[39], прислонил хомут к дереву, а сам притаился за ним. Всадник приближался; глаза у мальчишки были зоркие, как у кошки, и скоро, вздохнув с облегчением, он узнал во всаднике доктора.
Как Мелбери и предполагал, Фитцпирс в темноте перепутал лошадей и, неспешно труся по лесной дороге, пребывал в полной уверенности, что под ним Любимая, хотя минутами необычная резвость всегда спокойной лошадки несколько его удивляла. Между тем Блоссом, отличавшийся не менее острым зрением, чем мальчишка, заметил впереди под деревом какой-то странный предмет (это был уже известный нам хомут) и с присущей животным нелюбовью ко всему непонятному вдруг взбрыкнул задними ногами (Любимая на его месте и ухом бы не повела), так что Фитцпирс, будучи весьма посредственным наездником, вылетел из седла.
Он оставался лежать неподвижно, покуда подоспевший Мелбери не влил ему в рот несколько капель рому. Мальчишка же, бросив доктора на произвол судьбы, помчался что есть духу прочь от этого проклятого места, заглушив укоры совести тем соображением, что надо немедля оповестить односельчан о несчастье. Ворвавшись в деревню, он тут же раструбил о падении доктора, приукрасив этот сам по себе сухой факт самыми драматическими подробностями.
Грейс вернулась; экипаж, нанятый для нее отцом, был после расчета с возницей отпущен. Многочасовое путешествие, несколько ободрило ее: болезнь ее была нервной лихорадкой, недугом скорее души, нежели тела, и она поднялась к себе в гостиную в более спокойном настроении. Миссис Мелбери, встретив дочь, сразу же сообщила ей, что муж ее вернулся из Лондона, но тотчас уехал: по-видимому, к пациенту, – но должен скоро вернуться, добавила она, поскольку не пил чаю и не ужинал. Грейс, запретив себе пускаться в догадки, где может быть сейчас ее муж, ничего не ответила, а мачеха не стала ей говорить, что миссис Чармонд, по слухам, в большой печали и, кажется, собирается за границу.
Грейс сидела возле огня в молчаливом ожидании. Она уехала из Хинтока, почувствовав после признания миссис Чармонд непреодолимое отвращение к мужу и не желая, чтобы он, вернувшись, застал ее дома, но, обдумав все хорошенько еще раз, позволила отцу уговорить ее и увезти домой. А теперь даже жалела немного, что Эдрид вернулся в ее отсутствие.
Вдруг в гостиную, запыхавшаяся и расстроенная, поспешно вошла миссис Мелбери.
– Я должна тебе что-то сказать… плохие вести, – начала она. – Только не волнуйся: все еще, может быть, обойдется. Эдрида сбросила лошадь. Но, даст Бог, он не очень сильно зашибся. Это случилось в лесу, по ту сторону Маршкомской долины. Место там, говорят, нечистое.
И она рассказала в нескольких словах, что произошло, опустив самые ужасные подробности, созданные живым воображением подростка, потом добавила:
– Я решила, что лучше тебе сразу сказать. Вдруг его… вдруг он не сможет идти и его принесут.
В действительности же миссис Мелбери думала, что дело обстоит гораздо хуже, и Грейс это поняла сразу. Несколько минут она сидела задумавшись. Миссис Мелбери спросила, не надо ли что-нибудь сделать. Грейс отрицательно покачала головой, но потом все же сказала:
– Хотя нет. Пойди, пожалуйста, в спальню и посмотри, все ли готово на случай, если ему совсем плохо.
Миссис Мелбери позвала бабушку Оливер, и обе женщины поднялись в спальню, чтобы по собственному разумению приготовить все к возвращению хозяина.
В первом этаже дома никого не осталось. Прошло немного времени, как вдруг Грейс услышала стук в дверь – постучали только один раз и так тихо, что в спальне стука не слышали.
Грейс вышла на площадку лестницы и негромко сказала:
– Войдите.
Входная дверь, как и в других домах Хинтока, не запиралась. Отступив в темноту широкого коридора, она увидела, что по лестнице поднимается женская фигурка. Сперва Грейс не разглядела, кто это, но, услышав голос, полный тревоги и горя, тотчас узнала Сьюк Дэмсон. Полоса света из приоткрытой двери в комнату Грейс упала на лицо молодой женщины: оно было бледное и осунувшееся.
– О, мисс Мелбери, то бишь миссис Фитцпирс! – воскликнула Сьюк, заламывая руки. – Такое ужасное известие! Он умер? Сильно ушибся? Скажите мне, ради бога, правду! Пожалуйста, простите меня, мисс Мелбери, то бишь миссис Фитцпирс, за то, что я пришла к вам. Я не могла оставаться дома!
Грейс опустилась на дубовый сундук, стоявший в коридоре, и прижала ладони к горящему лицу. Разве не должна она выпроводить сейчас же Сьюк Дэмсон из своего дома? Каждую минуту могут внести ее мужа, и что тогда будет? Но разве хватит у нее духа велеть уйти этой женщине, чья скорбь так искренна и глубока?
Около минуты на лестнице царила мертвая тишина.
– Почему вы не отвечаете мне? Он здесь? Жив? Если нет, почему мне нельзя увидеть его? Что в этом дурного?
