— Браво, браво, Геннадий Иванович, — почти одновременно воскликнули Якоби и Остроградский, а Ленц только одобрительно кивнул головой.
— Благородная и смелая женщина Екатерина Ивановна, — с чувством добавил Якоби.
— А напечатает ли «Морской сборник» вашу статью? — спросил Ленц.
— Сомнительно, конечно, — ответил Невельской, — но во всяком случае отклик она получит, а это самое главное. Нельзя допустить, чтобы Пятов снова ни с чем уехал из столицы. Этот талантливый человек должен, наконец, спокойно работать.
Нет ничего невыносимее ожидания, пассивного, бесконечного, когда знаешь, что где-то там, в неизвестных тебе кабинетах, неизвестными, но в большинстве своем враждебными людьми решается твоя судьба. Все, что возможно было, Василий Степанович уже сделал, теперь от него ничего не зависело, и оставалось ждать, ждать и надеяться. На кого? На Якоби, который горячо обещал помочь, на «Современник»? Еще на кого? На Матюшкина? Но он болел и в комитете последние дни не бывал. За это время вышел очередной номер «Современника», но ожидаемой статьи там не оказалось. «Некрасов был прав, — подумал Пятов, просматривая журнал в публичной библиотеке на Невском, — цензор не пропустил статью». В комитете Пятову предложили оставить свой адрес и сказали, что вызовут, как только будет принято решение по его делу.
Большую часть времени Василий Степанович и Варя проводили дома. Он перебирал свои бумаги, возился с расчетами, что-то исправлял в чертежах. Варя обычно вязала. Иногда они гуляли по Петербургу, вспоминали завод, беспокоились, как Анфиса смотрит за сыном; ведь он такой шустрый, того и гляди куда-нибудь залезет, что-нибудь перевернет и, не дай бог, выскочит раздетый на улицу и простудится, а то как бы еще под лошадь не попал, — заводские возчики любят позабавиться быстрой ездой. И Варя, растревоженная этими мыслями, уже не находила себе места. Часто вспоминали они старика Першакова и многих заводских с Холуниц. Как-то там теперь идут дела при новом управляющем? За полгода Першаков прислал только два письма, но в них были одни поклоны и пожелания здоровья. Одно письмо получили от Колесникова, он писал подробно, и было видно, что на заводах дела идут плохо.
Но о чем бы ни думали Василий Степанович и Варя, мысли неизменно возвращались к тому, чего они ждали с таким нетерпением и с такой надеждой, — к решению, которое будет принято о производстве брони. Каждый раз при этом Пятов с волнением и беспокойством вспоминал гневные слова Добролюбова: «…Не верю генерал-адмиралу!» «Неужели прав Добролюбов? — с тоской спрашивал себя Василий Степанович и тут же отвечал, — не может этого быть, не может…»
И вот, наконец, пришло долгожданное письмо. Пятова не было дома, и Варя с замирающим сердцем разорвала большой пакет с сургучной печатью. В письме господину Пятову предлагалось немедленно явиться к председателю морского ученого комитета.
Матюшкин встретил Пятова, как всегда, приветливо, но на этот раз в его голосе чувствовалась радость.
— Здравствуйте, господин Пятов. Вчера я был у его высочества. Ведь сколько у него хлопот-то оказалось с вашим делом. Сначала прислали из «Морского сборника» статью адмирала Невельского. Он в ней, правда, с излишней резкостью, все ваше дело описывает. Потом из цензорского комитета присылают корректорские листы другой статьи, уже из «Современника», и тоже о вас, и тоже самыми последними словами нас ругают: на поклон, мол, к иностранцам пошли, ума у них подзанять… И, главное, уже об этих статьях весь Петербург знает…
Матюшкин рассказывал, и видно было, что ему приятно, что все надежды его на проект Пятова оправдались.
— Вы подумайте, эдакая общественная буря! И в результате вот решение его высочества: вы составляете проект бронепрокатного завода в Колпино и сами его выполняете. Я сказал, что такой проект вами уже составлен. Его высочество объявил на это свое полное согласие. Постройка же завода пока откладывается за неимением средств. На это следует испросить высочайшее разрешение. Как только ассигнования поступят, вы будете обязаны немедленно прибыть в Петербург, на этот счет велено отобрать у вас подписку…
Чувство глубокого счастья охватило Пятова. Облокотившись на каменный парапет набережной, он смотрел, как весело плескались внизу прозрачные волны. Река уже освободилась от сковывавшего ее льда, и вода в ней струилась легко и свободно, искрясь и переливаясь на солнце. «Господи, неужели все будет так, как мечталось?… Неужели суждено мне такое счастье?…» — думал Василий Степанович, пристально глядя вниз на пляшущие волны.
Когда он вернулся домой, Варя по одному его виду поняла все, что произошло. Она бросилась к нему, и Василий Степанович молча целовал ее душистые, мягкие волосы…
Проездом через Москву Пятов посетил знакомого купца.
