н партии и, кто знает, могла даже написать мемуары с критикой Сталина. Василий же, по всей вероятности, воспитывался бы тогда в более благоприятных условиях и не был бы развращен «дядьками» и «бабками» из охраны и обслуги, откровенным подхалимажем со стороны окружающих. Вполне возможно, что младший сын Сталина сделался бы настоящим асом истребительной авиации и, если бы уцелел в пекле Великой Отечественной войны, то стал бы Героем Советского Союза, боевым авиационным генералом, не подвергся бы опале после смерти отца, а по достижении пенсионного возраста тихо ушел бы в отставку генерал-лейтенантом, а то и генерал-полковником. Примерно так сложилась в реальной жизни судьба приемного сына Иосифа Сталина Артема Сергеева. Он, правда, был не летчиком, а артиллеристом и звезду Героя так и не получил, зато благополучно дослужился до генеральской пенсии.
Не исключено, что, уйди Надежда от Иосифа, судьба Василия была бы куда более ординарной, не столь яркой. Ведь того же Артема Федоровича Сергеева сегодня вспоминают нечасто, а большинство вплоть до последнего времени и не подозревало о существовании у Иосифа Сталина приемного сына. Василий же Сталин не был забыт даже после опалы и смерти. Другое дело, что оценка его личности постоянно менялась, и сегодня мы оцениваем многие его поступки куда снисходительнее, чем еще несколько лет тому назад.
Старший сын Иосифа Сталина Яков в школе не блистал успехами, но, в отличие от младшего, занятиями не манкировал. И был куда здоровее болезненного Василия. 14 апреля 1926 года Надежда Аллилуева сообщала свекрови «о самом большом внуке, о Яше»: «Он стал прямо великан, на здоровье жаловаться нельзя. Хотя он и худ, но крепок, занимается ничего, но нужно было бы получше».
8 ноября 1932 года, в пятнадцатую годовщину Октябрьской революции, в семье Сталиных произошла трагедия. Надежда Аллилуева покончила с собой. В тот день она с мужем была в Большом театре. Супруги в очередной раз поссорились из-за какой-то ерунды. А вечером, на праздничном банкете, Иосиф бросил Надежде в тарелку апельсиновую корку и крикнул: «Эй, ты!» Это он так любил шутить с детьми. Аллилуева оскорбилась, не девочка ведь уже: «Я тебе не «эй, ты»!» — и демонстративно ушла из-за стола. Это — в изложении Владимира Аллилуева. А по версии Светланы Аллилуевой, роковой диалог звучал несколько иначе: «Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете в честь XV годовщины Октября. «Всего-навсего» отец сказал ей: «Эй, ты пей!» А она «всего-навсего» вскрикнула вдруг: «Я тебе не — ЭЙ!» — и встала, и при всех ушла вон из-за стола».
Следом за Надеждой бросилась жена Молотова Полина Семеновна Жемчужина, постаралась успокоить. Они вместе гуляли по Кремлю. Полине показалась, что Надежда перекипела. Она проводила жену Сталина до дверей квартиры. Позднее Полина Семеновна рассказывала Светлане: «Она успокоилась и говорила уже о своих делах в Академии, о перспективах работы, которые ее очень радовали и занимали. Отец был груб, ей было с ним трудно — это все знали; но ведь они прожили уже немало лет вместе, были дети, дом, семья. Надю все так любили… Кто бы мог подумать! Конечно, это не был идеальный брак, но бывает ли он вообще?
Когда она совсем успокоилась, мы разошлись по домам спать. Я была в полной уверенности, что все в порядке, все улеглось. А утром нам позвонили с ужасным известием…»
Надежду Аллилуеву нашли мертвой с пулевой раной в голове. Она застрелилась из маленького дамского браунинга, когда-то подаренного братом Павлом. О дальнейшем со слов матери, бабушки и других родственников рассказывает племянник Надежды Сергеевны Владимир Станиславович Аллилуев: «Бабушке (Ольге Евгеньевне Федоренко) сообщили о случившемся сразу, как только обнаружили труп, и она на подкашивающихся ногах едва добежала до квартиры Сталина. Там уже были Молотов и Ворошилов. Был врач. Бабушку встретил совершенно убитый и ошеломленный случившимся Сталин. Ольге Евгеньевне стало совсем плохо, и врач принес ей рюмку с валерьянкой. Бабушка рюмку взяла, но выпить капли не смогла, спазм сдавил ей горло, рюмка беспомощно болталась в трясущейся руке. Сталин обнимал бабушку за плечи, пытаясь успокоить, и, поняв, что валерьянку ей не выпить, взял от нее рюмку и потом, махнув рукой, сказал:
— А, давай я сам ее выпью (возможно, Иосиф Виссарионович в эту скорбную минуту вспомнил о той злосчастной рюмке, которую он понуждал Надежду выпить, спровоцировав тем самым роковую ссору. — Б. С.)…
Сталин переживал самоубийство жены тяжело и болезненно. Его долгое время боялись оставлять одного. Кто-нибудь из семьи обязательно был рядом. Моя мать (Анна Сергеевна Аллилуева, в 1948 году по приказу Сталина отправленная шефом МГБ В. С. Абакумовым в ГУЛАГ. — Б. С.), бабушка или Евгения Александровна, жена Павла, ночевали у него в кремлевской квартире.
