Нелегкие
Будни похода.
Солдатские прачки
Весны
сорок пятого года.
Вчерашние школьницы.
Мамины дочки,
Давно ль
Полоскали вы
Куклам платочки?
А здесь,
у корыт,
Во дворе госпитальном
Своими ручонками
В мыле стиральном
До ссадин больных
На изъеденной коже
Смываете
С жесткой солдатской
Одежи
Кровавую
потную
Глину
Большого похода.
Солдатские прачки
Весны
сорок пятого года
Вот вы
предо мною
Устало
стоите.
Вздымается
Дымная пена
В корыте…
А первое
Мирное
Синее небо —
Такое забудешь едва ли, —
Не ваши ли руки
Его постирали?
ВОЕННЫЕ ПОЕЗДА
О военные поезда.
Людные,
Откровенные,
Отошедшие навсегда.
Как года
Военные!
В час бомбежки,
В кромешном аду.
Так я ждал
Вашей скорой помощи!
И цеплялся
За вас
На ходу.
За железные
Ваши поручни.
Как в ушко,
Пролезая в вагон,
Спал я стоя
В прокуренном тамбуре.
Находилось всегда,
Как закон,
Место мне
В кочевом
Вашем таборе.
Находились всегда
Для меня
На каком-то разъезде
Мелькающем
Полка верхняя,
Искра огня
Из кресала
Солдата-товарища.
Кто-то сало
Протягивал мне.
Кто-то спиртом
Делился по совести.
На войне я был,
Как на коне.
Если ехать случалось
На поезде.
Не имеют
Стоп-кранов
Года.
Лишь работает память,
Как рация.
Время гонит
Свои поезда.
Где вы, те,
Обожженные станции?
Где вы, те,
С кем в людской толчее
Недовстретился я,
Недообнялся?
Как нужны вы
Бываете мне
В толчее
Недовольной
Автобуса.
О военные поезда.
Людные,
Откровенные,
Отошедшие навсегда.
Словно годы
Военные!
Вы меня
Научили тогда
Верить той
Человеческой помощи.
Можно жить
Не минуту —
Года.
Только б крепче
Схватиться
За поручни.
МЫ С НИМ БЫЛИ РОВЕСНИКИ
Памяти брата Юрия Доризо
У меня был двоюродный брат.
Он мальчишкой
Погиб на войне.
Мы с ним были ровесники.
А теперь
Он годится мне в дети.
Он мне вспомнился вдруг
В югославской чужой стороне.
Здесь,
У русских могил,
На холодном
И влажном рассвете.
Я с ним в детстве поил
Деревянных коней,
И отлично жилось нам
На той,
Довоенной планете.
Он был старше меня
По серьезности тихой своей,
А теперь
Он годится мне в дети.
Он погиб
В самом первом бою.
Ничего,
Кроме нашей Кубани,
Он не видел на свете.
Я ж прошел сто дорог
За себя
И еще сто дорог
За него,
И теперь
Он годится мне в дети.
Для него была женщина тайной.
Была Аэлитой она.
Он еще ее губ,
Достающих до самого сердца,
Ни разу не встретил.
Новогодняя рюмка сухого вина —
Вот и все…
И теперь
Он годится мне в дети.
Мы с ним были ровесники.
Я, вернувшись с войны,
Избегал его мать,
Будто в чем-то
Перед ней был в ответе.
А теперь
Я смотрю ей в глаза
Без той прежней вины.
Потому что теперь
Он годится мне в дети.
Все равно
Нелегко мне
В глаза ей смотреть,
Это понял я в Сербии,
Здесь,
У русских могил,
На рассвете.
Но в одном
Он счастливей меня —
Он не будет стареть.
Потому что теперь
Он годится мне в дети!
Был он так молод в ту пору свою,
Так безмятежно и счастливо молод.
Жизнь —
словно белый распахнутый ворот.
Бед никаких,
Кроме смерти в бою.
ПРИНЕСЛИ ЕЙ С ФРОНТА ПОХОРОННУЮ…
(Баллада)
Ахнула,
потом заголосила,
Тяжело осела на кровать.
Все его,
убитого,
просила
Пожалеть детей, не умирать.
Люди виновато подходили.
Будто им в укор ее беда.
Лишь одни из нас во всей квартире
Утром встал веселый, как всегда.
Улыбнулся сын ее в кровати,
Просто так, не зная отчего.
