– Значит, вы видите на полотне не то, что я? – удивился Самарин.
– Я вижу самый важный момент в своей жизни, – ответил Петровский.
– То же самое вижу и я. Только из своей жизни.
– Это же невозможно! Как ему удалось создать картину, в которой каждый из нас видит свое?
– Мы, наверное, этого никогда не узнаем.
– Счастливый, должно быть, человек этот Катков, – вздохнул Петровский.
А Юрий Иванович шел по мягкому, в дырочках от каблучков, асфальту. В сорок пять лет уже не особенно расстраиваются оттого, что не совершили в жизни ничего значительного, лишь тихая грусть поселяется в сердце.
Катков шел на работу, к станкам и чертежам, к привычному шуму завода, к его людям и заботам. И снова, как и двадцать восемь лет назад, отступали усталость последних сумасшедших месяцев, сомнения и неуверенность. И снова в его душе появилось странное вдохновение, и он уже был уверен, что сегодня или завтра найдет причину, по которой взрываются подземные «кроты», – огромные машины, сконструированные им и еще десятком инженеров.
Юрий Иванович расстегнул воротничок рубашки и пошел быстрым шагом мимо расступившихся в стороны прохожих… А картина? Ну что ж, он напишет еще одну. И снова назовет ее «Вдохновение».
Он не знал, что люди увидели в тот день себя на удивительном полотне. Оно заставило их вспомнить, близко ощутить то, что было самым главным в их жизни.
Катков этого не знал. Он шел быстрым шагом, и его ждала новая работа, новое вдохновение.