Игорь ГлазуновВчера была война
Эту книгу я посвящаю своей семье, родителям моего отца, всем воинам и жителям города Лиепаи, героически павшим в первые часы и дни обороны города.
Память о них жива в нас, детях войны, в наших детях, внуках и правнуках. Подвиг их бессмертен.
Я прожил всю свою жизнь своим среди чужих и чужим среди своих!
В конце восьмидесятых я впервые приехал в Лиепаю и нашёл памятное место захоронения расстрелянных евреев в Шкеде. Там стоял памятный обелиск и возвышался длинный могильный холм, заросший травой. Где-то здесь похоронена моя бабушка. Я положил к подножию обелиска куклу в память о желании бабушки.
«Бабушка Таня! Вот и я! Ты ведь хотела девочку? Ты слышишь меня?»
Уже давно ушли в мир иной все мои близкие, которых жизнь раскидала по всему бывшему Союзу. Отец похоронен в Москве на Востряковском кладбище, бабушка – в городе Оргееве, мама с сестрой – в Виннице, отчим Николай – в Рыбнице.
Тогда я ещё многого не знал. Вся семья из Латвии переехала в Молдавию, когда я ещё учился в мореходке. Не знал почти ничего о семье отца. Не знал, что мою бабушку по линии отца звали Хана, а не Таня. Не знал, откуда они приехали в Лиепаю. Не знал адреса, по которому жила наша семья по приезде в Латвию. Не знал, что расстрел родителей моего отца, как и остальных шести тысяч евреев, зафиксирован палачами с немецкой педантичностью. Не знал, что уже долгие годы их имена нанесены на мемориальный памятник на Ливском кладбище.
И самое невероятное! Не знал, что ровно восемьдесят лет в Лиепае лежало моё свидетельство о рождении, в котором я записан как Игорь Быховский! Но с момента, как я себя помню и до сегодняшнего дня я – Игорь Глазунов! Вот они – гримасы войны и послевоенного времени. Я прожил всю свою жизнь своим среди чужих и чужим среди своих!
Все эти события произошли по счастливому стечению обстоятельств, и я бесконечно благодарен моей жене, коренной лиепайчанке Ларисе Глазуновой, которая позвала меня в этот город. Благодаря её бывшей учительнице Розалии Сухарь я ознакомился с книгой Андерса Пресса и
Юриса Дубровского «Jews in Latvia» («Евреи в Латвии 41– 45»), изданной в 2001 году в США. Книга о расстрелах евреев в Латвии, где указаны даты расстрела семьи Быховских и остальных шести тысяч евреев города Лиепая.
Огромное спасибо председателю еврейской общины города Анне Петровой и одной из основательниц и неутомимому поисковику еврейской общины Илане Ивановой. Благодарен Эдуарду Каплан и Розалии Сухарь, благодарен председателю фонда «Память народа» Сергею Петрову, благодарен работнику Лиепайского ЗАГСа Дагмаре Безлепкиной и работникам республиканского архива, оказавшим неоценимую помощь в поиске архивных документов, которые помогли восстановить всю неординарность событий, произошедших с моей семьей. Благодарен всем, кто помог мне материально в издании этой книги.
Судьба сложилась так, что с четырнадцати лет я жил в общежитиях и встречался с семьей редко. Я знал, что мои родители были военнослужащими и прибыли в Латвию в 1940 году в составе ограниченного контингента войск для прохождения дальнейшей службы. Знал, что мои дедушка и бабушка были расстреляны фашистами в 1941 году. Знал, что я родился в женской тюрьме в Лиепае и о том, что происходило в этом городе в первые часы и дни войны. Но о том, что пришлось пережить моим родным в оккупации, я не знал не почти ничего.
И лишь в двухтысячных годах мама всё рассказала и ответила на все мои вопросы. Её рассказы записал на видео мой племянник Владислав.
После войны об оккупации старались говорить меньше. Негласный закон и людская молва приравнивали оккупацию к плену, а то и ещё хуже – к измене: не захотел, не смог отдать свою жизнь, защищая свою Родину – струсил! По понятным причинам статус «находился на оккупированной территории» тянул за собой «целый хвост» житейских и социальных проблем, о которых нигде и никогда вслух не говорили.
Поражение в правах находившихся в плену и на оккупированных территориях после войны было повсеместным явлением. Это было негласной директивой КГБ1, выполняемой его филиалами и первыми отделами, которые осуществляли контроль за всеми сферами деятельности во всех учреждениях и предприятиях СССР.
В отдельные сферы народного хозяйства «рекомендовалось» не брать на работу «оккупированных», в ещё большей части – запрещалось! Оказавшихся в тылу врага мужчин призывного возраста НКВД2 выявлял и отправлял в Сибирь в фильтрационные лагеря. Мало кого из оказавшихся там «особым совещанием» признавали невиновными. Как правило, никакого документального подтверждения причин, приведших к плену или в тыл врага, на то время не было. Суд военного времени – «особое совещание» – имел прямые указания действовать по принципу – виновен!
Такова судьба моего отчима Ерохина Николая Васильевича, служившего боцманом на подводной лодке и на момент начала войны оказавшегося в Либаве. Лодка стояла на ремонте в Тосмаре и по приказу командования была взорвана вместе с остальными лодками в первые дни войны. В фильтрационном лагере НКВД он находился два года. Вынесенный приговор – невиновен.