В день похорон, 11 ноября 1932 года, гроб с телом Надежды был установлен для прощания в здании, где теперь располагается ГУМ. Все время, пока шла процессия прощания, у изголовья гроба стояла моя мама и вытирала платком сукровицу, вытекавшую из уголка рта покойной. Когда эта печальная церемония подходила к концу, в зал вошел Сталин. Постояв несколько минут около покойной, он вдруг сделал движение руками, как бы отталкивающее от себя гроб, и проговорил:
— Она ушла, как враг!
Затем повернулся и пошел к выходу. Взгляд его наткнулся на Павла.
— Ты подарил ей пистолет?
— Да, — упавшим голосом пробормотал Павел.
— Нашел чего подарить!
Уже выходя из зала, Сталин обернулся к Енукидзе.
— Ты ее крестил, ты ее и хорони, — сказал он и ушел. На Новодевичье кладбище, где хоронили Надежду, он не пришел.
У многих членов нашей семьи, и у меня в том числе, было убеждение, что обида на Надежду за самоубийство была столь глубока, что Сталин никогда так и не приходил на ее могилу. Но оказалось, что это не так…
В октябре 1941 года, когда судьба Москвы висела на волоске и предполагалась эвакуация правительства в Куйбышев, Сталин приехал на Новодевичье проститься с Надеждой. Сотрудник охраны Иосифа Виссарионовича А. Т Рыбин… утверждает, что Сталин несколько раз ночью приезжал на Новодевичье и подолгу молча сидел на мраморной скамейке, установленной напротив памятника… Сталин горько переживал случившееся, называя этот Надеждин акт предательством».
А вот что пишет о смерти матери Светлана Аллилуева: «Моя няня, незадолго до своей смерти, когда уж почувствовала, что недолго осталось ей жить, как-то начала мне рассказывать, как все это случилось. Ей не хотелось уносить с собой это, хотелось очистить душу, исповедоваться…
Каролина Васильевна Тиль, наша экономка, утром всегда будила маму, спавшую в своей комнате. Отец ложился у себя в кабинете или в маленькой комнатке с телефоном, возле столовой. Он и в ту ночь спал там, поздно возвратясь с того самого праздничного банкета, с которого мама вернулась раньше.
Комнаты эти были далеко от служебных помещений, надо было идти туда коридорчиком мимо наших детских. А из столовой комната, где спал наш отец, была влево; а в мамину комнату из столовой надо было пройти вправо и еще этим коридорчиком. Комната ее выходила окнами в Александровский сад, к Троицким воротам…
Каролина Васильевна рано утром, как всегда, приготовила завтрак в кухне и пошла будить маму. Трясясь от страха, она прибежала к нам в детскую и позвала с собой няню, — она ничего не могла говорить. Они пошли вместе. Мама лежала вся в крови возле своей кровати; в руке был маленький пистолет «вальтер» (в других версиях смерти Надежды Аллилуевой обычно фигурирует дамский браунинг. — Б. С), привезенный ей когда-то Павлушей из Берлина. Звук его выстрела был слишком слабый, чтобы его могли услышать в доме. Она уже была холодной. Две женщины, изнемогая от страха, что сейчас может войти отец, положили тело на постель, привели его в порядок. Потом, теряясь, не зная, что делать, побежали звонить тем, кто был для них существеннее, — начальнику охраны, Авелю Софроновичу Енукидзе, Полине Семеновне Молотовой, близкой маминой подруге…
Вскоре все прибежали. Отец все спал в своей комнате, слева от столовой. Пришли В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов. Все были потрясены и не могли поверить…
Наконец и отец вышел в столовую. «Иосиф, Нади больше нет с нами», — сказали ему…»
В этом рассказе много психологически точных деталей, которые трудно было придумать. Например, то, что Сталину далеко не сразу сообщили о самоубийстве жены. Наверняка каждый слишком сильно боялся спонтанного гнева вождя, чтобы взять неприятную миссию на себя.
В сознании шестилетней Светланы тоже запечатлелась смерть матери: «Я помню, как нас, детей, вдруг неожиданно утром в неурочное время отправили гулять. Помню, как за завтраком утирала платочком глаза Наталия Константиновна (учительница рисования, занимавшаяся со сталинскими детьми. — Б. С.). Гуляли мы почему-то долго. Потом нас вдруг повезли на дачу в Соколовку, — мрачный, темный дом, куда мы все стали ездить этой осенью вместо нашего милого Зубалова… Потом, к концу дня, к нам приехал Климент Ефремович, пошел с нами гулять, пытался играть, а сам плакал. Я не помню, как мне сказали о смерти, как я это восприняла, — наверное, потому что этого понятия для меня тогда еще не существовало…
Я что-то поняла, лишь когда меня привезли в здание, где теперь ГУМ, а тогда было какое-то официальное учреждение, и в зале стоял гроб с телом, и происходило прощание. Тут я страшно испугалась, потому что Зина Орджоникидзе взяла меня на руки и поднесла близко к маминому лицу — «попрощаться». Тут я, наверное, и почувствовала смерть, потому что мне стало страшно — я громко закричала и отпрянула от этого лица, и меня поскорее кто-то унес на руках в другую комнату. А там меня взял на колени дядя Авель Енукидзе и стал играть со мной, совал мне какие-то фрукты, и я снова позабыла про смерть. А на похороны меня уже не взяли, — только Василий ходил».
Смерть Надежды Аллилуевой стала тяжелейшим потрясением для ее детей. Может быть, оттого Василий вырос очень нервным мальчиком с взрывным характером.