И была до ужаса некстати
Радость несмышленая его.
То ли в окнах сладко пахла мята,
То ли кот понравился ему.
Только он доверчиво и свято
Улыбался горю своему…
Летнее ромашковое утро.
В доме плачет мать до немоты.
Он смеялся —
значит, это мудро,
Это как на трауре цветы!..
И на фронте, средь ночей кромешных,
С той поры он был всегда со мной —
Краснощекий, крохотный, безгрешный.
Бог всесильной радости земной.
Приходил он в тюрьмы без боязни
На забавных ноженьках своих.
Осенял улыбкой
перед казнью
Лица краснодонцев молодых.
Он во всем:
в частушке, в поговорке,
В лихости народа моего.
Насреддин
и наш Василий Теркин —
Ангелы-хранители его!..
"Как доверчивы эти солдатские лица!.."
М. Дудину
Как доверчивы
Эти солдатские лица!
Выступают поэты
В госпитальных палатах.
А в проходах бойцы —
С деревянными крыльями птицы —
На своих костылях
Неподвижно теснятся
В халатах.
Мы читаем о фронте,
О друге убитом,
А на лицах улыбки
Застыли доверчиво.
Зал натоплен овациями,
Как антрацитом.
И мы снова читаем,
Читаем
До позднего вечера.
— Есть вопросы? —
На минуту молчание в зале.
А потом,
Как команда.
Овация снова.
Мы уже все стихи
На ладонях солдат
Обкатали.
Мы надсадно охрипли
От счастья такого.
— Есть вопросы? —
И вдруг
В нарастающем гуде
Встает старшина.
Из кармана блокнот вынимает:
— Товарищ поэт.
Вопросов не будет.
Здесь таджики —
По-русски не понимают. —
Ну и что ж, старшина!
Я читал, бы им
Снова и снова.
Дорогой старшина.
Понимают поэзию
Люди по-разному.
Потому что поэзия
Больше, чем слово.
Потому что поэзия
В сердце любого,
Как инстинкт,
Как глухая тоска
По прекрасному.
БИНОКЛЬ
Мы,
стиснув зубы,
шаг за шагом,
Шли на восток,
шли на восток.
Остался там, за буераком,
Наш городок.
А боль разлуки все сильнее,
А в дальней дымке все синее
Кварталы.
А потом —
От городка
Лишь два кружка
В бинокле полевом.
Дома —
глядеть не наглядеться.
Река, сады,
картины детства
В двух маленьких кружках!
Мы городок к глазам прижали.
Мы, как судьбу, бинокль держали
В своих руках.
И тополя под ветром дрогли,
И покачнулись вдруг в бинокле
Сады и зданья все,
И только пыль
да пыль густая.
А городок
исчез,
растаял
В одной
скупой
слезе.
Бинокль…
Ты был
В походе с нами,
Ты шел победными путями
От волжского села.
На рощу,
на зигзаг окопа,
На пыльный тракт
глядел ты в оба,
В два дальнозоркие стекла.
И расшифровывались дымки,
Срывались шапки-невидимки,
В степи кивал ковыль,
И под твоим бессонным взглядом
Вдруг рыжим фрицем с автоматом
Оказывалась пыль…
Бинокль, бинокль,
какие дали
Тебя в те годы наполняли,
Какие скалы, реки, горы,
Дворцов готических узоры!..
И сколько дальних стран легло
На круглое твое стекло,
Пока тебя я в руки взял
Здесь,
у донских дорог,
Пока опять к глазам прижал,
Мой городок!
ПУШКИН
(Из трагедии «Третья дуэль»)
Все в нем Россия обрела —
Свой древний гений человечий.
Живую прелесть русской речи.
Что с детских лет нам так мила, —
Все в нем Россия обрела.
Мороз и солнце…
Строчка — ода.
Как ярко белый снег горит!
Доныне русская природа
Его стихами говорит.
Все в нем Россия обрела —
Своей красы любую малость,
И в нем увидела себя,
И в нем собой залюбовалась.
И вечность, и короткий миг,
И радость жизни, и страданье…
Гармония — суть мирозданья.
Лишь он одни ее постиг!
Все в нем Россия обрела.
Не только лишь его бессмертье, —
Есенина через столетье.
Чья грусть по-пушкински светла.
Все в нем Россия обрела —
Свою и молодость, и зрелость.
Бунтарскую лихую смелость.