Отцовские уговоры подействовали. Вольная распоряжаться своим временем, Грейс, воспользовавшись погожим днем незадолго до возвращения Фитцпирса, решила посетить долину, где находилась деревня Бакбери-Фитцпирс. Оставив работника с лошадью и двуколкой у трактира, она направилась к развалинам замка, видневшимся невдалеке, не сомневаясь, что это и есть былая твердыня рода Фитцпирсов.
Развалины выглядели убого и состояли в основном из сводов нижнего этажа, которые покоились на низких толстых колоннах с узорчатыми капителями. Две-три получше сохранившиеся комнаты какой-то фермер превратил в загон для телят, и те шуршали теперь соломой, покрывавшей каменный пол, и лизали стены с диковинными норманнскими орнаментами, лоснившимися от сырости. Грейс подумала, что даже это примитивное искусство не заслуживает подобного небрежения, и впервые род Фитцпирсов предстал перед ее воображением в грустном романтическом свете.
Пора было ехать домой, и она вернулась к двуколке, раздумывая об увиденном. Ее глубоко поразила неожиданная мысль, что человек столь современных воззрений на науку и искусство может быть кровно связан с руинами столь отдаленных времен. Эта связь еще больше увеличила заинтересованность Грейс умом и положением доктора, и она устрашилась: и без того, оказываясь рядом с ней, он производил на нее непостижимое действие.
Весь обратный путь она пребывала в возбуждении, вызванном не любовью, а скорее страхом перед надвигавшейся опасностью.
Меж тем отец ее тоже готовился к встрече с Фитцпирсом. В доме хранилась старая книга по медицине, изданная в конце прошлого века, и, чтобы не ударить лицом в грязь, Мелбери после рабочего дня раскладывал эту книгу на коленях и читал о Галене, Гиппократе и Герофиле[20], о догматиках, эмпириках и герметиках, соперничавших между собой в истории медицины. Потом он перешел к классификации болезней и способам их излечения, подробно изложенным в этом достойном сочинении. Мелбери опасался, что трактат его устарел и что ему не удастся должным образом поддерживать беседу с доктором, без сомнения, находящимся в курсе самоновейших открытий.
Наконец Фитцпирс приехал и прислал слугу сообщить, что зайдет немедленно. На приведение дома в порядок оставались считаные минуты, поэтому уборка в гостиной Мелбери напоминала уборку в приемной Толмача, при которой бедный Пилигрим чуть не задохнулся от пыли[21]. Наведя порядок, миссис Мелбери уселась в кресло, сложила руки и стала ждать. Муж ее беспокойно расхаживал по двору, наведывался в комнаты и, пробормотав: «Да-да», – опять выходил из дому.
В пятом часу Фитцпирс привязал лошадь к крюку перед парадными дверьми, вошел в гостиную, но, увидев только миссис Мелбери, счел это за дурное предзнаменование. Лишь лицезрея Грейс, он мог поддерживать в себе пламя, заставившее его пойти на такое отчаянное предприятие, но ее не было, и он испытал желание убраться восвояси.
Он сидел и рассеянно произносил слова, какие, по его мнению, подходили моменту и были понятны хозяйке деревенского дома, но вот на лестнице послышался шелест платья и Грейс спустилась в гостиную. Фитцпирс был растерян не менее, чем она. Девушка вызывала в нем самые искренние чувства, но он не мог отделаться от мысли, что решается на плохо обдуманный шаг.
Мистер Мелбери задержался в мастерской и не успел вовремя надеть жилет и парадный пиджак, но, не желая, чтобы его долго ждали, вошел в гостиную, на ходу застегивая пуговицы.
Фитцпирс заметил, что это смутило щепетильную Грейс и что мистер Мелбери в его присутствии держится неестественно. На кухне у бабушки Оливер внезапно появилась необходимость шуметь сверх обычного, так что беседе в гостиной сопутствовали гул и плеск, доносившиеся из-за открытой двери.
Стоило в разговоре за чаем возникнуть непринужденности, как мистер Мелбери выступал с обстоятельными вымученными речами на отдаленные темы, словно боялся, как бы Фитцпирс не начал критически размышлять о предмете, что привел его сюда. Сказать по правде, напряжение и неловкость мистера Мелбери были вполне извинительны, ибо он вплотную подошел к осуществлению заветной мечты. Если бы телесная оболочка не заслоняла души, на месте мистера Мелбери трепетало бы жалкое существо с широко раскрытыми глазами и сжатыми губами, в ужасе ожидающее исхода. Будущее его счастье было в тем большей опасности, что отеческие заботы его распространялись не на обширное семейство, но на единственную дочь, занимавшую столь необычное положение в жизни.
Фитцпирс сидел в гостях не более часа, но и этого времени хватило, чтобы его зыбкие неопределенные чувства к Грейс окрепли и окончательно утвердились. Вряд ли в ответ на его тихую просьбу она стала бы провожать его до дверей, если бы мачеха деловито не подтвердила:
– Разумеется, Грейс, проводи мистера Фитцпирса.
Родители остались в комнате, а Грейс послушно пошла за гостем. Когда молодые люди оказались одни в обширной прихожей с кирпичным полом, влюбленный доктор заставил Грейс взять его под руку. Так они дошли до дверей, где он быстро поцеловал ее.
