больше не будет повода ездить с ней по всей стране. Ему не хотелось об этом думать.
Преграды между ними стали исчезать, когда Лайза рассказывала о своих личных трагедиях. Очевидно, она ни с кем еще не говорила об этих смертях. Когда Тед почувствовал себя достаточно уверенно и поделился с ней подозрениями насчет того, что она — в центре изощренного заговора, Лайза поначалу возражала, но как только прошел начальный шок, она допустила, что он, возможно, прав, и теперь сама временами думала, насколько возможен такой кошмар на самом деле, но гнала от себя эти страхи, считая их паранойей.
В Чикаго оглушительного успеха не было, на взгляд Теда, скорее всего из-за посредственной подборки песен. Он никогда бы не признался в этом вслух, но очень многие вещи Лайзы звучали для него похоже, эдакая рок-жвачка, монотонные слова, простые ритмы и мелодии, состыкованные почти наугад. Когда на Лайзу находило вдохновение, она была одной из лучших, исполинской фигурой, поразившей его воображение, когда они оба были гораздо моложе, и это впечатление потускнело, но не пропало с годами. То, что она меньше работала, едва ли его смущало.
В ту первую ночь в отеле произошло нечто тревожное.
Лайза была подавлена тем, как прошел концерт в пятницу, и волновалась, что в субботу будет еще хуже. Тед слишком хорошо знал, когда следует держаться в стороне, и в тот вечер удалился в свой номер.
Около двух часов ночи он понял, что не может заснуть. Чтобы не тратить время на то, чтобы неугомонно ворочаться в постели, он встал, включил портативный компьютер и начал править рабочий вариант автобиографии Лайзы. Это была глава, в которой шла речь о похищении ее дочери, когда они были в Далласе.
Это была самая трудная часть книги, причем для них обоих. Подобно почти всем своим соотечественникам, Тед следил за этим трехмесячным испытанием по газетам и телевидению. Лайза, естественно, предложила выплатить любую сумму, но похититель так и не откликнулся, а лишь присылал отрубленные пальцы двенадцатилетней девочки, по одному раз в несколько дней, причем каждая маленькая посылочка отправлялась прямо из города, и однажды — с почты рядом с отелем, где остановилась Лайза.
Потом, в последний раз, — голову. Похитителя так и не поймали, не нашли даже остальных частей тела Келли Мэри.
Зрелище истерзанной плоти постоянно преследовало его воображение.
Тед отодвинул стул и поднялся, не в силах отделить эмоции от слов, которые он читал. Значительная часть событий была восстановлена по тогдашним источникам, что было неизбежно, поскольку Лайза до сих пор с трудом говорила о том периоде своей жизни, и теперь ему приходилось просто заполнять пропуски.
Он второпях оделся, нервно и сердито, и вышел из номера. Быстро приехал лифт, доставивший его в холл, где ему кивнул сонный администратор, когда он проходил.
Тед больше часа гулял по почти пустым улицам, а потом вернулся в отель, надеясь, что еще сможет заснуть. Но через несколько секунд после того, как он открыл свою дверь, он вернулся в холл, еле сдерживая ярость, пока тормошил сонного администратора.
— Кто-то побывал у меня в номере, — тихо сказал он. — Думаю, надо вызвать полицию.
Охранники отеля быстро заменили разбитые светильники, но старший смены не позволил Теду проверить, что сохранилось от его пожитков, пока оперативная бригада не изучила всё самым тщательным образом.
Его шмотки и немногие личные вещи были невероятно изуродованы. Ни один предмет, включая даже носки, не остался неповрежденным. Вся одежда была порезана на полоски, как и полотенца, простыни, одеяла, даже занавес в ванной. Его чемоданы были растоптаны, электробритва разбита и выброшена в туалет. Хуже всего, что компьютер полностью выведен из строя. К счастью, сегодня днем он сделал резервную копию, и дискета сейчас находилась в номере у Лайзы. В худшем случае, он потерял несколько часов работы, которые можно легко восстановить.
Примечательно, что две сотни долларов, которые он оставил на туалетном столике, были не украдены, а разорваны пополам и брошены на пол.
Начальник охраны отеля обратил внимание на то, что дверной замок работает нормально, а поскольку Тед оставил открытой балконную дверь, было высказано предположение, что налетчик умудрился перепрыгнуть с балкона на балкон или поднялся или опустился с соседнего этажа.
— Не понимаю я этого, — признался следователь из городской полиции. — Какое хладнокровие нужно иметь, чтобы забраться на балкон снаружи, особенно при таком ветре.
А вор, у которого хватило ума раздобыть дубликат ключа, взял бы наличность, да и компьютер, пожалуй. А такой вандализм… Дикость какая-то.
Теду дали другой номер на остаток ночи, но он лежал на постели, не раздеваясь, и ждал наступления дня.
Лайза постучала в дверь его нового номера в девять утра. Он впустил ее, удивленный тем, что она, вопреки обыкновению, пришла к нему сама, и заметил, что в коридоре остался один из ее охранников.
— Тед, только что узнала, что случилось. Как это вышло?
Он пожал плечами, чувствуя себя слишком усталым, чтобы ясно мыслить.
— Обычное дело. Не волнуйся: ничего непоправимого.
