– Я ставлю пузырек сюда, – сказал Фитцпирс, кладя лекарство на полку. – Я предупредил тебя. По крайней мере, этого греха не будет на моей совести. Я ухожу и пришлю кого-нибудь за тобой. Твой отец не знает, что ты здесь? Вероятно, я должен сообщить ему это?
– Конечно!
Фитцпирс затворил за собой дверь, и скоро его шаги слились с тишиной, царившей над этим печальным местом. Грейс опустилась на колени; она плакала и молилась, не замечая времени; потом встала, накрыла простыней лицо Джайлса и пошла к двери, где недавно стоял ее муж. Она прислушалась, не идет ли кто, но ухо ее уловило только слабое похрустывание сухих листьев, примятых подошвами Фитцпирса, которые медленно принимали прежнее положение. Грейс вспомнила, что Фитцпирс сильно изменился внешне: его всегда одухотворенное, интеллигентное лицо исхудало, и в нем появилось то особое выражение достоинства, которое приобретается страданием, Грейс вернулась к изголовью Уинтерборна, но размышления ее были нарушены звуком шагов за окном. Раскрылась дверь, кто-то вошел в комнату и остановился в изножье кровати.
– Марти! – прошептала Грейс.
– Да, я все знаю, – проговорила девушка, изменившаяся до неузнаваемости и походившая теперь на старуху, – так поразила ее смерть Уинтерборна.
– Он умер из-за меня! – с трудом проговорила Грейс.
Марти по-своему поняла эти ее слова:
– Он никому теперь не принадлежит: красавица Грейс и дурнушка Марти – все для него сейчас одно. Я пришла, чтобы помочь вам, мадам. Он ни разу, когда был жив, не подумал обо мне, зато вас очень любил, но теперь его чувства ко мне и к вам сравнялись.
– Не надо, не надо, Марти!
Девушка больше ничего не прибавила, а встала на колени по другую сторону постели.
– Ты встретила моего му… мистера Фитцпирса?
– Нет.
– Тогда что же тебя привело сюда?
– Я иногда хожу мимо. В это время года я работаю на самом дальнем участке. Я иду туда к четырем часам утра, чтобы пораньше затопить печь. И в этот час я часто прохожу здесь.
Грейс быстро взглянула на нее.
– Ты, значит, знала, что я живу в этой хижине?
– Да, мадам.
– А ты никому не рассказывала об этом?
– Нет. Я знала, что он отдал вам свою хижину, а сам ушел.
– А знала ли ты куда?
– Нет, не знала. В Делборо, наверное.
– Нет, Марти, нет. Ах, если бы он ушел туда! Он тогда был бы… был бы…
Слезы душили ее, и она отвернулась. Увидев на окне книжку, Грейс взяла ее.
– Это, Марти, псалтырь. Он не был таким уж религиозным, но был чист сердцем и благороден душой. Давай почитаем псалтырь вместе.
– Да, конечно, я буду очень рада.
Грейс открыла тоненькую коричневую книжку, которую бедняга Джайлс держал главным образом затем, чтобы править о ее кожаный переплет перочинный нож, и начала читать глубоким, выразительным голосом, необычным в таких обстоятельствах.
– Я хочу помолиться теперь за упокой его души, – сказала Марти, когда они закончили читать.
– И я бы тоже хотела, да ведь это нельзя.
– Почему? Ведь никто не узнает.
Довод был неопровержимый, тем более что Грейс мучила совесть за то небрежение, с каким она относилась к живому Уинтерборну. Тихие нежные голоса двух женщин слились и наполнили маленькую узкую комнатку молитвенным бормотанием, которое вполне мог бы одобрить кальвинист. Только они закончили, как снаружи послышались шаги и голоса.
Узнав голос отца, Грейс встала и вышла из дому. Было еще совсем темно, только полуоткрытая дверь давала немного света. В этой полосе света стоял Мелбери со своей женой.
– Я не упрекаю тебя ни в чем, – сказал отец незнакомым голосом, от которого на Грейс повеяло холодом. – То, что ты сделала, уйдя к нему, и то, что падет теперь на тебя и на нас, не оплачешь никакими слезами, не искупишь никакой ценой. Возможно, я сам толкнул тебя на это, но мне очень больно, очень горько, и я потрясен! Мне нечего больше тебе сказать, дочь.
Не отвечая, Грейс повернулась и исчезла в хижине.
– Марти, – сказала она, – я не могу смотреть в глаза отцу до тех пор, пока он не узнает правды. Поди и расскажи ему то, что сказала мне… что видела своими глазами… что он оставил здесь меня одну, а сам ушел.
Грейс села на стул, закрыв ладонями лицо. Марти ушла и через несколько минут вернулась. Тогда Грейс поднялась со стула и, выйдя к отцу, спросила, говорил ли он с Марти.
– Да, – ответил Мелбери.
– Теперь ты знаешь, как все было на самом деле. Пусть мой муж думает самое худшее, но не ты.
– Да, теперь я все знаю. Ты поступила необдуманно, очертя голову, но в этом и вся твоя провинность. Прости меня, Грейс, за то, что заподозрил тебя в худшем. Я должен был больше доверять тебе. И надеюсь, ты сейчас же вернешься со мной под кров, который прежде был для тебя родным.
– Нет. Я останусь с ним. И не беспокойся обо мне больше.
Воспоминание о тех удивительных, трогательных и нежных отношениях, совсем недавно связывавших Грейс и Уинтерборна и родившихся в значительной степени при помощи самого Мелбери, увлеченного исполнением заветного плана, не могло не смягчить его вполне естественного негодования, вызванного поведением Грейс в последние дни.
