в августе 1929 года Наркомпросу пришлось вновь вернуться к идее создания в ней древнерусского отдела. Собственно, Остроуховское собрание, славившееся шедеврами новгородских и северных мастеров XV–XVI веков, стало самым первым пополнением нового отдела. За ним последовала передача произведений древнерусского искусства из центральных и провинциальных музеев и реставрационных мастерских, а в мае-октябре 1930 года – из расформированного Отдела религиозного быта Исторического музея. Массовое закрытие и снос храмов советским государством также были источником пополнения иконного собрания Третьяковской галереи: либо сами сотрудники вывозили вещи из подлежавших ликвидации церквей, либо иконы поступали через музейный фонд Московского отдела народного образования (МОНО) Наркомпроса РСФСР. К середине 1930-х годов в Отделе древнерусского искусства Третьяковской галереи хранилось уже почти три тысячи икон[63].
Ситуация в Санкт-Петербурге/Петрограде/Ленинграде была несколько иной. Собрание Русского музея было самым первым в России государственным собранием древнерусского искусства, сформированным ещё до революции. В 1898 году, в год открытия музея, в его фондах уже хранилось около пяти тысяч произведений древнерусского искусства, куда входили и иконы, и произведения декоративно-прикладного искусства[64]. Коллекция пополнялась благодаря приобретениям и дарам из монастырей и частных коллекций: так, в 1913 году Русский музей выкупил собрание историка и коллекционера академика Николая Лихачева. В музее было образовано Древлехранилище памятников иконописи и церковной старины имени императора Николая II, к 1917 году в нем хранилось около трех тысяч икон[65].
После революции петроградское собрание так же, как и собрания московские, продолжало пополняться за счет национализированного имущества церквей, монастырей, дворцов, антикварных магазинов, перераспределения коллекций вновь открываемых и закрываемых музеев, а также за счет оставленных в музее частных коллекций людей, бежавших от войны и революции. В это время в Русский музей были переданы художественные ценности из Александро-Невской лавры, произведения древнерусского искусства из крупнейших монастырей русского Севера – Кирилло-Белозерского, Александро-Свирского, Соловецкого, а также ряд ценнейших памятников из провинциальных музеев и Центральных реставрационных мастерских[66].
Распродажи музейного имущества и деятельность «Антиквариата», отвечавшего за продажу произведений искусства и культурных ценностей за границу, (парадоксальным образом!) оставила иконное собрание Русского музея «в плюсе». Да, иконы «из Русского музея» на продажу в то время выдавали, но не в «Антиквариат», а в «Интурист»[67] – для продажи в магазине гостиницы «Европейская», и не из музейной коллекции, а из хранилищ Музейного фонда, размещавшихся на музейной территории. Более того, в музейное собрание поступали иконы из «Антиквариата»[68]. В начале 1930-х годов в собрание Русского музея поступила большая часть экспонатов первой советской зарубежной иконной выставки, проходившей в 1929–1932 годах[69].
История её организации также очень любопытна и показательна во многих отношениях. Идея устройства выставки русской иконы витала в воздухе ещё в начале 1920-х, получив более конкретные очертания в 1926 году, когда Франкфуртский Städelsche Kunstinstitut выразил готовность выделить средства на показ выставки русских икон в своих стенах. В декабре 1926 года Игорь Грабарь провел переговоры с будущими возможными партнерами в Германии, Австрии, Франции и Англии. Весной 1927 года проект был одобрен Луначарским, в начале лета – коллегией Главнауки Наркомпроса, подготовлены договор и смета (все расходы должны были покрыть немцы). Однако в 1927 году по неизвестной причине выставка не состоялась. В 1928 году роль главного организатора иконного турне вместо ВОКСа принял на себя Госторг, и работа над проектом снова закипела. Кроме Парижа, Лондона, Берлина и Вены появились планы отправить выставку в тур по США. Устроителями выступали два наркомата – Наркомторг и Наркомпрос. Наркомторг видел в выставке возможность показать «товар лицом». Ответственными за подготовку выставки были Игорь Грабарь, Александр Анисимов и Абрам Гинзбург, первый председатель «Антиквариата». Грабарь в этом трио был связующим звеном между музейщиками и торговцами – он не видел никаких препятствий к продаже предметов, отобранных на выставку, если за них будет предложена достаточно хорошая цена. По мысли Грабаря, высокий научный уровень организации выставки и качество отобранного материала были призваны стать её главной коммерческой рекламой[70].