Она шагнула к нему, обняла, прижалась щекой к его груди.
— Такие случаи меня пугают. Слишком много ужасного произошло с близкими мне людьми. Не хочу, чтобы ты стал очередной жертвой.
— Значит, наконец-то я убедил тебя, что все это не плод моего воображения?
— Уж не знаю, что и думать. Меня страшит одна лишь вероятность того, что ты прав.
— Едва ли я достаточно важная личность, чтобы стать чьей-то мишенью.
— Ты для меня достаточно важная личность. Мне уже давно нужен был человек, с которым можно говорить. Но если я подвергаю тебя опасности…
Она умолкла на полуслове.
— Я уже большой мальчик, Лайза, и все делаю вполне осознанно. Если мы предпримем некоторые меры…
— Мне так трудно с этим смириться. — Отступив назад, она крепко, чуть ли не до боли, сцепила руки, — У меня всегда было немного близких людей, и никто из них не кажется опасным. Дин временами бывает невыносим, но я никогда не поверю, что он может причинить кому-то вред. Мне неприятно даже думать так о людях, особенно о тех, кого я люблю. А теперь я подозреваю всех, даже Рэнди.
— Он ведь давно — твой ударник?
— Целую вечность. Мы познакомились, когда он был студийным музыкантом, а я делала демозаписи. Пару раз встречались, ничего серьезного. Брайану он никогда не нравился, но он был рядом со мной в трудные времена. — У нее в глазах вдруг появились слезы. — Тед, можешь думать., обо мне что угодно, но я начинаю по-настоящему бояться. С людьми вокруг меня происходят ужасные вещи, а мне остается только думать: а что, если бы это была я? Что, если я следующая? Кто тогда напишет посвященную мне песню?
Он шагнул к ней и обнял за плечи.
— Пока ты со мной, ничего плохого не случится.
— Ты думаешь, что этой ночью ничего плохого не случилось?
— Ну что ж, если ты можешь написать хит, навеянный разгромом в моем номере, тогда это было не зря.
Он тут же пожалел о своих словах, но из-за усталости его внутренний цензор взял выходной. «Песнь Кэри» и «Смерть — это сон» стали мегахитами, но песня «Часть меня — это часть тебя», выпущенная через год после смерти Келли Мэри, превзошла обе через считанные недели после выхода в свет. Пожелай Лайза сохранить хотя бы одну десятую заработанных денег, она была бы очень богатой женщиной. Но, как и раньше, она отдала львиную долю на благотворительность.
Тед почувствовал, как напряглось ее тело, и быстро заговорил, пытаясь отвлечь ее.
— Послушай, поскольку мы с тобой оба на ногах в столь неурочный час, почему бы нам не позавтракать по-настоящему в нормальном ресторане? Никакой еды в номер.
Она немного расслабилась.
— Мне казалось, ты не хочешь, чтобы я появлялась в общественных местах?
— Но в такую рань никто не поверит, что это ты. Особенно если мы найдем какую-нибудь тошниловку, в которую не сунется ни одна уважающая себя рок-звезда.
— Хорошо. — Она отстранилась от него, и голос ее теперь звучал гораздо жизнерадостней. — Годится. Но вот что делать с этим Терминатором?
Она кивнула в сторону двери, за которой, без сомнений, телохранитель расхаживал безостановочно вперед-назад.
— Пошли его с каким-нибудь поручением, — беспечно ответил Тед. — Какого черта! Один раз живем.
В субботу вечером публика проявила чуть больше энтузиазма, и вся команда отправилась в Детройт в приподнятом настроении. Потом — Милуоки, Толидо, Сент-Луис и Атланта. Лайза оставалась зажатой, ее концерты проходили неровно, критики свирепствовали, а реакция публики в основном была вежливой, но часто сдержанной.
— Возможно, ты был прав: наверное, мне следует сократить гастроли, — не раз говорила Лайза.
Тед знал, что ее волнуют не только проблемы безопасности. Лайза не походила на большинство рок-вокалистов, которых он знал. Деньги для нее почти ничего не значили, но она была глубоко предана музыке: для нее было важно, чтобы созданное ею имело отклик в сердцах людей, чтобы ее творчество до какой-то степени трогало их, и, казалось, она черпает силы в реакции публики. В редкие моменты горечи она жаловалась, что ее репутация основана на трех очень печальных песнях, а не на таких жизнерадостных синглах как «Разожги любовь», «Городская девушка», «Злачные места» или «Затор», и Тед сочувственно кивал, не признаваясь, что любимые песни Лайзы его самого абсолютно не трогали.
— Почему людям не нравятся радостные песни? — не раз возмущалась она.
— Наверное, потому что люди в основном не слишком счастливы. Ты показала им, как можно воспринимать жизненные трагедии и творить из них нечто прекрасное, и они реагируют на это превращение.
— Но музыка должна поднимать настроение, а не наоборот. Это возможность отвлечься от плохого.
— Ты не сможешь отвлечься, пока для начала не столкнешься с неприятностями.
В тот раз он находился в легком подпитии и казался сам себе глубокомысленным. Потом, протрезвев, он уже не был в этом уверен. Но Лайза, похоже, удовлетворилась таким объяснением, по крайней мере больше эту тему не затрагивала.