Не успела Грейс ответить, как снаружи послышались еще чьи-то шаги, легкие, как у лани. Кто-то торопливо постучал в дверь, точно ему некогда было искать молоточек. Не ожидая ответа, руководствуясь, по-видимому, косой полоской света на площадке, новый пришелец стал быстро подниматься по лестнице. Сердце Грейс заколотилось, когда она узнала в гостье миссис Чармонд. В полумраке лестницы фигура Грейс была хорошо различима, и миссис Чармонд подошла к ней.
– На мой стук никто не ответил внизу, – проговорила она, и Грейс почудилось, что она слышит шуршание ее пересохших губ. Дыхание миссис Чармонд прерывалось – казалось, она вот-вот упадет без чувств. – Что с ним? Он будет жить? Я хочу знать всю правду!
Она умоляюще глядела на Грейс, не замечая бедняжки Сьюк, забившейся в испуге и изумлении в самый темный угол при появлении на сцене столь важной персоны. Маленькие ножки Фелис были все в грязи, но она ничего не замечала.
– До меня дошли слухи о страшном несчастье, – продолжала она. – И я пришла узнать, правда ли это. Он расшибся насмерть?
– Она не хочет говорить с нами! Он умирает! Он в той комнате! – вдруг, не помня себя, вскричала Сьюк, услышав шум в спальне, находившейся в конце коридора, где сейчас были миссис Мелбери и бабушка Оливер.
– Где? – спросила миссис Чармонд.
Сьюк махнула рукой, и миссис Чармонд бросилась было в указанном направлении, но Грейс преградила ей дорогу.
– Его там нет. Я точно так же, как и вы, не знаю, где он. О несчастье мне рассказали. Но все не так страшно, как вы думаете. До вас дошли преувеличенные слухи.
– Пожалуйста, не скрывайте от меня ничего. Я должна все знать, – проговорила миссис Чармонд, с мольбой глядя на Грейс.
– Вы будете знать все, что известно мне самой, поскольку имеете неоспоримое право войти к нему в спальню… обе, – прибавила Грейс, не упустив возможности уколоть соперниц, чего те в смятении чувств не заметили.
Дойдя до двери спальни, Грейс широко распахнула ее.
– Мы все его жены, и войдем вместе… Повторяю, я слышала, что случившееся не так страшно. Что именно произошло, можно только гадать. И я из простого человеколюбия молю Бога, чтобы все закончилось счастливо. Вы, вероятно, молите о том же по иной причине.
Она смотрела на стоявших рядом с ней в этой тускло освещенной комнате у пустой кровати Фитцпирса двух убитых горем женщин, которые не отрывали глаз от его постели и пижамы, сложенной на подушке, не отвечая на ее колкости, не замечая ее настроения. И вдруг душу Грейс, точно траву росой, подернуло жалостью.
С точки зрения общепринятой морали язвительность ее в разговоре с миссис Чармонд и Сьюк была вполне понятна. Но мораль – одно, а жизнь – другое. Грейс весь день «подвергала себя ранам и обличениям», как певец псалма Асафа, но не провинилась ли она перед родом своим, произнеся злые слова, чтобы облегчить душу, чего тот певец не совершил?
– Он, наверное, при смерти! – воскликнула Сьюк Дэмсон, прижимая фартук к глазам.
В их лицах и позах было столько тревоги, скорби сердца и любви к человеку, который не только не принес им счастья, но никогда не вел себя иначе, как эгоист! Но даже сейчас они с радостью отдали бы за него полжизни. Возможное несчастье с Фитцпирсом не могло исторгнуть слезы из глаз Грейс, а сейчас она плакала, глядя на этих женщин, которые были так же близки ему, как и она, не будучи связаны с ним узами брака.
Заплакала и Фелис, слезы текли и текли по ее лицу, но она не вытирала их. Так и стояли эти три женщины у пустой постели Фитцпирса, жалея друг друга, как вдруг за окном послышался конский топот и следом громкий голос Мелбери, звавшего его конюха.
Грейс тотчас опамятовалась и бросилась вниз по лестнице навстречу отцу, который шел уже по двору к дому.
– Отец! Что с ним случилось? – воскликнула она.
– С кем? С Эдридом? – спросил сухо Мелбери. – Что с ним могло случиться? Ровным счетом ничего. Ты-то как, моя голубка? О, да тебе, я вижу, гораздо лучше! Но ты не должна выбегать раздетая на холод.
– Его сбросила лошадь!
– Знаю, знаю. Сам видел. Он поднялся на ноги и пошел в лес как ни в чем не бывало. Падение на кучу листьев не может причинить большого вреда такому крепкому парню. Пошел он в лес, – прибавил многозначительно Мелбери. – Видно, решил поискать лошадь. Я отправился было за ним, но он как сквозь землю провалился. Пока искал его, наткнулся на Блоссома и привел домой, чтобы не потерялся. Так что ему придется идти домой пешком. А ты ступай сейчас же в дом, не стой на таком холоде!
Грейс вернулась домой с отцом и, поднявшись в свои комнаты, к огромному облегчению, обнаружила, что обе пассии ее супруга тихонько удалились, по всей вероятности, услышав слова лесоторговца и в значительной степени успокоившись.
Скоро к Грейс поднялись отец с мачехой и стали развлекать ее как могли. Заметив, однако, что дочь предпочитает остаться одна, они под каким-то предлогом ее покинули.
Грейс стала ждать. Время от времени били часы, а муж все не возвращался. Перед сном Мелбери опять поднялся навестить дочь.
– Ложись спать, – сказала ему Грейс, чуть только он вошел. – Я совсем не устала и подожду его.