Распоряжение Главнауки Наркомпроса об отборе икон на заграничную выставку поступило в музеи в конце ноября 1928 года. Комиссией во главе с Грабарем и Анисимовым из разных музейных собраний были отобраны иконы высочайшего качества XIII–XVIII веков, но вскоре после этого музейные сотрудники, обеспокоенные слухами о том, что иконы с этой выставки за границей собираются продавать, стали протестовать против их выдачи. Представители Главнауки и Госторга подписывали протокол об обязательном возвращении икон из-за границы – по документам «Антиквариат» получал иконы до окончания выставки во временное пользование. Однако эти гарантии не выглядели достаточно надежными и в итоге протестные настроения вылились в официальное письмо Ученого совета архитектурной секции Центральных государственных реставрационных мастерских, которое было передано в руки начальнику Главнауки Мартыну Лядову 20 декабря 1928 года.
Удивительным образом это письмо проявило истинное отношение государства к происходящему. Направляя его своему коллеге Льву Хинчуку в Наркомторг и начальнику Алексею Свидерскому в Наркомпрос, Лядов писал: «…при шуме, который создается специалистами, за спиной которых стоят мракобесы-верующие <…> и при несомненной связи этих именно специалистов с белогвардейскими эмигрантами, очень вероятна попытка сорвать эту выставку или, если это им не удастся, подготовить какой-нибудь скандал или похищение какого-нибудь ценного экспоната на самой выставке. Это тем более вероятно, что один из организаторов выставки проф. Анисимов недавно был исключен из членов РАНИОНА[71] за напечатание в Праге за счет чехословацкого правительства и с белогвардейским предисловием книги с резко выраженным антисоветским, глубоко религиозным содержанием… Впредь такого рода предприятия, связанные с экспортом и продажей художественных ценностей, необходимо организовывать без ведома и содействия явно враждебных нам спецов, которые организованно и в полном контакте с белогвардейскими эмигрантами до сих пор срывали всю работу в этом роде экспорта»[72].
9 января 1929 года протест против методов комплектования выставки выразили действующие или бывшие руководители музеев, где находились основные иконные собрания – Илья Остроухов (Музей иконописи), Николай Сычёв и Пётр Нерадовский (Русский музей), Николай Щёкотов (недавний директор ГИМ) и другие. Так, за месяц до предполагаемого открытия выставка оказалась под угрозой срыва. В связи с этим 10 января прошло экстренное совещание представителей Наркомторга и Наркомпроса[73], на котором была принята, как сказали бы сегодня, «концепция внешнего позиционирования» выставки. Не религиозная, а «выставка произведений древнерусского искусства». Не торговая, а «просветительная и научная». Никаких продаж экспонатов – ни во время работы выставки, ни позднее (спойлер: несмотря на это, попытки продаж, конечно же, предпринимались). Роль этой выставки была окончательно определена – стать тизером советских антикварных закромов для зарубежных покупателей.
Список экспонатов выставки был скорректирован в сторону некоторого уменьшения количества уникальных и редких произведений, но не слишком радикального. Так, за границей выставили только тринадцать икон Третьяковской галереи вместо изначально запланированных двадцати пяти, из Русского музея – восемь вместо десяти. Однако в итоге за границу в общей сложности отправили более полутора сотен произведений из музеев Новгорода, Пскова, Ярославля, Вологды, Троице-Сергиевой лавры, Владимира, Архангельска, Ростова, Твери, а также иконы, находившиеся в то время в Центральных реставрационных мастерских, собраниях Третьяковской галереи, музее бывшего Донского монастыря, музее Александровской слободы, Исторического и Русского музеев. Интересно, что среди них не было ни одной чудотворной иконы, во избежание конфликтов с православной церковью за рубежом, как не было и икон, происходивших из частных коллекций – из опасений судебных исков эмигрировавших наследников национализированных собраний.