– А вы замужем разве? В анкете же написали: «разведенная».
– Это я с первым разведенная. А с Колей мы не записаны, но дом у нас общий, живем мы с ним вместе.
– Тогда вам совет: не записывайтесь.
– Почему? – Она испугалась. В глубине души надеялась, что весной они с Колей свадьбу сыграют.
– Потом объясним. Это разговор не телефонный, не для чужих ушей.
Сплошные секреты. Рассказала Коле. Он быстро сообразил, что к чему.
– Америкосы тебе визу не дадут, если не увидят, что ты каждый раз из чужой страны обратно домой возвращаешься.
– Почему не дадут?
– Потому что им нахлебники тоже не нужны. А вдруг ты остаться захочешь? В Чикаго каком-нибудь?
– Останусь в Америке?!
– А что? Ну, останемся. Чем с голоду дохнуть… Он так и сказал: «останемся». Значит, вместе. А ей больше ничего не надо. Хоть на Чукотке, хоть в пустыне, лишь бы вместе. Еще денег заняли, купили билеты в Германию. Четырехдневная поездка на автобусе. Два билета – полгода жизни. А нужно три раза съездить, иначе америкосы подумают, что она хочет в Чикаго остаться. Они съездили. В Румынию и опять в Германию, только теперь в южную. Посмотрели из окошка, как люди живут. Пьяных нет. Сортиров на улице тоже. И куры гуляют: красивые, пышные.
– Эх, были бы бабки! – сказал тогда Коля. – В Голландию можно махнуть!
Понравилось ему, видно, по заграницам кататься. А у нее одно на уме: заработать. Долги очень мучили. Вон привезли к ним в больницу женщину, она и скончалась прямо в приемном покое: соседки напали за долг в пятьсот гривен, избили и бросили в сугробе. Ночь пролежала без сознания, обморожение. Пока нашли да к докторам доставили, там уж и спасать некого было. Это Нина сама, своими глазами видела. А то, что люди рассказывают, так еще страшнее: мужик один из Красных Хаток за долги девчонку с хлопцем поймал и у себя в погребе на цепи целый месяц держал. Кормил хуже псов. Ох, страшная жизнь. Тут запьешь.
Через полгода они с Колей оба получили визы. Американские туристические. В агентстве сказали:
– Ваш долг нашей фирме превысил две тысячи долларов. Советуем вам согласиться на любое предложение. Мы выставляем вас на нашем сайте. Надеемся, что будет запрос.
От ужаса, от всего, во что они вляпались, Нина перестала спать. Ложилась с ним рядом (конечно, с любви начинали, потом уже сон!) и вскоре проваливалась. А через полчаса вскакивала в холодном поту. Сердце останавливалось. Вот кладу ладонь на левую грудь – нет сердца, не бьется. Потом: как давай грохотать! Бум! Бум! Прямо в горло. И вновь: ничего.
– Вам нужно скайп завести, – сказали в агентстве. – С вами будут связываться по скайпу.
Старенький компьютер, Колин, отдали соседу, купили новый. Опять, значит, в долг. Завели скайп. Она уже и считать перестала, сколько они должны. Много. Ох, Господи! Много!
Во вторник вечером компьютер затрясся, как припадочный: Уа! Уа! Уа! Коля как раз с улицы вошел, дрова колол на морозе. Весь в серебре, высокий, борода кольцами.
– Давай, отвечай. Клиентура пошла.
Ледяным пальцем нажала кнопку. Во весь экран расплылось мужское лицо. Глаза выпуклые, нос небольшой, аккуратный, губы сжаты в ниточку. Говорит вежливо, слышно, что волнуется. А уж как она волновалась, это и передать нельзя.
– Здравствуйте, – говорит он и слегка пришепетывает при этом. – Вы Нина?
– Я Нина. Здравствуйте.
– Меня зовут Вадим Левин. Мне вас порекомендовали в агентстве «Рука помощника».
– Знаю. Знаю я это агентство, – отвечает. А у самой ноги ватные, слова к языку примерзают.
– У меня жена больна, – говорит Вадим Левин. – Ищу женщину по уходу.
– Понимаю. Понимаю вас.
– Расскажите мне о себе, – просит он. – Поподробнее.
– Что рассказать?
– Что хотите. Какая вы, что вы любите…
Чуть было не вырвалось: «Колю люблю!» Усмехнулась.
– Так вы меня видите. Я же вас вижу.
– Да, – согласился он. – Вижу, конечно. На то он и скайп. Вы славная, кажется. Но что вот вы все-таки любите?
Надо было, наверное, сказать, что она готовить любит, или в доме прибираться, или за больными ходить, а она сказала:
– Петь люблю. Я раньше у нас в церкви в хоре пела.
У него приподнялись брови.
– Вы религиозный человек, Нина?
Ей стало не по себе. Что он такие вопросы задает?
– Я каждое воскресенье в церковь хожу.
– В церковь? Это хорошо, – кивнул он.
– Почему хорошо?
– Ну, мне так кажется, что люди, которые, ну, я имею в виду…
Запутался. Потом усмехнулся тревожно и мягко.
– А чем у вас жена болеет?
– Жена?
– Да, жена. Вы же говорите, что вам помощь для жены нужна?
– Жена моя память теряет.
Правильно все-таки, что она на медсестру выучилась. Альцгеймер, конечно.
– Давно это у нее?