— Дела складываются как нельзя лучше, любезный Афанасий Ильич, — весело сказал он. — Великий князь утвердил мой проект. Но Ижорские заводы своего чугуна и железа не имеют, а должны с уральских заводов получать, да к тому же только раз в год. А с моего потребное количество можно доставить дешевле и в любое время. Для этого я свой завод и буду теперь оборудовать. Бери с меня, любезный, какой хочешь процент, только дай мне взаймы еще тысяч сорок.
Купец долго отказывался и, наконец, под большой процент дал деньги. Но даже это не омрачило радости Пятовых. Счастливыми уехали они на Раменский завод.
Вторую докладную записку Пятова морской ученый комитет под давлением общественного мнения постановил направить на отзыв на этот раз русскому специалисту. По распоряжению адмирала Чернявского, временно исполнявшего обязанности председателя комитета в связи с болезнью вице-адмирала Матюшкина, докладная была передана поручику Русиловичу. В письме на его имя говорилось, что морской ученый комитет, исполняя волю его императорского высочества генерал-адмирала, принял к рассмотрению вторую докладную записку Пятова. Комитет обращается к господину поручику с просьбой дать таковой отзыв. В конце стояла подпись адмирала Чернявского.
Русилович, еще не читая докладной, знал, как он поступит. О, конечно, он не только уничтожит проект Пятова, но и воспользуется случаем, чтобы противопоставить этому проекту свой собственный. Вот уже тогда успех обеспечен!
— А не думаешь ли ты, дорогой Генрих, — сказала Клара Ивановна, когда муж рассказал ей о своих планах, — что неловко одновременно с уничтожением чужого проекта предлагать свой? Ведь и ребенку будет ясно, какие мотивы руководят тобой.
— Ах, Клара, ну как ты не понимаешь! — с досадой воскликнул Русилович. — Ведь комитет теперь будет заинтересован поддержать проект русского инженера и тем реабилитировать себя в глазах общественности. Комитету важно будет доказать, что он вовсе не собирается топить каждый русский проект в угоду иностранцам. Кроме того, я могу рассчитывать на поддержку Швабе.
— Но ведь господин Гобс не советовал тебе делать этого?
— Боже мой, до чего ты непроницательна, мой друг, — с тонкой усмешкой возразил жене Русилович. — Ну, неужели ты до сих пор не заметила, что я шел с Гобсом только до тех пор, пока он был мне нужен? Теперь этот англичанин мешает мне, и я живо уберу его с дороги. Не забывай, что он все-таки иностранец, а я в России у себя дома…
Русилович, приступив к составлению отзыва на проект Пятова, исходил из уже знакомых ему старых образцов прокатных станов. Все предлагаемые изобретателем новшества он отверг: ведь потребуется небывалое искусство и немыслимые издержки, чтобы изготовить мощные валы, какие необходимы в машине Пятова. Кроме того, никакая прокатная машина, писал Русилович, не может обойтись без махового колеса, тем более такая громадная, как машина Пятова. Эти примеры показывают полную техническую неграмотность автора проекта. При этом Русилович обошел молчанием главный довод Пятова о том, что такой прокатный стан уже построен и действует на Холуницких заводах.
О самом процессе сварки листов в прокатном стане он также сделал ряд ядовитых замечаний. При этом материал он черпал отнюдь не из собственного опыта, ибо никакого собственного опыта у Русиловича не было. Но это не мешало ему начисто отрицать все то, что писал Пятов о преимуществах своего способа.
«Не вдаваясь в дальнейшие подробности предложения Пятова, как ни к чему не ведущие, — писал в заключение Русилович, — и принимая во внимание весьма нерациональные рассуждения Пятова по вопросу о приготовлении тяжеловесных листов, можно полагать, что процесс приготовления упомянутых листов Пятову мало известен, и потому, предлагая опыты и доверяя их Пятову, трудно было бы ожидать успешных результатов».
Работая одновременно над составлением своего проекта, Русилович постарался в докладной привести многочисленные ссылки на опыт иностранных специалистов и тем доказать выгодность предлагаемого им способа производства брони. В середине мая отзыв на проект Пятова и свою докладную записку Русилович отправил в морской ученый комитет.
Однако еще до официального рассмотрения отзыва Русиловича на проект Пятова и его собственного предложения в комитете произошли два события, которые сильно взволновали и озадачили Русиловича.
Адмирал Матюшкин со свойственным ему в служебных делах беспристрастием откомандировал Русиловича на Ижорские заводы для проведения опытов. Швабе, до недавнего времени горячо поддерживавший проект Русиловича, неожиданно самым категорическим образом воспротивился этим опытам, ссылаясь на перегрузку заводов и различные недостатки проекта. Началась длительная переписка, время уходило.
Вторым событием, которое еще больше взволновало Русиловича, было письмо, поступившее в конце лета в комитет от управляющего морским министерством генерал-адъютанта Краббе. В этом письме содержалась резко отрицательная оценка проекта Русиловича, данная генерал-адмиралом. Случай сам по себе неслыханный и потому особенно тревожный. Обычно генерал-адмирал не высказывал своего мнения до решения комитета.