— Есть у вас, наверное, любимое животное.
— Люблю лошадей. С них я начинал свои исследования. И сейчас вот на старости лет завел нескольких скакунов арабской породы… Есть у меня и еще одна слабость — обезьяны. И уж коль зашел разговор о любви, — смеется, — человек тоже симпатичное млекопитающее…
В доме Гржимека мы провели пять часов. Успели еще побывать в зоопарке, поговорили о том, чем занят профессор, когда не работает. «Не смейтесь, с удовольствием провожу время в обществе кур, собак, лошадей. В душе я человек деревенский».
Во время съемки для телевидения мы попросили Гржимека сказать перед камерой несколько слов его советским читателям и почитателям. Гржимек сказал. Это было сердечное, но, по условиям передачи, короткое слово. Его, однако, можно дополнить:
«Я очень полюбил Россию и русский народ. Почти двадцать лет прошло с тех пор, как я первый раз посетил Советский Союз, и теперь через короткие интервалы все вновь и вновь приезжаю в эту замечательную страну. Я изъездил ее вдоль и поперек: от Ленинграда до Иркутска и от Ростова до Алма-Аты и Ташкента… Как много друзей приобрел я в Советском Союзе и с каким гостеприимством меня всегда встречают! Я очень надеюсь, что происходящая сейчас гонка вооружений никогда не приведет к войне между немецким и советским народами, что никому не удастся столкнуть нас лбами. При нынешнем вооружении это означало бы конец жизни на Земле».
Так написал Бернгард Гржимек в предисловии к одной из своих книжек, переведенных на русский язык. Сильные, хорошие слова сильного, хорошего человека.
Уезжали мы из дома на улице Риденберг уже в сумерки. Вороны в саду расправлялись с упавшими грушами. На ночлег в боярышнике устраивались дрозды. Хозяин дома с непокрытой головой вышел нас проводить. «До свидания!» В свете фар блеснул у калитки силуэт бронзового ежа.
Увы, свидание во Франкфурте-на-Майне было последним. В марте 1987 года пришло известие: Гржимек скончался.
Умер он, как и хотел умереть, — без болезней и без агонии. Пошел вечером в цирк. В заключительной части программы выступал дрессировщик. Гржимек вспомнил, наверное, молодость, свои выступления с тиграми на арене. Разволновался. И сердце, стучавшее семьдесят семь лет, этого маленького волнения не выдержало…
Прах замечательного человека покоится в Африке, на краю кратера Нгоронгоро, рядом с могилой сына. Таким было желание Гржимека, высказанное задолго до кончины.
Три посещаемых места
В Мюнхене было у нас свободное воскресенье, и мы решили сделать его туристским. За завтраком в гостинице спросили у сидевшего рядом немца, что чаще всего посещают приезжие в этих местах. Немец отнесся к вопросу серьезно. Достал из портфеля путеводитель.
— Вы, конечно, видели где-нибудь этот снимок? Он не случаен и тут, на обложке. Это в республике самое посещаемое место. Замок отсюда — в часе езды.
В числе других особо посещаемых мест наш сотрапезник назвал городишко Дахау и Хофбрайхауз — «известная всему свету пивная, не посетите — никто не поверит, что были в Мюнхене».
Сколько в ФРГ замков? На этот вопрос ответ получить невозможно, как невозможно сказать, сколько в лесу грибов. «Много, их никто не считал», — отвечает путеводитель.
Замков действительно много. Проезжая над Рейном, их видишь всюду. Постройки кажутся проросшими прямо из камня, естественно продолжают вершины гор и холмов. Все они на виду, и каждая — крепость: отвесные скалы переходят в отвесные стены, рвы, мосты, кованые ворота, башни с бойницами. Феодальное средневековье оставило эти бесчисленные памятники — мрачновато-строгие и величественные. Вечером некоторые из них темнеют строгими силуэтами, другие освещаются прожекторами и от этого кажутся легкими, невесомыми, в третьих светятся окна.
Что сейчас в этих древних, разбросанных по лесам и горам крепостях? Оказалось — музеи, монастыри, винодельни, гостиницы. Есть замки, где и сегодня пахнет дымком каминов, — наследники прежних владельцев либо (если богатые) приезжают сюда с гостями, либо показывают старину любопытным туристам за деньги. Большинство замков — обиталища сов, летучих мышей, голубей и стрижей. Но в последнее время богатые люди поддались моде заводить в замках загородное жилье. Архитектурные фирмы покупают руины, отстраивают, оборудуют их нынешними удобствами и за громадные деньги продают либо очень богатой персоне, либо туристским фирмам, либо кооперативным соискателям престижной недвижимости. Замок Нойшванштайн («Новый лебедь из камня») расположен на самом юге Федеративной Республики, в Баварских Альпах, в четырнадцати километрах от австрийской границы. Король Баварии Людвиг II называл это место «раем на Земле». И можно с ним согласиться. Холмистые предгорья Альп тут повышаются. Вдали виднеются белые шапки вершин, а глянешь в обратную сторону — зелень чистых лугов, озера, островки леса. Бродят коровы и овцы, белеют церквушки, красной мозаикой по зеленому смотрятся черепичные крыши деревенек и городков.