Он объяснил. Еще о чем-то поговорили. Жилищные условия свои описал. У нее будет своя комната внизу с душем и телевизором. Нужно было спросить про деньги, но она стеснялась, не спрашивала, пока он сам не сказал.
– Вас устроит сто долларов?
– В месяц?
– Как в месяц? В день.
Она чуть не вскрикнула. Это же ее зарплата! А он будет в день платить. Значит: в понедельник – сто, во вторник – сто, в среду – сто… Пол поехал под ногами. Оглянулась на Колю. Он так и стоял, как с улицы пришел, даже телогрейки не снял. Только серебро с бороды сползало медленно, обнажая маслянистую черноту. Нина перевела дыхание.
– Меня устроит. А выходные будут?
– Я бы очень попросил вас, – сказал он старательно, – чтобы не больше одного выходного в неделю.
– Мне только в церковь сходить, – заторопилась она. – Только в церковь, и все.
И тут ее всю обожгло: она разве согласилась? А Коля-то как же?
– Ваша виза, – продолжал вежливый Вадим Левин, – позволяет вам прожить в Америке три месяца. Мне так объяснили. Но мне бы… – Он замялся. – Мне бы не хотелось менять помощниц каждые три месяца, понимаете?
– Понимаю, – ответила она, хотя ничего не понимала.
– Вас что-то привязывает к дому?
– Меня? К какому дому?
Он опять поднял брови, удивляясь на ее бестолковость.
– К вашему дому. Там, где вы сейчас.
– Ну, да, – она сильно вздрогнула. – Ну, муж у меня.
И тут же испугалась, дико испугалась, что сейчас этот самый скайп плеснет ей «уа» прямо в ухо, и Левин исчезнет с экрана.
– Я смогу задержаться, – она закусила губу. – Не беспокойтесь, пожалуйста. Задержусь, если надо.
Они проговорили до рассвета. Даже любви не было между ними в эту ночь. Коля вставал, накидывал ватник, выходил на крыльцо покурить. Возвращался промерзший, посеребренный еще не утихшим и редким снежком. Ложился рядом с ней. От него пахло табаком и свежим холодом.
– Как же я без тебя? – бормотала она, вжимаясь в него всем телом. – Ну, ладно неделя. Ну, месяц. А это ведь долго.
– Тогда откажись, – отвечал он. – Еще ведь не поздно.
Она чувствовала облегчение: еще ведь не поздно! И тут же ее опаляло: долги!
– А деньги-то как? – вспоминала она, и слезы затапливали лицо.
– Так будем на всем экономить. Сожмемся.
– Да как мы сожмемся? Твоим хлопцам нужно помочь?
– Пускай теперь сами. Раз нету возможности…
Ох, это слова! Как же им не помочь? Да ведь и для него самого отказать сыновьям – унижение. Как это: чтобы у отца денег не было? Коля ведь непростой человек, фантазер. Как в Голландию хотел попасть, увидеть тюльпаны! В Австралию тоже хотел. Два года назад решил в мэры города баллотироваться. Еле его отговорила. Да он бы и так не прошел, смешно говорить. Рядом с ним и она начинала иногда фантазировать: заработать денег, уехать вдвоем на курорт, лечь на белом песке под лохматой пальмой и чтобы какой-нибудь «дринк» принесли. С соломкой.
Под утро он устал от ее слез, задремал. В свете, похожем на сильно разбавленное молоко, проступил куст рябины у самого крыльца, на котором сидели птицы и выклевывали из-под снега сморщенные черные ягодки. С такой жадностью выклевывали, с яростью, так огрызались друг на друга сорванными голосами, что она отвернулась. И птицы – как люди.
Улетала из Киева. Как прошла последняя ночь, как собрала чемодан, как приезжала дочка из Бобрищей попрощаться – она ждала ребенка в неполных свои девятнадцать, и этого Нина стеснялась, неловко быть бабушкой, – ничего она почти не помнила. Ничего, кроме него. Он тоже волновался, все время курил, и запах его кожи, его жестких волос, смешанный с запахом табака, проник в ее ноздри да там и остался. Она чувствовала его все девять часов полета, и только утром, когда уже подлетали к Нью-Йорку, запах свежего кофе, который разливали стюардессы по пластмассовым чашечкам, вытеснил его. В Нью-Йорке длинноногая, но неприятная девушка с наклеенными ресницами, представительница все того же агентства, помогла ей сделать пересадку на маленький самолет, который, поднявшись в небо, не сразу набрал высоту, и Нина еще минуты три-четыре видела под собою горящую – всю в синих, всю в красных, всю в желтых огнях – в потоках лилового мертвого света, чужую ей землю, на которой уже не различить было ни одного человека, ни одного дома, ни одного дерева. Ей пришло в голову, что это – последняя правда. Нет ни человека, ни дома, ни дерева. А Коли – подавно.
Если бы ей предложили прямо тогда, в самолете, умереть, она ни секунды не стала бы думать.
Еще одна, такая же длинноногая и неприятная представительница агентства, встретила ее в аэропорту. Поехали к Левиным.
– Вы не знаете, какие они? Я имею в виду люди-то они какие? – спросила Нина.
– Мы по домам не ходим, – сухо ответила представительница. – Анкету он заполнил, все нормально. Работает в престижной компании. Зарплата хорошая. Не бойтесь не уголовник.
Про жену Нина и спрашивать не стала. Какая есть – такая и есть. Больной человек. Подъехали к дому. Место красивое, улица тихая, с двух сторон дороги – каменные особнячки. Что поразительно: никаких заборов.