– Дела наши плохи, дочь моя. Так зачем же делать все, чтобы еще ухудшить их? Какая польза Джайлсу от того, что ты с ним останешься? Видишь, я ни о чем тебя не спрашиваю: ни о том, почему ты решила прийти именно сюда; ни о том, что ты стала бы делать, если бы он остался жив. Впрочем, я верю, что ничего плохого ты бы не сделала. Я потерял над тобой всякую власть. И я никого в этом не виню. Скажу только, что, вернувшись домой, ты ничем не обидишь его, а себя спасешь от большого срама.
– Я ничего не боюсь.
– Если ты не думаешь о себе, то подумай хотя бы о нас с миссис Мелбери. Никто, кроме домашних, не знает, что ты уходила из дому. Ты, видно, хочешь из простого упрямства свести седины мои в гроб?[46]
– Если бы только мой муж… – начала Грейс, которую слова отца немного образумили. – Я не хочу его видеть. Как может женщина, которой противно быть игрушкой в руках мужчины, забыть то, что было?
– Он не останется у нас и секунды, узнав, что ты не возвращаешься из-за него.
– А ты в этом уверен, отец?
– Мы встретили его, когда шли сюда, и он сам сказал, – вмешалась миссис Мелбери. – Он был очень, очень расстроен.
– Он сказал ей, когда вернулся из леса, что будет ждать, пока время и чувство долга сделают свое и ты простишь его, – сказал Мелбери. – Так ведь он сказал, Люси?
– Да. Сказал, что не будет искать твоего общества, пока ты сама не позовешь его, – прибавила миссис Мелбери.
Эта неожиданная покорность Фитцпирса пришлась по душе Грейс, и, хоть по-прежнему не хотела его видеть, она пожалела, что не сдержалась и сказала ему в отместку такое, от чего он вряд ли будет теперь искать с ней встречи. Грейс больше не отказывалась вернуться домой; войдя со стариками в хижину и бросив последний прощальный взгляд на Джайлса, стала собирать свои вещи. Тем временем подоспели две женщины, которых Мелбери позвал убрать покойника, а следом за ними вошел Кридл.
– Простите меня, мистер Мелбери, не могу справиться с собой, – сказал он. – Я не видел его с вечера четверга и все думал, куда он запропастился. Я ждал, что он вот-вот придет и велит мне мыть бочки для сидра, а он вон что… А я ведь знал его, когда он еще под стол пешком ходил, и отца его знал. Прервался род. И какой! Много ли у нас в Хинтоке хороших людей-то? Раз-два и обчелся. То-то и жалко его так! А когда выйдет срок и косточки Кридла закопают в сырую землю, некому будет всплакнуть о нем!
Все семейство Мелбери отправилось наконец домой, а Кридл и Марти остались в хижине. Отец и дочь шли молча. Бледная синева рассвета и стынущие краски неба отражались в озябшем, не просохшем еще от слез лице Грейс. Весь лес, казалось, стал обиталищем смерти, точно утрата коснулась каждого куста, каждого дерева. Уинтерборна не было больше среди живых, а молодые деревца, посаженные им, о которых он, бывало, с такой прозорливостью говорил, что уйдет раньше, чем они, тянулись вверх, цепко впустив в землю корни, которые он направил расти своей искусной легкой рукой.
– Единственное, что примирило нас с возвращением твоего мужа, – начал наконец Мелбери, – это смерть миссис Чармонд.
– Да, я знаю, – откликнулась Грейс, вспомнив сказанное Фитцпирсом. – Он говорил мне об этом.
– А он рассказал, как именно она умерла? Смерть ее была не от естественных причин, как у Джайлса. Ее застрелил человек, добивавшийся ее любви. Это случилось в Германии, несчастный тут же и себе пустил пулю в лоб. Американец из Южной Каролины, человек горячего нрава, он и сюда приезжал, ездил за ней по пятам по всему белу свету. Вот как окончилась жизнь блестящей красавицы миссис Чармонд. Когда-то мы, можно сказать, были друзья, но у тебя с ней дружбы никогда не было.
– Я давно простила ее, – рассеянно проговорила Грейс. – Тебе обо всем этом рассказал Эдрид?
– Нет, но он оставил на столе в прихожей лондонскую газету, где все это сообщалось, сложенную так, что нельзя было не прочесть. Думаю, в шертонской газете печальное известие тоже скоро появится. Для Фитцпирса это было тем большим ударом, что незадолго до того они поссорились и он уехал. Он сам рассказал об этом Люси, поэтому имя его и не упоминалось в газете. И представь себе, причиной разрыва была та, что осталась сейчас в лесу с Джайлсом.
– Марти? – Грейс говорила, едва сознавая, что говорит, ибо, хотя история, излагаемая Мелбери, касалась ее очень близко, она сейчас меньше всего могла обо всем этом думать.
– Да, Марти Саут, – подтвердил Мелбери, стараясь как-то отвлечь мысли Грейс от печального предмета. – Перед тем как уехать отсюда, он получил от Марти письмо, но забыл о нем и долго носил в кармане. Так случилось, что он обнаружил его в присутствии миссис Чармонд и прочитал вслух. В письме этом содержалось что-то очень неприятное для миссис Чармонд. Последовала ссора, затем разрыв. Миссис Чармонд встретила свою смерть, как раз когда спешила вдогонку за Фитцпирсом, чтобы помириться.