Дежурные были почти на всех крышах. Поэтому фашистам так и не удалось поджечь город…
Потом снова начинался день, и художник принимался за свою работу — делал рисунки.
ОДНАЖДЫ
Художник Пахомов искал дрова и зашёл на соседний двор.
До войны в том дворе был детский сад. Художник часто приходил сюда. Иногда он садился на скамейку рядом с детской площадкой. Он любил смотреть, как играют и веселятся дети, потихоньку их рисовать.
Однажды на своей скамейке он увидел девочку. Девочка сидела молча, и лицо у неё было грустное.
— Что ж ты не играешь вместе со всеми? — спросил художник.
— А я новенькая, — ответила девочка, — я никого не знаю в их группе.
Она сказала так и уже собралась плакать.
Алексей Фёдорович нарисовал ей быстро, чтобы она не успела расплакаться, смешную обезьянку.
Потом он подозвал другую девочку из группы. Ту девочку художник рисовал часто, и они были хорошо знакомы. Она всегда носила большой красивый бант.
— Познакомьтесь и поиграйте вместе, — попросил художник.
Всё это случилось весной, когда люди ходили в красивых платьях, в праздничных костюмах, солнце было тогда яркое и тёплое.
А сейчас была зима.
В пустом дворе стояла тишина. Многие окна были забиты досками.
«Наверно, детей вывезли из города и детского сада больше нет», — подумал Алексей Фёдорович.
Он прошёл по двору, и вдруг ему показалось, что в одном окне мелькнул свет.
Художник вошёл в дом. Дверь детского сада была не заперта.
В прихожей было темно и тихо, в коридоре — тоже.
Там стояли знакомые шкафчики. На их дверцах были нарисованы домики, парашюты, грибы.
Всюду было холодно.
«Это мне просто показалось. Здесь никого нет», — подумал Алексей Фёдорович.
Он заглянул в комнату, где раньше была старшая группа. Там тоже было темно и морозно.
И вдруг откуда-то из конца коридора он услышал тихие голоса.
«Да кто же там может быть?» — удивился Алексей Фёдорович.
Он пошёл на те голоса.
В небольшой комнате вокруг печки сидели девочки и мальчики из всех групп — из младшей, средней и старшей.
Посередине сидела молодая воспитательница и читала им книжку.
Это её голос услышал из коридора художник.
Детей было немного, человек пятнадцать. Они сидели тихо, никто не шалил, не плакал.
Все слушали воспитательницу.
Художник увидел и тех девочек, которых он познакомил весной на площадке.
Он не стал мешать воспитательнице. Достал из кармана блокнот и принялся рисовать детей.
Так появилась его работа «Детский сад в блокадном Ленинграде».
ИНОГДА ОН РИСОВАЛ ЛЮДЕЙ НА УЛИЦАХ
В ту зиму по главной ленинградской улице — по Невскому проспекту — не ходили троллейбусы и трамваи. Всюду лежали сугробы.
Люди шли по тропинкам мимо сугробов, некоторые везли санки.
Город выглядел непривычно, странно. «Мы разобьём фашистов и через несколько лет забудем, как выглядел военный Ленинград, — думал Пахомов. — Надо немедленно рисовать улицы, прохожих. Эти рисунки расскажут нашим детям о людях блокады».
Невский был далеко от дома, и до него было идти трудно. Но художник всё-таки приходил, отогревал пальцы и принимался рисовать всё, что видел вокруг себя.
В то время в Ленинград иногда проникали вражеские шпионы. Об этом знали все жители города.
Однажды к Алексею Фёдоровичу подошли военные люди.
— Что вы здесь делаете, товарищ? — спросили они.
— Рисую, — ответил Алексей Фёдорович.
— А вдруг он — шпион, — сказал самый молодой военный. — Притворяется, что людей рисует, а сам наносит на бумагу секретные места обороны города.
— Пойдёмте с нами в милицию, там разберёмся, — сказали военные.
Алексею Фёдоровичу не хотелось уходить, он ещё не окончил работу, но военные говорили строго, и пришлось их послушаться.
В милиции сразу узнали Алексея Фёдоровича.
— Вы ошиблись, товарищи, — сказал главный милиционер. — Это известный ленинградский художник Алексей Фёдорович Пахомов. Он остался вместе с нами в городе и хочет рассказать в рисунках о том, как мы живём и боремся, чтобы о героической жизни нашего города знали будущие люди.
Военные очень сильно смутились, что приняли советского художника за врага. Они проводили его назад, самый молодой военный помогал нести папку с рисунками и всю дорогу извинялся.
Художник снова принялся рисовать.
И ВСЁ-ТАКИ
Каждый день художник страдал от одной и той же мысли.
«Мой город окружён вражескими войсками, страна, обливаясь кровью, отбивается от фашистских дивизий, а я не могу ей помочь сейчас, немедленно» — так думал он.
Алексею Фёдоровичу часто говорили, что дело его — тоже важное.
«Ваши рисунки, — успокаивали художника, — расскажут детям и внукам о героической войне, о том, как город борется и побеждает».
«Но ведь эти рисунки напечатают потом, а я хочу, я должен сделать что-то и для сегодняшнего дня, так чтобы моя работа помогала в борьбе немедленно».
