Пули вспарывают легкое снежное покрывало. Огонь косит наших бойцов, прижимает их к земле. По снегу, глубоко зарываясь в сугробы, ползет снайпер. Все его внимание сосредоточено на опушке леса, где засел противник.
Меткий выстрел... другой... И, внезапно захлебнувшись, смолкает вражеский пулемет... Лыжники летят дальше.
- Этот снайпер... - Директор поворачивает голову.
- Который? Который? - налегая друг на друга и вытягивая шеи, ребята смотрят на сцену.
Краска заливает обветренные щеки снайпера - он низко склоняется над столом и взволнованно чертит что-то на бумажке.
Директор называет его фамилию.
Потом следует другая фамилия и третья...
Второй, обмороженный, полз к лагерю, вынося с поля боя раненого командира. Третий взорвал дзот - это едва не стоило ему жизни. И вот все они, эти герои, здесь, в своей большой школьной семье, воспитавшей и вырастившей их.
Сева Малютин стоит около своей матери. Он крепко сжимает ее руку.
Васек и Саша с горящими щеками жмутся к рампе.
А за их спиной ученик старшего класса возбужденно рассказывает товарищу:
- Они здесь, во дворе, всегда в футбол играли. И один раз окно в классе разбили... И Грозный кричал на них, как на нас. Я помню. - Он радостно смеется. - Я помню их... в десятом классе.
Глава 2.
ОГОНЬКИ В ОКНАХ
На железной дороге сонно покрикивала электричка.
В маленьком городке уже все спали. Только в некоторых окнах за матовыми, морозными стеклами светились огоньки. Забравшись на широкую отцовскую постель и уткнувшись подбородком в плечо отца, Васек, взволнованный событиями вечера, не мог уснуть.
- Пап! Вот этот снайпер Алеша просто богатырь. Да, папа? А другой, что командира спасал, маленький, худенький совсем, как это он, а?
- Дело, сынок, не в том, кто какой. Тут физическая сила - одно, а сила воли - другое... Силу тут мерить нечего. Это не зависит, сынок... Павел Васильевич не мастак объяснять, но Васек понимает его.
- Ясно, - говорит он, - главное - спасти, хоть через силу... Сколько километров он его пронес, пап? Под огнем, а?
- Сколько потребовалось, столько и пронес, - строго сказал Павел Васильевич. - У нас так... вообще... русский человек после боя раны считает...
Васек молчал. Ему вдруг захотелось внезапно вырасти и вместе со своими товарищами свершать какие-то большие, героические дела.
Он потянулся и глубоко вздохнул:
- А нам еще расти да расти!
* * *
И в другом окне горел огонек.
Бабушка, подперев рукой морщинистую щеку, слушала внука. Коля Одинцов рассказывав о выставке, о героях, о елке.
- Раздевайся, раздевайся, Коленька, - торопила старушка.
- Сейчас, бабушка!.. А Малютин Сева какую картину нарисовал! Про войну! Командир там раненый, со знаменем! У него кровь на щеке и вот тут кровь...
- Что ты, что ты! Сохрани бог, Коленька, что это он какие картины рисует! - испугалась старушка. - Можно ли эдакое воображение ребенку иметь! Срисовал бы курочек, а то бабочек каких-нибудь - и все. Самое подходящее дело для ребят.
- Ну, бабочек! - усмехнулся Коля. - Что мы, дошкольники, что ли? Посмотрела бы, какие серьезные вещи у нас на выставке были, разные виды оружия были - Р. М. 3. С.! - Коля поднял указательный палец. Понимаешь?
- Да понимаю я, понимаю! - рассердилась старушка. - Только не детское это дело - такие страсти изображать.
- А у нас зато больше всех вещей было... Все нас хвалили...
- "Хвалили, хвалили"!.. Вот от наших полярников поздравление тебе, неожиданно сказала бабушка, присаживаясь на кровать внука и разворачивая пакетик из папиросной бумаги.
- Дай, дай, я сам!
Коля осторожно вынул фотографическую карточку. На него смотрели улыбающиеся лица его родителей. На обороте карточки было написано:
"С Новым годом, дорогой сынок! Работа наша идет к концу. 1942 год мы встретим уже вместе!"
Коля счастливо улыбнулся.
- Я тогда уже пятиклассником буду, - сказал он, завертываясь в теплое, пушистое одеяло.
* * *
И еще в одном доме горел огонек в этот поздний праздничный вечер. Саша Булгаков, осторожно пробираясь между кроватками сестер и братьев, спросил:
- Нюта с Вовкой давно пришли?
- Давно, - шепотом ответила мать.
- А мал мала спят? - тихо спросил Саша.
У Саши было шестеро братьев и сестер. Все они были младше его, и всех, кроме восьмилетней Нютки, он называл одним общим именем: мал мала.
- Спят давно. Набегались, наплясались сегодня...
- А я вот гостинцев им принес, - сказал Саша и полез в карман. Измялись чего-то, - огорчился он, вытаскивая сбитый в комок цветной пакетик. - Это, верно, когда мы в снегу фигуры делали с ребятами.
- То-то, я смотрю, у тебя пальто все снегом извожено, - спокойно сказала мать.
- Я сейчас почищу.
- Я уже почистила... Садись вот.
Мать поставила на стол компот и холодную телятину.