Грейс вздрогнула и отшатнулась, краска бросилась ей в лицо: она вряд ли ожидала, что дело может зайти так далеко. Отъезжая от крыльца, Фитцпирс послал ей воздушный поцелуй и помахал рукой Мелбери, глядевшему в окно. Счастливый отец ответил ему широким взмахом руки и довольной улыбкой.
Присутствие доктора всегда пьянило Грейс, но на сей раз опьянение улетучилось вместе с его уходом. Она плохо помнила о событиях минувшего часа, но смутно подозревала, что произошло нечто вроде помолвки с этим красивым, настойчивым, неотразимым доктором.
За первым визитом последовали другие, и так продолжалось все лето. Поток рассуждений, доводов, увещеваний увлекал Грейс, и, надо признать, она порой охотно им поддавалась. Горделивые мечты свойственны каждой женщине и, если она удерживает себя в определенных границах, не сулят ничего дурного. Что же касается Грейс, то она получила такое воспитание и образование, что ей как нельзя более очевидны были преимущества брака с таким человеком, как Фитцпирс. Ее не слишком интересовали его настоящие или будущие доходы, зато необыкновенно увлекала возможность богатой внутренней жизни, утонченного духовного общения. Именно это, а не житейская мысль о выгодном замужестве, и заставило ее в конце концов поплыть по течению и покориться той власти, какую имел над ней доктор Фитцпирс.
Не обладая особой проницательностью, можно было с уверенностью заключить, что если Грейс и не питает в обычном смысле любви к доктору, то со временем эта любовь непременно придет.
Однажды, прогуливаясь под вечер, они забрели довольно далеко и, чтобы возвратиться домой до сумерек, прошли короткой дорогой по аллее у Хинток-хауса. Дом был необитаем и смотрел слепыми закрытыми окнами на поросший кустарником склон. Грейс устала, и они присели на низкий каменный подоконник, который еще хранил тепло солнечных лучей, лившихся на него весь день.
– Пожалуй, этот дом подошел бы нам, Грейс, дорогая, как вы думаете? – проговорил Фитцпирс, рассеянно озирая старинный фасад.
– О да, – ответила Грейс, хотя такая мысль никогда не приходила ей в голову, и прибавила в задумчивости, ибо не в силах была забыть, как по непонятной причине утратила драгоценное расположение хозяйки поместья: – Она еще путешествует.
– О ком это вы? Ах, понял, о миссис Чармонд. Знаете, моя милая, я одно время думал, будто это вы здесь живете.
– Не может быть! – воскликнула Грейс. – Как вы могли такое подумать?
Он рассказал ей историю своего заблуждения, умолчав о том, как был разочарован, узнав правду, и продолжил:
– Ну, это пустяки! Я хотел поговорить с вами о более существенном деле. Мне не хотелось бы венчаться в здешней ужасной церквушке, чтобы вся деревня глазела на нас, а пастор бубнил непонятно что. Надеюсь, вы понимаете мои чувства?
– Но где же тогда? В городе?
– Нет. Совсем не надо венчаться. Давайте запишемся в мэрии. Это проще, спокойнее и во всех отношениях удобнее.
Грейс была не на шутку озадачена.
– Но как же я выйду замуж не в церкви и без всех моих дорогих друзей?
– Включая йомена Уинтерборна.
– А почему бы и нет? Между нами всерьез ничего ведь не было.
– Видите ли, моя дорогая, я против венчания в церкви с колокольным звоном потому, что об этом начнут судачить по всей округе. А огласка может нам повредить: я, между прочим, собираюсь купить практику в Бедмуте, что всего милях в двадцати отсюда. Судите сами: не лучше ли будет, если никто там не узнает, откуда вы родом и кто ваши родители. Если удастся избежать лишней огласки, ваша красота, ваше образование и манеры доставят вам уважение любого общества.
– Но разве нельзя обвенчаться в церкви без шума? – с мольбой в голосе спросила Грейс.
– Не вижу в этом необходимости, – раздраженно заявил Фитцпирс. – Брак – это гражданский договор, и чем проще его заключают, тем лучше. Не ходят же люди в церковь, когда покупают дом или составляют завещание.
– Эдрид, какие ужасные вещи вы говорите!
– Простите, я не хотел вас обидеть, но мы говорили с вашим отцом и он со мной согласился. Отчего же вы против?
Грейс уже не возражала, полагая, что в данном случае чувства должны подчиниться голосу благоразумия: если только планы Фитцпирса считать благоразумными, – и все же на сердце у нее было тяжело.
Глава XXIV
Он проводил ее до дому. Когда зыбкие тени в отдалении скрыли его фигуру, Грейс почудилось, что этот человек вряд ли имеет к ней какое-нибудь отношение. Он настолько превосходил ее умом и знатностью, был так далек от привычного круга ее мыслей, что представлялся ей скорее повелителем, чем ровней, защитником и дорогим другом.
Неожиданное пожелание доктора ошеломило ее, его взгляды на брак оскорбили ее чувства, день свадьбы был близок и неотвратим, и Грейс всю ночь не могла сомкнуть глаз. Она поднялась, когда первые ласточки начали выбираться из гнезд под застрехой, села на пол у окна и выглянула за штору. На улице уже обозначился день, хотя было еще темновато и утренние голоса звучали вяло