При поступлении в школу надо было заполнять анкету. Был в ней такой вопрос: «Были ли вы и ваши родители на оккупированной территории?» И я отвечал – да!
При вступлении в пионеры, в комсомол, в партию, при поступлении на работу приходилось подробно объяснять, при каких обстоятельствах это случилось. Рассказ получался длинный. Затем следовало много вопросов и всегда сопровождающее тебя чувство вины.
Мой дед Абрам Маркович и моя бабушка по линии отца Хана Хаймовна приехали в Либаву из Москвы встречать своего первого внука. Они так и не увидели меня. Их расстреляли за двадцать три дня до моего рождения – 4 июля 1941 года.
Я уверен, что бабушки Мария, Хана и дед Абрам мои ангелы хранители и во многом ведут меня по жизни. Чем ещё можно объяснить те события, которые привели меня на излёте жизни в этот город под липами? В город, в котором я родился и никогда не жил! В город, в котором в мои восемьдесят лет для меня открылось много неизвестных мне деталей трагических событий из жизни моей семьи.
Эту книгу я посвящаю своей маме, бабушке, родителям моего отца и всем, кто пережил ужас оккупации вдали от Родины.
РАССКАЗЫВАЕТ МАМА
Я всегда старался представить ту ситуацию, в которой оказалась моя семья в первые часы войны.
«Сын! Ты всегда просишь меня рассказать, как это было. Война! Как мы выжили в чужой стране, не зная языка, будучи все эти дни на расстоянии винтовочного выстрела от смерти?
Долгие годы я без слёз не могла вспоминать это время. И сегодня могу сказать, что время не лечит такие раны. В первые дни войны подавляющая часть гарнизона верила в то, что Красная Армия на подходе и мощным ударом гитлеровцы будут отброшены за пределы границ СССР.
Затем наступило прозрение, боль, беспомощность, бесконечные унижения, страх и глухая ненависть к человеку с ружьем. Четыре года каждодневного страха!»
Я всегда старался представить ту ситуацию, в которой оказалась моя семья в первые часы и дни войны. Пытался вжиться в неё и никогда мне до конца не удавалось пройти даже мысленно этот путь…
Винница. Мы с мамой сидим на балконе в квартире Андрея, мужа моей покойной сестры. Маме восемьдесят пять лет. Уже давно нет в живых моей любимой бабушки Марии Порфирьевны Глазуновой, в девичестве Соколовой, которая приехала в Либаву из деревни Слабородово Ржевской области, чтобы нянчить меня, нарождающегося в эту жизнь, и оказавшейся с первых минут жизни в аду войны.
Когда война закончилась, бабушке шёл пятьдесят второй год. Всю свою жизнь после войны она посвятила маме, вела домашнее хозяйство, воспитывала меня, а потом мою сестричку Инну Николаевну Ерохину, которая родилась в 1954 году в Кулдиге. После войны бабушка часто замыкалась в себе, уходила на кухню и плакала. Часто я слышал её слова: «И за что мне такая судьбина – на чужбине умирать? Почему ты, Господи, не приберёшь меня?» Бабушка умерла в Молдавии в городе Оргееве. Ей было 94 года.
Уже восемьдесят лет лежат без своих могил в городе Лиепая моя бабушка Быховская Хана Хаймовна и мой дед Быховский Абрам Маркович. Они приехали из Москвы встречать своего первого внука, а встретили мученическую смерть.
Уже нет в живых Ерохина Николая Васильевича, моего отчима, служившего боцманом на подводной лодке в городе Либава и похороненного в Приднестровье в городе Рыбница. Николай Васильевич сыграл в моей судьбе во многом определяющую роль.
Уже десять лет как безвременно ушла из жизни моя сестричка Инна. Её похоронили в Виннице.
Пройдёт несколько лет и там же упокоится моя мама…
Это была любовь с первого взгляда…
Мама по случаю моего приезда принарядилась! На голове белая косынка, из-под которой видны её великолепные, чуть тронутые сединой волосы. На груди орден Отечественной войны и две медали – «За участие в Великой Отечественной войне» и «Ветеран труда».
Мама начинает свой рассказ: «21 июня 1941 год. Красивый деревянный дом по улице Республиканской 23. В двухкомнатной просторной квартире после почти годовой разлуки собралась вся наша большая семья. Мы с твоим отцом, Быховским Ефимом Абрамовичем, моя мама, Глазунова Мария Порфирьевна.
Родители твоего отца, Быховский Абрам Маркович и его жена, Быховская Хана Хаймовна, которые согласно еврейской традиции, приехали из Москвы встречать своего первого внука. Для всех это был первый выезд за границу.
Моей маме, Марии Порфирьевне, было 47 лет, Абраму Марковичу – 54 года, его жене Хане – 50 лет.
В шестнадцать лет я уехала из маминого дома и поступила в Ржевский медицинский техникум. После его окончания была призвана в ряды Красной Армии. Начинала службу в Окружном госпитале Московского военного округа, где я и познакомилась с твоим отцом. Высокий брюнет, ладно сложенный, военная форма на нём сидела с особой залихватскостью.