И наконец Пахомов понял, что он должен немедленно сделать.
«Я должен нарисовать плакат. Плакат — это ведь тоже оружие. Мой плакат поможет биться с врагом».
Утром художник взял папку с чистой бумагой, карандаши, потеплее оделся и пошёл на завод, где делали пулемёты.
От голода у него было немного сил, и до завода он шёл долго, с остановками.
К середине дня художник пришёл на завод.
«ПРОШУ ПОКАЗАТЬ МНЕ ЛУЧШЕГО РАБОЧЕГО!»
Так сказал Алексей Фёдорович в кабинете директора.
— Я хочу нарисовать его на плакате.
— Есть у нас лучший рабочий, заслуженный стахановец, — сказал директор. — Работает по шестнадцать часов вместо двенадцати, выполняет две нормы. На днях ездил на фронт, вручал бойцам пулемёты. Обучил много молодых рабочих, мы его назначили бригадиром. Подходит вам такой? — спросил директор художника.
— Конечно подходит. Только не надо вызывать его сюда в кабинет. Я хотел бы нарисовать его прямо у станка, там, где он работает.
— Проводите товарища художника к Василию Васильевичу Иванову, — сказал директор.
И Алексея Фёдоровича Пахомова повели в цех.
В ЦЕХЕ
Многие люди работали в ватниках, потому что было холодно.
Но ведь дома у художника — там, где он работал всю зиму, — тоже было холодно.
Художник шёл между станками и разглядывал лица людей. Лица были тощие, иногда опухшие от голода. Женщины, замотанные в платки, какие-то мальчики в ушанках. Все они сосредоточенно что-то делали у своих станков.
— Идите в угол цеха, вон к тому станку, — показали художнику.
И он пошёл туда.
Там работал совсем тощий мальчик. Он был во взрослом пиджаке, плечи пиджака свисали почти до локтей, на голову у него была натянута кепка. На художника мальчик даже не оглянулся.
«Наверно, это новый ученик заслуженного стахановца», — подумал художник.
— Ну и чем же ты занят? — спросил он у мальчика, потому что неудобно было стоять просто так.
— Выверяю прицельную линию, — ответил мальчик и серьёзно посмотрел на художника.
«Подожду ещё минут пять, — подумал Алексей Фёдорович, — лучший рабочий и подойдёт». Но к ним никто не подходил.
Наконец художнику надоело ждать, и он спросил у мальчика:
— Где Василий Васильевич, ты не знаешь?
Мальчик молчал — наверно, не расслышал.
Тогда художник спросил снова:
— Тебя-то хоть как зовут?
— Василий Васильевич, — ответил рабочий-мальчик.
И Алексей Фёдорович понял, что уже пять минут он смотрел на лучшего работника цеха. Мальчик повернулся к нему, и художник увидел новенькую медаль, прикреплённую к широкому взрослому пиджаку. Художник сел поудобнее на железный табурет, достал из папки первый лист и начал рисовать.
Василию Васильевичу художник не мешал. Да ему и некогда было отвлекаться — у него было большое задание: к концу смены выверить прицельную линию у всех пулемётов.
Через час художник сделал несколько набросков.
Иногда Василий Васильевич получался на бумаге чересчур строгим, иногда, наоборот, лицо его выглядело слишком детским.
Наконец Пахомов остался доволен своим наброском. Лицо Василия Васильевича получилось одновременно и ребячьим и со взрослой серьёзной заботой. Художник распрямил спину и почувствовал, что сильно устал. Теперь можно было немного отдохнуть.
Ведь они оба — и мальчик и художник — в эти часы работали для обороны. Мальчик делал своё дело, художник — своё, и дело каждого было необходимо стране.
Алексей Фёдорович уже представлял, как будет выглядеть будущий плакат.
ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ ПЛАКАТ БЫЛ ГОТОВ
Его отнесли в типографию, чтобы отпечатать несколько тысяч таких же плакатов. Плакаты увезли в разные города страны.
Ленинградский мальчишка в большом взрослом пиджаке строго смотрел со стен цехов в Свердловске и Иванове, Ташкенте и Горьком, где тоже работали мальчишки для фронта.
«Ты научился работать на трудных станках? — казалось, спрашивал он у всех, кто проходил мимо плаката. — Ты всё отдаёшь фронту?»
Ведь плакат так и назывался: «Всё для фронта». Только в скобках Пахомов приписал ещё одно название: «Василий Васильевич».
УТРОМ
Проснулся Василий Васильевич. Помылся, поел жидкую кашу и пошёл к своему станку.
Смотрит, у стены что-то вся его бригада столпилась. Только Василий Васильевич вошёл в цех, на него все стали глядеть и улыбаться.
«Чему они так радуются? Может, день рождения у кого или праздник?»
— Да-да, праздник, — засмеялись друзья. — Иди-ка сюда поближе, Василий Васильевич. Смотри, какой мы плакат на стену повесили.
А со стены на Василия Васильевича тоже смотрит Василий Васильевич.
— Он теперь будет тебя заменять, — пошутили рабочие. — Тебя вызовет начальство, а он будет нами командовать.
Так и висел плакат на стене, напротив станка.