- Отец выпил нынче, - шепотом сказала она, - тихий пришел... Все сидел, объяснял мне: я, говорит, токарь... потомственный и почетный... никогда своему делу не изменял, а жена у меня - женщина уважаемая, и детей семеро, как птенцов в гнезде... Смех с ним! - Она покачала головой и засмеялась.
- Он уж всегда так, когда выпьет, - снисходительно сказал Саша, выцарапывая из кружки вареную грушу.
- А вот, Сашенька, помощь от государства мы получили! - торжественно сказала мать, вынимая из-под подушки пачку денег. - Как ты ушел, так и принесли мне.
- Ого! Сколько денег нам дали! - радостно сказал Саша. - Теперь всего накупим.
- На всех, на всех хватит, - сказала мать и, отобрав несколько бумажек, протянула Саше: - Вот и тебе подарок от государства - купи себе лыжи, сынок!
- Что ты, что ты! - отмахнулся Саша. - Мне не надо. Я и в школе возьму лыжи, когда захочу.
- Бери, бери! Мне в радость это, - мягко сказала мать, протягивая ему три бумажки. - Ты у меня большак...
Саша поглядел на ее круглое, доброе лицо с глубокими, запавшими глазами. Ему показалось, что около знакомых ему с детства ямочек на ее щеках протянулись, как ниточки, новые морщинки.
- Нет, не возьму! - решительно сказал он, засовывая в карманы руки. Лыжи - это баловство. Захочу - и так достану. - Он встал из-за стола и погладил мать по плечу: - Ложись спать, мама!
* * *
Но дольше всего горел огонек над широким крыльцом школы. Ребята давно разошлись по домам, а за освещенными окнами второго этажа, уютно сдвинув кресла, тихо, по-семейному, беседовали учителя со своими бывшими питомцами.
- Воображаю, как вы там мерзли! - с тревогой говорила старая учительница, которой все еще помнились эти мальчики такими, какими они пришли к ней в первый класс, держась за руки своих матерей.
- Да там не до мороза. Разотрешь снегом уши, и опять ничего, застенчиво поглядывая друг на друга, рассказывали молодые бойцы.
В одном из классов за партой сидел Алеша-снайпер. Его ноги не помещались под скамейкой, длинная фигура возвышалась над полированной крышкой.
Он любовно и тщательно оглядывал парту и с сожалением говорил:
- Тут у меня и буквы были вырезаны: А. М. Эх, другая парта, верно! Или краской затерли...
Перед Алешей стоял вожатый Митя.
- А ты, кажется, здесь вожатый теперь? - спросил Алеша. - Я ведь помню тебя. Когда мы уходили на фронт, ты был в седьмом, кажется?
- В седьмом. А теперь в девятом. Учусь! С ребятами воюю! - засмеялся Митя, присаживаясь на край Алешиной парты.
- А что, трудный состав? - деловито осведомился тот. И, не дожидаясь ответа, серьезно сказал: - Главное - дисциплина. Ты их, знаешь, сразу приучай. Дисциплина, брат, великое дело!
Он вскочил, прошелся по классу и, остановившись перед Митей, щелкнул пальцами:
- Сразу приучай! А то потом ох и трудно будет! Вот где я это понял на фронте! Там, знаешь, с нами нянчиться некому.
Алеша присел рядом с Митей, указал глазами на дверь и понизил голос:
- Это здесь ведь учителя уговаривают, объясняют, прощают... а там фронт... война... приказ... Дисциплина - это все!
- Точно! - решительно подтвердил Митя. - Ребят распускать никак нельзя!
Алеша посмотрел на него и вдруг расхохотался.
- По себе знаем, верно? Мы один раз тут такую штуку устроили!.. - с увлечением сказал он.
Перебивая друг друга, они стали вспоминать первые годы учебы, свои проделки и шалости, учителей и строгого директора.
- Ух ты! Я его и сейчас побаиваюсь. А ведь чего, кажется, - добрейший человек!
- Алеша! Митя! - донеслось из коридора.
Глава 3.
СЕМЬЯ ТРУБАЧЕВА
Отец Васька, Павел Васильевич, работал мастером в паровозном депо. Павел Васильевич любил свое дело. К паровозу у него было особое отношение. Большое ворчливое чудовище, выдувающее пар из своих ноздрей, казалось ему живым. В разговорах с Васьком он любил употреблять выражения: "здоровый паровоз", "больной паровоз".
Васек запомнил рассказы отца:
"Стоит пыхтит, хрипит, тяжело ворочается. Ну, думаю, захворал дружище. Надеваю свой докторский халат, беру инструмент и давай его выстукивать со всех сторон..."
Васек слушал, и в нем росло дружелюбное отношение к этой железной голове поезда.
Павел Васильевич мечтал, что из Васька выйдет инженер-строитель или архитектор. Он будет строить легкие и прочные железнодорожные мосты или дома с особыми, тщательно обдуманными удобствами для людей.
Сам Павел Васильевич - выдумщик и мастер на все руки.
Квартира Трубачевых была обставлена красивой и замысловатой мебелью его работы. Круглый шкафчик вертелся вокруг своей оси. Посреди комнаты стоял обеденный стол с откидными стульями.
"Всякое дело любит, чтобы человек в него душу вкладывал", - говорил Павел Васильевич.
Жена его была женщина слабая, болезненная, но о болезнях своих говорить не любила. Она сама справлялась со своим маленьким хозяйством и всегда знала, что кому нужно. Отец и сын обожали мать; тихая просьба ее была законом и исполнялась обоими беспрекословно.