Место для замка выбрано исключительное. Он венчает покрытую лесом скалу, встающую из ущелья. Первая мысль: как это можно было построить? Вторая: а ведь это я уже видел. Где? Ну конечно! В Америке, в «Диснейленде». Когда строили ярмарку развлечений, то, прикидывая, какие из чудес Европы могли бы ее украсить, остановились на этом замке. Там он построен, как и все, в 5/8 натуральной величины и воспринимается как сказочная игрушка.
Но вот он перед нами в натуральных размерах, в окружении гор, водопадов. Облака проплывают ниже его. Главная башня, слегка напоминающая стамбульские минареты, возвышается на семьдесят шесть метров. А вокруг нее причудливые грани башен, крыш, стен, каменных поясов. Все натурально; однако, глядя на замок со стороны, из ущелья, не можешь отделаться от ощущения все той же игрушечности. Постройка выглядит сказочно легкой, нет в ней суровости средневековой крепости.
Замок и не является таковой. Он возведен всего лишь сто лет назад в подражание средневековым рыцарским замкам. И получилась вот такая громадная сказочная игрушка…
Сейчас замок представляет собою богатый музей. Пройдя в тесной толпе туристов по дороге к нему, а потом по восьмидесяти его комнатам, залам, лестницам, переходам, мы записали кучу всяких сведений о строительстве замка, о том, в какую копеечку он влетел королю, сколько лет возводился, какие в нем росписи, сколько в замке свечей, печей, какую еду предпочитал король, какую из комнат больше любил, с кем обручался, но не женился… Спускались вниз мы позади группы нестарых монашек в причудливом одеянии. «Отчего же он не женился?» — вздохнула одна.
В многочисленных киосках, расположенных вдоль сбегающей вниз от замка дороги, продавалось неимоверное количество изображений знаменитой постройки: плакаты, открытки, тарелки, кружки, стаканы, брелоки, шкатулки, книги, буклеты… Самый знаменитый из замков приносит хороший доход.
Дахау… Название городка многих сейчас заставляет вздрогнуть. Оно стоит в ряду с названиями Бухенвальд Освенцим, Майданек. Живущим в Дахау неприятно, что название городка у всех теперь связано с лагерем смерти. На площади, где останавливаются автобусы, немолодой человек сует туристам листки, в которых сказано, что есть тут тоже старинный замок и что люди в Дахау совсем не плохие Листки читают, но идут осматривать не старую крепость, а огороженный бетонным забором участок земли, ставший в 1933 году первым фашистским лагерем смерти.
Надписи предупреждают: «Не смейтесь, не говорите громко, не включайте музыку». Да и кому захочется тут смеяться…
Все, что может сильно подействовать на эмоции, убрано. Нет вещественных памятников надругательства над людьми. Только слова и цифры.
Первыми жертвами были тут немцы. Лагерь вмещал пять тысяч людей. Потом узников так изощренно уплотняли, что в 45-м тут была уже тридцать одна тысяча заключенных. Немыслимо представить, как они умещались! Бараков нет, только контуры из бетона по щебню обозначают места, где стояли бараки. Всего этот ад испытали двести шесть тысяч людей. Вот через эти ворота, где мы вошли, их привозили.
Ров с водой, бетонные столбы с колючей проволокой под током, еще ров, еще проволока, и вся линия — под перекрестным прицелом охранников, сидевших на вышках. Уходили отсюда лишь через трубу крематория. Эта страшная печь стоит и сейчас.
Гравий похрустывает под ногами. Дрозд сел на проволоку, натянутую между столбами. Какими глазами глядели люди на птицу, способную взвиться и улететь? Двести шесть тысяч!
Сторож делает нам знаки, показывает на часы: пора закрывать ворота. Мы уходим. Качается лампочка на ветру. Поскрипывает жестяной кружок над светом. Длинные тени идут от столбов. У скольких людей хранится дома бумажка: «Пропал без вести». Пропавшего все-таки ждали: а вдруг объявится? Нет, он не мог объявиться — для попавших сюда был только один выход.
Можно представить смолисто-черный дым из трубы. А рядом, совсем рядом, жил городок Дахау, старинный немецкий город. Делали в нем бумагу из тряпок, станки, спортивное снаряжение, варили пиво. Сейчас городку неприятна дурная слава. «В названии ничего нет дурного!» — объяснял на площади патриот городка. И в самом деле, Бухенвальд — тоже всего лишь «Буковый лес». Но сколько поколений людей будут вздрагивать от этих слов! Дурная слава живуча так же, как и хорошая.
Кто знает московский Казанский вокзал, легко представит себе мюнхенскую пивную «Хофбрайхауз». Те же пространства под крышей, так же людно и тот же гул, с той лишь разницей, что тут он усилен выпитым пивом.
Тут нет гардероба. Раздеваются у столов. Столы, как школьные парты, изрезаны ножами — «здесь сидел Ганс». Запасы прочности у лавок и у столов таковы, что можно на них даже и поплясать. Громко, как на военном параде, играет оркестр. В воздухе смесь табачного дыма с запахом пива. Пиво носят в громадных кружках. Искусство официанта состоит в том, чтобы сразу нести не менее десяти кружек. Закуска — капуста и хакса (свиная нога). Гурманы приходят со своей закусью, но тут это не вобла, тут — редька. Вот рядом с нами сидит старичок, развернул аккуратный пакет — редька